На предыдущую страницу


Айя-зьма.
День пятый, 20 сентября.

Трек перехода (г. Кокия-Кала - ур. Аязьма)

 

“Space Quest” - моя любимая игрушка от Sierra. Вот её то я вам и устрою!
Бобус.

5:10 Высота - 558.8 метра. Восточный ветер был предельно свеж, но не колюч. Бобус опустился на бетонный башмак несуществующей антенны, аккуратно примостил на гравийную дорожку фото-сумку, расстегнул, передумал, потянулся в нагрудный карман ветровки - за блокнотом. Клубящееся серовато-бежевое марево над Кокия-Белем в плане фотографии не предвещало ничего выдающегося. Внизу прыгали в восходящих потоках огоньки Батилимана. Подчёркивая ярко выраженную противовоздушную направленность, тлел красный уголёк то ли ретрансляционной вышки, то ли трубы, этой самой вышкой себя считающей. Защищающий Ласпинскую бухту от ветра мыс Сарыч отбрасывал в море длинную овальную тень мёртвого штиля. За её пределами море махрилось и морщилось, достаточно квалифицированно прикидываясь попиленной джинсовой "варёнкой".

Рассвет которому осталось недолго (Фото К. Чвилёва)Ласково поглаживая подошвы антенных опор, шелестела сухая трава. Продолжали незаметно ржаветь двойные, намертво вмонтированные в бетон железные уши, оплакивая росистыми слезами навсегда утерянные "серёжки" антенных оттяжек. Соседней, - через тропку, - опоре повезло ещё меньше: вооружившись тяжёлыми кувалдами и кирками, мозолистые руки металлоломных мародёров превратили её, ещё в прошлом году полную монолитных сил, в неопрятное каменное крошево, грубо наваленную могилу самой себе... Грустными, как глаза у театральной маски, "домиками" топорщились обугленные брусья на чердаках разворованных до последнего полезного в хозяйстве гвоздика казарм. Окружённые круглой жирной рамкой пепла бухты корда из сожженных автошин поганили ухоженные мелким розовым гравием каре, всё ещё сохранившие самый что ни на есть городской бордюр. Здесь когда-то стояли КУНГ-и с вращающимися локаторами.

Запустение рождало глухую, из самого сердца исходящую печаль. Небо, в конец расчувствовавшись от нарисованной на мятых листах в клеточку картины, расплакалось. Несмотря на размазывающие корявые буквы крупные капли, Бобус продолжал беззвучную беседу с блокнотом: ...ведь ещё совсем недавно, уже даже после становления "Чарующего", здесь кипела жизнь. Строились грандиозные пред- и пост-дембельские планы. Свободные от боевого дежурства солдатики по провешенным тросам "бегали" в самоволки - купаться в Затерянный Мир. Где они теперь, те молодые солдатики, наверняка успевшие здесь, на Кокия-Кале, за два года влюбиться в Крым? Где они, те дарившие ощущение свободы стальные тросы? Ржавеют на огородах запасливых жителей Гончарного и Орлиного...

Распальцуха войны, которой не было (Фото С. Романюка)Почувствовав, что ещё немного подобного “чернокнижья”, и день можно будет считать пропавшим, Бобус нехотя поднялся и перешёркал выше, на цоколь странного оборонительного сооружения. "Крепость" представляла собой поясной высоты колодец с крепёжными винтами оружейной турели в центре и два перекрытых бетонными шпалерами склада для боезапаса по сторонам, настолько приземистых, что заползать в них, даже на карачках, Бобусу представлялось затруднительным. Отсюда становился виден Самналых-Бурун и все пять основных вершин-контрфорсов протянувшейся в сторону Аязьмы береговой стены. На плече первого, ближнего из них, того, который балаклавские экскурсоводы окрестили "носом Спящей Красавицы", непрерывно вращалась сетчатая парабола всё ещё воюющей с Турцией РЛС.

