| |
Конечно, неспортивным женщинам там может быть нелегко.
Но ведь каждая женщина в глубине души мечтает похудеть…
ХАМмер
 6.30 Заставить себя покинуть спальник. Потянуться к верещащей, как подрезанной, мобилке. Выдрать аккумулятор - это проще, чем нащупывать нужную кнопку. Нащупать и жадно припасть к холодной, запотевшей литрухе воды. Постараться не пролить ее на спальник. Сесть. Размашисто почесать растрепанный стог на голове. Перевёрнутым вверх ногами Т-образным жестом “раскроить” вход палатки и, скрипуче перетёкши на четвереньки, выставить правый глаз и дыхальце наружу. О-о. С любвеобильной готовностью без остатка растворить в себе в палатку заползает облако. Оно серое и упругое. Его можно мять руками, как пластилин. Серость бесконечности. Или бесконечность серости? Что то, что другое - "Арриведерчи, рассвет". Тяжёлыми крышками стоящих бок о бок сундуков захлопнуть веки, параллельно перекидываясь из ортогонального в параллельное поверхности планеты положение. Хрен с ним, с раздувшимся мочевым "пузырьком". Потерпится.
 Второй подъём, отягощённый осознанием, что спальники влажные. Ну и пусть: Тимофею Анатольевичу - лишний экспириенс, что воздух, заблудившийся в завитых плотными спиралями искусственных волокнах полиэстера, греет даже мокрый. Ощущая себя беззаветно-радушным хозяином (главное - московским и канадским собратьям в двухслойной четырёхместке сухо и комфортно…), Бобус отстегнул четыре прищепки, фиксирующих переднюю грань полиэтиленового тента, взвизгнув мокрой синтетикой, сунул ноги в тапочки "Саломоны" и головой вперёд нырнул в вольную волю. Облачный туман действовал настолько селективно, что на него было просто невозможно обижаться. Видимость, конечно, ноль с хвостиком - отпусти меня, Великая Белая Обезьяна - но было почти не холодно. Наоборот, солнце чувствовалось совсем рядом: мгла выглядела тёплой и смещённой по цветовой температуре в сторону лампочек накаливания. Даже бархатные ручейки вездесущих лишайников, растекающиеся по трухлявым коряжинам, казалось, прониклись этим смещением и были не голубовато-зелёными, а почти жёлтыми.
 На вакантные позиции "жаворонков" одновременно претендовали Саныч, Лёшик и Тимофей Анатольевич. Вообще, затянутые до предела капюшоны делали их скорее похожими не на вестников зари, а на сладкоголосых сирен из советского мультфильма об уже упоминавшемся в предисловии хитроумном Одиссее. Старшие "сирены" топтали траву и листья молча, а самая юная бормотала себе под нос тему "О Фортуна" из орфовской кантаты "Кармина Бурана". Это могло обозначать как восторг по нежданно выпроставшемуся из-под серого савана Соколиному, так и проклятие непрерывно сыплющейся с листвы сырости. Бессистемно разбросанные по поляне палатки - откуда тут появиться системе, когда одному “вид”, когда глаза заспанные откроются, подавай, а другому обступивший как минимум с трёх сторон уют деревьев - провисли ещё сильнее, превратившись в небрежно наброшенные на перекрещенные рёбра стоек крылья летучих мышей.
- Запишите этот день в архивы, я встал шестым из первых!!!
ХАМмер
 Задохнувшееся пеплом кострище являло собой зрелище панического отступления: разбросанные по периметру пластиковые и нержавеющие кружки, заляпанные рикошетами капель кастрюли, до стерильной чистоты вымазанные хлебом консервные банки. Над кострищем витал дымчатый призрак Мисти. Колдовство на хлипком шалашике из тонких веточек шипело, плюясь струйками сизого дыма с торцов, ни в какую не желая тлеть.Ещё одна палатка шевельнулась, оживая, и тамбур нехотя выплюнул наружу Тахира с горелкой и двухлитровой кружкой из нержавейки в руках. Вылить из кружки грамм 50 "накапавшего неба". Отчикать тоненький ломтик лимона. Плеснуть крутого кипятка. Вдохнуть аромат хорошего кофе. Доброе утро? Доброе!!!