Деликатно, но в то же время настойчиво загоняя в палатку, бурчал на северо-востоке далёкий гром. От земляного холмика у задней стены ближнего к вершине домика беззвучно отделилась поджарая фигурка лисички. Держа горизонтально четырёхдюймовую трубу рыжего хвоста, зверёк бесстрашно, как и вчера ночью, подошёл совсем близко - метров на семь-восемь. Выпуклые пуговки глаз, горевшие в темноте огранёнными изумрудами, сегодня были такими же чёрными, как самый кончик хитрющего носа. Они с Бобусом какое-то время неподвижно смотрели друг на друга, но каким бы замедленным и плавным ни было осторожное движение руки к фотоаппарату, зверёк в десяток грациозных прыжков растаял в стволах деревьев за дорогой.

Прощай, "одинокий волк". Дай тебе Мать-Природа много детей и долгих счастливых лет. Это ведь так здорово, что красавица Кокия больше не одинока... Оставив безнадёжное занятие повторного высмотра ускользнувшей дичи*, Бобус провернулся на “фальшивом седалище” на восток. Там для кого-то другого восходило солнце. Тучи, на какое-то время налившиеся насыщенным цветом гречишного мёда, плавно перетекали в спелую облепиху. Копчиком чувствуя, что подобной сверх-жадности ему в жизни не простят, он как ни в облом было, поднялся, ускоренно сковылял по вросшим в колючие голубые цветы квадратам "парадной дорожки" и, обогнув оббивающий пальцы шкворень арматуры, сунул нос в ближайшую палатку:

- ЭЙ, если кому-нибудь ещё нужен рассвет, советую поторопиться!..

* Ну ты даешь! Лису дичью назвал. А, ну да, привык после львов и гиен... :-P.(комм. Е. Ковалевского.)

* * *

Покорённый колючкой (Фото С. Романюка)Я проявил себя истинным фотографом и ценителем красоты: снял пару кадров, после чего обнаружил в кармане фляжку с ромом и счёл утреннюю фото-сессию закрытой. Ром наравне со встающим из-за Куш-Каи солнцем придал миру свежих красок, а мне - ещё более доброжелательный настрой. Тем временем Бобус с Мерлином вступили в кульминационную стадию общения с природой. Встречайте: плотно обмотанные колючей проволокой штатив Бобуса, фотоаппарат Бобуса, сам Бобус и каким-то чудом свободный от всё той же "колючки" Мерлин, усиленно пытающийся подобрать максимально выразительный ракурс для запечатления осыпающегося ржавчиной разврата…

(из воспоминаний Мисти).

И был рассвет. Рассвет, в чём-то даже ещё более чудесный, чем закат, потому что воссиял он на дне бесконечного, - глубиной в далёкий горизонт; голубовато-синего, - как крыло молодой сойки; ромбического, - как Бермудский треугольник в Саргассовом море, - колодца, стенами которого стали Куш-Кая, Кокия-Бель, море и небо. Выпущенной из арбалета стрелой солнечные лучи ударились о не успевший даже выкрикнуть своего имени мыс Айя, беззвучно отрикошетили на запад и угасли, увязнув в вертикально-морщинистых обрывах Кая-Баш. А на востоке уже медленно остывало едва жёлтое овальное пятно: наследство проигравшего ежедневную битву Светила. Кот с Мерлином остались медитировать на Ильяс-Каю, Бобус отправился в круг почёта к развалинам казарм, а Мисти поспешил вернулся в лагерь, чтобы провалить вторую (но не последнюю) попытку разбудить перевоздавшего вчера должное коктебельскому "Карадагу" Беса…Штрихи моря

Правду говорят: чем старше развалины, тем они живописней. Жаль, что не добавляют "и строптивей". А может, виной тому были всё ещё витающие в воздухе энзимы Военной Тайны, так и не выведанной Главным Буржуином у одетого в парадную кумачёвую рубаху Мальчиша-Кибальчиша. Во всяком случае, все до одного кадры, снятые в то утро на развалинах воинской части, поставили матрицу раком. А может, не матрицу, а флэшку, но с тем же плачевным результатом. Ведь это даже хорошо, - успокаивал себя, вернувшись в Кишинёв, Бобус, - появился ещё один нерушимый повод вернуться. Прогулявшийся в Затерянный Мир и обратно ветер стал много холоднее. Кетчуп “Чили” злобно плевался из тюбика, вода на кашляющем голубыми всполохами примусе никак не желала закипать, а строптивая сублимированная гречка с тушёнкой - размокать в кипятке. Донецкие снова затянули "харе-харе", но какое-то тонально ущербное, генетически модифицированное. А может быть, пели они вовсе и не о Кришне, а каком-нибудь третьесортном, не относящемся к Тримурти божестве типа Рудры или Муругана.

11.33 Высота – 550 метров. Вот и пришёл он, час формального расставания. Мисти интенсивно кучковал присутствующих на обрыве, причём коварно пододвигал всё ближе к пропасти, объясняя это тем, что "полтинник" на кропнутой матрице типа слишком длиннофокусен, чтобы “Сборная” совместно с задним планом красиво уместились. День начал сушить и парить одновременно, за что ему было отдельное спасибо: всё-таки палатка станет немного полегче. Вообще-то она сегодня па-любэ станет легче, потому что Кот честно забрал себе в рюкзак тент и стойки. Физически и морально облегчённый Бобус, улучшив мгновенье, уселся поболтать ногами с обрыва.

Сборная глобуса:  финал (Фото А. Почкина)На второй минуте медитации Затерянный Мир протянул ему навстречу руку в рыжей перчатке. Нет, зерновых окрест не было. То ли свет удачно лёг, то ли настрой нужный сложился, но разделяющий два юго-западных кулуара жёлтый гребень вдруг разделился на четыре пальца, по хомо-сапиенски оставив пятый противостоящим. Именно такими, жёлтыми, кожаными, с широкими раструбами перчатками шеголял в "Больших гонках" главный механик Великого Лесли - усатый Айзекая. А что до жеста... Жест циклопической руки был выписан из другого голивудского творения. Помните добровольно растворяющегося в сталеплавильной мастерской "Терминатора"? Нет, ещё до того, как не знавшие пощады пальцы сложились в финальный "люкс"...

В ущелье, серебрясь в принудительно-быстром вращении, растворилась двадцати пяти копеечная монетка с двумя гроздями винограда и вооруженным всеми атрибутами императорской власти орлом, уносящем в клюве православный крест. До скорой встречи, Святая гора…

* * *

12.48 Высота – 493 метра. Перевёрнутый вверх ногами “игрек” развилки. Обнимашки. Финальные портреты. До встречи, Мерлин. До встречи, Бес. Удачи, Мисти. Троих ожидал подъём на Кокия-Бель и долгие перекладные на Судак. Двоих, - Бобуса и Кота, - манила старая дорога, продолжавшая пологий спуск на юго-запад. К верховьям ущелья Казан-Дере, между неприступным Арфен-Чаир-Буруном и ещё более неприступной стеной мыса Айя…

Версия Мисти:

"Буруны" Арфен-Чаира13:10. Поднимаемся дальше, попутно разговаривая на какие-то туристические темы. Не помню уже в связи с чем, но родился один занятный термин: "плач-палатка". В зарослях копошатся кобанчеги, сомнамбулически бредущие на звук донецкого там-тама. Останавливаемся у спуска к роднику. Я иду за водой - решили, что себе наберём воду здесь: нам до Гончарного много не надо, поэтому всю оставшуюся на утро воду вручили Бобусу и Коту. Набрав воды, долго оглядываюсь вокруг. Деревья. Сухие ветки на земле. Кустарник. Родник... Крымский лес. Не спеша, пью воду. Думаю о том, что дальше наш путь лежит строго по колее дороги и картина, что сейчас открыта передо мной - по сути, последний вид “дикого” Крыма в этом году. В этом туристическом сезоне…