Поёжиться от ободряющего лицо, руки и шею душа - Шарко отдыхает, а обступающие полянку дубы и буки не дремлют. Зажевать кусочек предложенного сыра. Закинуть туда же ништяк сырокопчёной колбаски. Всыпать в квадратную миску полтора пакетика пюре "Мивина", прищёлкнуть крышку и, пока оно там запаривается, прогуляться по мокрым листьям. Сначала - на восток. Бойки - нет. Соколиного - нет. Да чего там, обрывистого борта Спящего Татарина, что прямо за кулуаром, метрах в пятидесяти, и того нет. Теперь мимо палаток, на запад. Напрямик, через густой безымянный кустарник. Затем змейкой, аккуратно огибая бессчётные очаги буреломного дровообразования.
Замереть, любуясь, как медленно и плавно, будто испуганные присутствием чужака белые лебеди, улепётывают вниз по склонам сгустки тумана. Как им на смену откуда-то сверху наваливаются всё новые и новые пласты клубящейся ваты. Лес отстаёт. Склон идёт вверх. Дубль-пусто: ни Ялпах-Каи, ни Байдар, только нежно лижет лицо дождь, да трепещет на ветру, играя сферическими алмазами Н2О, ажурная сеть паутины. “Мивина” за время экскурсии, конечно же, успевает остыть. Приходится ждать новой порции кипятка. Мисти всё никак не может успокоиться досрочному пробуждению ХАммера, и не перестаёт повторять, что это заслуживает занесения в Блокнот Рекордов Бобуса. Блокнот сопротивляется, липнет страницей к странице. Чёрные гелевые чернила расползаются звёздочками почему-то бледно-голубых клякс. Всё понятно. Хоть и написано ”Made in China”, читать следует ”Одесса, Малая Арнаутская”. В "сиротской" кружечке Тахира снова бьётся клокочущее сердце кипения.
 Самое время тренировать заграничного Лёшика, что засыпать ”Мивину” в кипяток следует осторожно, если, конечно, не поставлена задача запарить целиком запаянные в полиэтилен пакетики с маслом и солью/специями. Саныч и Лучкины объявляют трёхминутную готовность. Их путь лежит между Узунджийским каньоном и подножьем горы Сюндюрлю-Каясы, в Колхозное и Севастополь. Подметив метания Бобуса в предпочтении наиболее восхитительного варианта развития сюжета (ну не по-пацански идти с ХАМмером по кратчайшему к Сарпахе, не по-пацански…), Саныч попытался искусить молдаван и Костика пещерой Сюндюрлю-Коба. Но тут мир настолько усиленно начал дождить и туманиться, что желание вот прямо сейчас паковать рюкзаки и причмокивать к ним мокрые палатки завяло, как хвостик херсонского арбуза на августовском солнцепёке. Прощание. Скребущие душу кошки - почему так ма...?
 8.25 Высота - 822 метра. Общий старт. Реализма полупрозрачности и трёхмерности пространства, который даровал зачарованным зрителям овеваемый влажным дыханием тумана лес на промежутке от Ялпах-Каи до высоты 846 метров, не воспроизвести никаким телевидениям высокой чёткости, никаким видеосредам с погружением, да пусть у них хоть все супер-скалярные шейдеры с потоковыми процессорами от чёрной зависти вдребезги полопаются. Хотелось стать сторуким пятидесятиголовым великаном Гекатонхейром (в “хейре” определённо есть что-то немецкое - комм. Попова). Да что там, Бриареем, Котом и Гиессом вместе взятыми. Чтобы хватило рук - обнять каждое деревце, каждую веточку и почку. Глаз - всмотреться в жилки и устьица каждого листика. Волосатых ушей - услышать каждую-каждую ноту трепещущей на ветру паутинки. Угреватых носов - чтобы вдохнуть, слиться, воспарить в душе… и добровольно остаться пленником волшебного леса навеки. Навеки... Как-как там звучала мантра Лукьяненко:
- Глубина, Глубина, я не твой!??