13:30. Подойдя к беседке, решили присесть. Бес отправился искать в лесу укромное место для тёмного дела, мы с Мерлином о чём-то не спеша переговаривались, когда услышали неладное: рокотание автомобильного двигателя. Грузовик. Лесники?!! Шум приближался со стороны "военной дороги", с востока. Организм среагировал мгновенно: cпрыгнув с лавки, схватил прислоненный к дереву рюкзак и рванул в сторону ближайшего укрытия. Укрытием оказалась яма близ дороги на Гончарное, куда в аккурат смог уместиться я со своим "кошельком". По другую сторону колеи к стволу толстого дерева прижимался рюкзак Мерлина, к которому в свою очередь прижимался сам Мерлин. По сравнению с моей ямой сомнительное укрытие, но сойдёт.

И тут вдруг Мерлин срывается с места и, бросив рюкзак, короткими перебежками направляется обратно, в сторону беседки! Что он творит?!! Двигатель работает совсем рядом! И тут до меня доходит: рюкзак Беса всё ещё стоит у беседки. Ай да Мерлин, ай да молодец! Широко мыслит, не то что я, эгоист… Мерлин волочил рюкзак Беса по земле быстро, но осторожно. Словно партизан - своего раненого товарища. При этом он (не рюкзак) кидал быстрые взгляды по сторонам и чуть ли не "качал маятник". С Мерлином можно в разведку!!! Спасительное дерево укрыло их с рюкзаком именно в тот момент, когда рокот движка достиг критической отметки и на перекрёстке появился ГАЗ-66. В кузове были брёвна и пара человек в камуфляже. Ещё пару военных сидели в кабине. Если бы мы были партизанами с ППШ, а они - фашистскими захватчиками, им бы точно не поздоровилось…


Версия Бобуса:

Каменное море Казан-Дере…миновав участок редкого дубового леса и длинную сенокосную поляну, - копёшки в этом году или “не уродили”, или были хозяйственно вывезены, - дорога покатилась под гору. Поверженные стволы, то и дело перегораживающие перекошенные на левую сторону и теряющиеся в мягком дёрне колеи, намекали, что лесников с их верными пилами здесь давненько не хаживало. Вообще человеческие следы присутствовали: в единственном и, судя по мощи фирменного протектора, отчаянно внедорожном экземпляре. Чтобы было не столь однообразно спускаться, Кот развлекал носящего его по айинским кочкам Бобуса симферопольскими “страшилками". Оказывается, целые микрорайоны города при Советах были спланированы на жизнь в "полупустынных" условиях, то есть при заведомой нехватке воды. Цистерны, расчётного объёма которых когда-то было в избытке, при современных условиях потребления с нагрузкой не справлялись, давая выкупаться или, там, вдоволь напиться чаю по паре часов в день, обыкновенно по утрам...

13.09 Высота – 430 метров. Самналых-Бурун, помелькав за деревьями слева, остался за спиной. Нужная тропка на северо-северо-восток, которую Бобус ещё только собирался начать высматривать, была промечена белыми тряпочками и малюпусеньким туриком под ногами. Это была не совсем та тропка, которая помнилась: мимо "кабаньего" озерца и каменистого серпантина они пройти незаметно никак не могли. Но направление было очень и очень выгодное: без сброса высоты, даже чуток на подъём. Помирать получасом раньше или получасом позже было уже без разницы, но приятный сюрприз мог оказаться весьма кстати…

* * *

Парящий над МиромКак говорят пассажирам капитаны океанских яхт в разгар шторма (и сотрудники неуверенно держащихся на плаву IT-компаний при задержке зарплаты), "добро пожаловать на борт". И без того приземистый дубовый лес мгновенно ощетинился твёрдыми сучками, пакостливо приопуская нижние ветки ещё на полметра, как раз, чтобы протискиваться с рюкзаком стало неудобно. Рыхлые, погружающие по щиколотку листья комфорта и скорости отнюдь не прибавляли. Ещё и коряжки эти ветвистые под листьями… чтоб их до самой сердцевины вдрызг прогнило, в ногах путаются!

- Это он не со зла. Это просто защитная реакция такая у леса. Как у сворачивающегося в клубок ёжика, - мысленно успокаивал себя Бобус, собирая плечами богатый урожай крупных царапин.

Что сделала тропа метров через триста пути, догадаться несложно. Как мышонок хвостиком вильнула, и - поминай, как звали. Возвращаться, чтобы поискать гуманных альтернатив, было уже по-настоящему поздно. GPS уверенно манил вперёд: контрольной точкой большого перекура у выгнившего до состояния вулканического кратера пня, туда, где они прошлым летом, свято выполняя завет ангела-хранителя по имени Паша, "хорошенько искали тряпочки". Одна беда - слева, куда хорошо бы было уже пять минут назад как начать спускаться, вместо привычного памяти пологого уклона к морю залегал глубокий мрачный овраг. Пришлось какое-то время прокорябываться сквозь густой подлесок по кромке оврага. Казан-его-Дере!

13.38 Высота – 379 метров. Наконец оврагу эти партизанские заигрывания надоели, и он, для начала покрутев так, что ну его нафиг, затеял отжимать нарушителей “закАзного” режима на скалы. Тут уж сразу тебе и четвереньки, и подвижные, как всё мелкое и пакостное, сыпухи, и матёрые кряжистые дубки стеной, и силки приземистых кустиков с чёрными ягодами... Одним словом, Настоящая Айя, причём, как сейчас в мире DVD модно, в “режиссёрской” версии. То есть все второстепенные, вырезанные из основного сюжета препятствия в самом детальном ассортименте и под всеми мыслимыми углами для ног и зрения.

Когда скальная стена основательно наступила на горло лебединой песне пешеходного туризма и стала переводить эту самую песню в скалолазную, читайте, вертикальную плоскость, Бобус сдался. Позорно цепляясь за ломкую травку, пачкая штаны ягодами и до краёв набивая ботинки камешками, он долго пылил вниз по осыпи, чтобы, потеряв в одном из противоборств с дубами резиновую ножку от штатива... сверзиться на основную тропу! %-) Что об этой "кабаньей возне" думали сидящие прямо над головами военные, в кого именно, - Кота или Бобуса, - они целились из калашей, и о каких крупнопорционных мясных блюдах при этом размышляли, навсегда останется военной тайной. В насквозь пропотевший блокнот ломаными от дрожи в пальцах буквиями просыпалось: Смотрящий в вечность

Первую удобную тропку на Айю, ОЧЕНЬ громко матерясь, ПРОПУСКАЕМ!!!

14.07 Высота – 351 метр. Дальше всё было пусть не совсем тривиально, зато очевидно и однозначно. Ну... может не совсем очевидно, потому что, даже оказываясь на выступах скал, откуда просматривался добрый кусок пройденной балки и не менее добрый кусок балки предстоящей, они в четыре пристрастных глаза не могли даже примерно определить, где именно они прошли и по какой из "полочек" тропа ломанёт дальше. Несмотря на отсутствие прямого солнца, было ощутимо жарко. Скалы медленно подогревались: казалось, будто идёшь по поверхности огромной, сложенной из бессчётных слоёв красно-бурного кирпича муфельной печи. Бобус непрерывно утирался банданой, а Кот - рукавом футболки, который вскоре стало можно выжимать. Неласкова, ой неласкова бывает дикая Айя… Вот когда стала по-настоящему цениться полуторалитровая бутылка принесённой с самого Гончарного воды, которой добровольно поделились с ними Мисти, Бес и Мерлин.