 Миновав заветную поросль ежевики (ещё минус четверть часа светлого времени суток...) ХАМмер резво развернул виртуальные оглобли на восток, к Кутлер-Богазу. Это была совсем не та дорога, по которой они щемились к Орлиному залёту весной, и не та, что ведёт по хребту к просторам Ай-Димитрия, но весьма условно натоптанная медиана первого и второго, забирающаяся на горку несколько левее русла ручья Биринджи-Су. Примерно через минут двадцать двухколейная доходяга нырнула в бурелом, перегородивший русло глубокой балки, и приказала "аля-улю". За украшенной сочными мхами преградой притаилось нечто похожее на вчерашний подъём: овраг на овраге, колдобина на колдобине. Пока все на законных основаниях приваливались, Мисти умчался налегке в сторону истоков. У него, с лёгкой подачи Юры Езерского, уже второй год новое хобби: "родникешинг". Дальше на запад идти было некуда. Да, в общем-то, и не очень хотелось. Несколько смущённый, но всё ещё не утерявший разведывательного пыла ХАМмер (я всегда хотел посмотреть, куда ведёт эта дорога!!!) развернул отряд на 180 градусов и, как заботливый пастырь, погнал стадо закланных барашков назад, как пришли.
 9.09 Высота - 797 метров. Бобус уже давно заметил, что когда правильность выбора оптимального пути равновероятна, ХАМмер склонен доверять выбор нужного градиента "приборам". Как будто сам собой подвернувшийся под ноги пологий отрог послушно завернул к юго-востоку и, почти не отягощая буреломом, затянул вниз. Им, конечно, приходилось, утопая в листве, штурмовать мелкие овражки, но ХАМмеру, с завидным упорством преодолевающему тот же склон метрах на пятьдесят выше, каменистых приключений доставалось всё-таки больше. Так, двигаясь параллельными курсами, они вышли на отмеченную на карте грунтовку, чтобы, спустившись к безводному руслу, ускориться в направлении Ай-Димитрия. Крюк к Кутлер-Богазу как минимум пошёл на пользу погоде. Облака отступили и, ветшая прямо на глазах, воспарили вверх, поэтому, на технологическом перекуре - нужно было отдохнуть перед бодрым "шагомаршем" мимо обиталища лесника - Бобус объявил, что для его подгруппы каньону Узунджи - быть.
Услышав, что вершины со скоморошьим названием Сюндюрлю-Каясы и одноимённой пещеры при этом никак не избежать, Костик только что не зааплодировал. Расклад живой силы, таким образом, получался как в аптеке: полдюжины - туда, полдюжины - сюда. "Точка сборки" и ужина при этом оставалась неизменной: гора Сарпаха. Времени рассиживаться у московко-торонтско-симферопольско-кишинёвского интернационала почти не оставалось: путь на Сюндюрлю, по словам ХАМмера, был до боли тернист и жёсток. Жесток тоже. Бобус с первых шагов срезал по азимуту, и это было даже приятно: лес  вокруг Ай-Димитрия, вопреки здравому смыслу, был намного "осенней", чем на хребте. Мерное дыхание ветра, гипнотизирующий трепет и вращение зубчатых шафранных ладошек... Пиная лиственные сугробы, они очень скоро вышли на грунтовку, и так же быстро спрыгнули с нее в бездорожье. ХАМмер рекомендовал максимально придерживаться гребешка Сюндюрлю, мол, там колючки всё-таки пореже будут, но Бобусу чем-то приглянулась звериная тропка, убегающая по цепочке узких полян, разделённых короткими перемычками кустарника. Позже стало очевидным, что не полянки это вовсе, а вытянувшаяся с севера на юг скальная полка. Шла она практически параллельно хребту, но метров на пятьдесят к востоку.
10.28 Высота - 703 метра. Попытки перебраться на “верхнюю” горизонталь упирались в непроходимую путаницу сухих веток и скальников. На ”нижних” полках всё было ровно таким же безрадостным - Сюндюрлю так и алкала украситься чьими-нибудь выкорябанными глазами.  При движении вдоль склона встретилось только два места, где потребовалось протискиваться и ползать под кустами на четвереньках. Украшенная чёрными катышками “погадков" неведомых зверей тропка умело вписывалась в непростой рельеф и неуклонно набирала высоту. Жёсткий, как металлическая щётка, лес помалёху редел. В просветы вершин дразнился то левым, то правым крылом как ниоткуда более похожий на бабочку-махаона Байдарский водохран. Сухая трава под ногами постепенно таяла, сменяясь рыжеватым гравием, сквозь который тут и там пробивались пока ещё не напрягающие, но уже заставляющие внимательно смотреть под ноги ростки карров. Теперь впереди по курсу был один сплошной просвет. За долиной толпились серые контуры Куш- и Кизил-Каи, а немного левее - острозаточенный “топорик" Ильяса. Будь под руками приличный бинокль, можно было изловчиться и идентифицировать любезный сердцу Сарджик: Чернореченская теснина просматривалась на достаточную глубину.