15.08 Высота – 355 метров. Помельтешив под ногами, в зеленях растаял мыс Носорог и Малый Парус. Ущелье Казан-Дере, в которое когда-то с двухдневным запасом воды (!) спускался с маленьким сынишкой (!!) Кот, отсюда, сверху, отнюдь не казалось ламеро-доступным. На каждом из позволяющих вкусно осмотреться выступов они устраивали короткий привал и выпивали по нескольку глотков тёплой, не приносящей облегчения воды. Сколько их было, этих привалов? Три? Четыре? Стена казалась бесконечной. Представьте себе двух божьих коровок, ползущих по положенному на бок ребру циркулярной пилы. Вправо - в балку. Влево - на уступ... Вправо - в балку. Влево - на уступ. Когда под ногами, поманив жёлтой ниточкой ведущей к роднику дороги, гостеприимно распростёрла все до одной микро-бухты Аязьма, они на радостях, что практически пришли… заблудились в трёх турах.

Затерянный в Айе

15.35 Высота – 334 метра. Крутенький-такой склон, на котором приходилось за что попало хвататься руками, забравшись вверх, упирался в украшающую “отрицательную” стену куртину можжевела. Прямо вперёд вела сходящая на нет полочка, ниже - ещё одна, и ещё, и ещё. Вниз - только свободным падением. Ткнувшись раз и другой в аллес капут, Бобус решил воспользоваться звонком другу - посоветоваться с GPS. Посмотрев на него с пренебрежением, - тоже мне, геокретинистический хозяин попался, - железка уверенно махнула жидкокристаллической стрелкой по диагонали вверх. В трёх десятках метров от путевой точки "TUT VNIZ" добавилась путевая точка "TUT VVERH"…

- Я бы эту тропу кому попало рекомендовать не стал… Заблудиться слишком легко. И опасно...

КотБалаклавский залив.

15.53 Высота – 314 метров. Наверху их встретило и сразу проводило кладбище выбеленных ветрами скелетов можжевела, плавно сменившееся пахучим поясом сосен, широкой юбкой высокого кустарника, кружевным подолом лиственного леса, красивым каменным куполом и, замылив глаз окончательно, - восьмиметровым обрывом. Кот предложил отдохнуть перед боем, отметив это дело курагой и финиками. "За" проголосовалось легко и непринуждённо. Так же легко и непринуждённо спустилось (хорошо знать наверняка, что спуститься можно, и что спуститься можно только здесь) в Аязьму. Сбегая на полусогнутых по очень крутому земляному склону и старательно уворачиваясь от заставляющих тропу рикошетить деревьев, Бобус вдруг подумал, что именно здесь, на колено-дробительном спуске, его "основной” поход и закончился…

16.19 Высота – 195 метров. Инжирский родник был Счастьем, Богом, Царём, Миром, Любовью и Нирваной одновременно. Они с Котом самый минимум полчаса пили, умывались, обливались с головой и сушились на так вовремя выглянувшем из облачной засады солнышке. Тут же, у родника, подобрали три бутылки для "технической" воды: той движущей силы, которая заставила бы сегодня (или пусть даже завтра утром) подняться к роднику ещё раз, ещё не народилось.

Красиво жить не запретишь!Кот пошёл дальше: всю долгую дорогу к морю суровым личным примером заставлял Бобуса собирать дрова. Нельзя сказать, что это было неразумно: у самого родника и на старых пожарищах, что ниже его, годных для скромного костерка сушин было в избытке, в отличии от прибрежных территорий, где многие поколения туристов и отдыхающих давно переполовинили всё, что хорошо, плохо и хоть как-нибудь горит.

- Я тут убьюсь о твои дрова! – пародируя готовящегося взорваться на плите инспектора Грандэна из “Ищите женщину”, скрипел зубами Бобус.

Сухая скользкая хвоя под ногами заставляла ощущать себя свободно и без трения плавающем в магнитном поле сверхпроводящим шариком. Процарапывание по полке, по которой было не пройти ни в анфас (из-за по-осьминожьему корявых дров), ни в профиль (из-за выпирающего пухлую "задницу" рюкзака) наконец убедило Кота, что внести нотку гуманизма в спуск - не грех.

Капля в мореОтныне и почти до самого берега они прыгали по заваленному крупными и мелкими глыбами пересохшему водотоку. Вот такой он, истинный гуманизм Кота с аязьминским лицом... На лесозготовительном автопилоте спланировав на обрывчато нависающую над полукруглой бухтой поляну, Бобус моментально и от всего сердца простил Коту все его лесорубные прегрешения. Кот знал толк.

16.59 Высота – 21 метр. В отличие от всех других удобных для стоянок мест, расположенных на протяжении перехода от Золотого пляжа до инжирского родника, полянка, где они, наконец, отклеили от мокрых спин рюкзаки, была единственной и неповторимой, что дарила одновременно и Восток, и Запад. Панорама получалась нешуточной: узкая бухта, подпирающая треугольный топор скалы Инжир; южный отрог Арфен-Чаир-Буруна по прозвищу Носорог; очень-очень-очень много предзакатного моря, притемнённого по небу растрёпанными пучками сосновых игл; слепой головастый червячок мыса Фиолент; плотная туша массива Кая-Баш; тесно схлопнувшиеся губы Балаклавской бухты; добрая краюха урочища Аязьмы. Так жить было - нужно.

Не-же-ла-ем жить
   И-эх, па-другому!
      Не-же-ла-ем жить...

Кот на хозяйстве- плеснул в памяти вчерашний экзерсис Мисти с Бесом. Нужно было поскорее ставить палатку, - бросать рюкзаки без присмотра стемалось, - и отправляться купаться. То, что впитывающий последние лучики солнца народ жался к пляжу и откинутый в боевое положение "нырятельный" поддон белоснежной яхты пустовал, критерием отказа ни в коем случае не являлось. После полудневного марш-броска бодрячок от медленного заползания в море получался неслабый: вода была градусов 18, вряд ли более. Удобного спуска в воду нет, как краб-бокоход на распорах меж глыбового хаоса к фарватеру пробираешься. Вот оно уже, долгожданное погружение. В интересных ощущениях ласкового и в то же время царарапающего (прямо как остренькими наманикюренными ноготками) поглаживания бурыми водорослями по животику приходит кайф большой глубины.

По чуть-чуть оттаивая на берегу в паузах, они душевно занырнули по второму и третьему разу. Выбрав укромный уголок, отмыли от насмерть приклеенных сыром макарон кастрюлю и нехотя обувшись (украинская цивилизация из осколков битых бутылок нескоро выберется) взошли к неодобрительно шуршащей в одиночестве палатке. Презрев совсем было наступивший ужин (рыбные консервы и праздничная сгущёнка вскрыты, коварные муравьи-сладкоежки отогнаны), Бобус переметнулся к фото-сессии "белой, как выбеленный хлоркой лебедь" (с), яхты. Святые семьПредпочесть ни единой крупинкой не пригоревшую гречку (слава Коту!) технократическому контрасту изящной посудины с рублеными чертами пьющего закат Носорога показалось ему вандализмом.

Обнаружив в одной из многочисленных заначек остатки антибиотиков, Кот злокозненно сачканул “последним приветом ХАМмера” - 200-граммовой чекушкой водки "Medoff". Чтобы не чувствовать себя состоявшимся алкоголиком, Бобусу пришлось отхлебнуть трижды: за себя-любимого, за Кота и, конечно, ХАМмера: Шоб вы были мне всегда здоровенькие и красивенькие!!! (с). Оставшуюся половину он бережно упаковал в рюкзак: в горном хозяйстве и ржавый шмайссер сгодится.

Кино-сериал "про море" длился и длился: сначала наливаясь красками, потом медленно их теряя, но приобретая взамен некоторое сходство с финалом "Достучаться до небес", как бы его сняли отягощённые суровым наследием хеппи-енда американцы. Сидели два товарища, втыкали, потом вдруг, не сговариваясь, бух на пенки и давай валяться в блаженных улыбках, пока финальные титры смурными облаками не пробежали по начавшему загораться звёздами небу. Утопая в жалобных криках чаек, на распиливаемую цикадами Аязьму опустилась Ночь…

День шестой