 В сладостных мыслях о Сарджике незаметно подкралась вершина Сюндюрлю. До неё оставалась максимум минута хода, но народ не выражал ни малейшей готовности соваться в зелёную корону леса. Полка расширилась и вдруг круто свернула вправо, начиная сбрасывать высоту. Костик воспользовался "он-лайн ресурсами" - позвонил ХАМмеру - и умудрённый тонкими деталями маскировки приступил к поиску пещеры. Попов с Лёшиком фотографировали. Тимофей Анатольевич с метой безнадёжности на челе ковырял залежи листьев - искал грибы. Бобус как был, под рюкзаком, двинулся в разведку: нужно было срочно что-то менять. Следуя неоспоримым указаниям полки, они значительно отклонились вправо и теперь находились на северном склоне Сюндюрлю. Где-то немного ниже должна была проходить грунтовка в сторону Байдар, но это была не их грунтовка.
 11.14 высота - 782 метра. Приведшей их к вершине козьей тропке грунтовка тоже не глянулась. В полном согласии с мыслями Бобуса она подобралась к самой чащобе, в последний раз рассыпалась чёрными катышками помёта и сгинула. Всё сильнее напрягаясь невосполнимой потерей времени и смещением от знакомого пути, они выкрикивали Костика минут двадцать. "Спелеолог" вернулся смурым и разочарованным: пещера так и не сдалась. На скорую руку вычислив слабину в полутораметровой ступеньке, Бобус затяжным траверсом влёк народ на юг, постепенно забирая всё восточнее - в сторону самых истоков Узунджи. Лес сопротивлялся, как мог. "Мог был крепким парнем" и поэтому трек очень скоро стал тупо ползти по кратчайшему вниз. "Мог", оказалось, был ещё и не дурак: лес внезапно расщедрился наезженной грунтовкой, которая вела именно в ту сторону, куда больше всего хотелось.
 Как будто прочувствовав охвативший путников душевный подъём, начала стремительно исправляться погода. Казавшийся с Сюндюрлю-Каясы монотонно толстым, облачный покров вдруг затрещал по всем швам одновременно. По небу разбежались синие кляксы, сделалось значительно теплее. На душе сладко пели малиновки, и Бобус решил не опускать взгляда, а напротив, широко улыбнулся в лобовое стекло ковыляющей встречным курсом "Нивы". Краснолицый дядька за рулём на улыбку не ответил, но и ноги с педали газа не убрал. Это тоже было замечательно. Когда дорога выбралась из леса на луговины, было предпринято две оптимистичных попытки сократить путь. Обе финишировали в непроходимых зарослях с “контрольными" обрывами на закуску. В результате атака Узунджийского каньона получилась классической, то есть от пересечения дороги на Ай-Димитрий с сухоречьем. Извините, сухорУчьём. Русло почему-то было значительно шире, светлее и каменистей того, что отложилось в памяти. Скорее всего, в этом повинно оживляющее влияние погоды и уже начавшие золотиться листья. Когда тропа, обогнув широкую эворзионную ванну, через стройные берёзки выпрыгнула на открытое пространство, главной задачей Бобуса стало хранить патетически каменное лицо и отвечать на шторм вопросов исключительно положительно:
 - Нам сейчас вниз?
- Да!
- Прямо здесь?
- Да!
- А у тебя… верёвки точно хватит?
- Да-а-а! :-)
Вот это были глаза! Да уже только заради бунта адреналина в голосах стоило привести доверчивый народ на свидание с Узунджей! Один Костик на скалолазные “страшилки” не вёлся. И даже не потому, что бывал здесь не раз и не два. Просто он был одним из двух героев (на памяти Бобуса), сподобившихся подняться в лоб по сухому водопаду, имея из снаряжения только собственные руки, ноги и безбашенность. Сей исторический факт был также доведен до сведения почтеннейшей публики, и над вихрастой головой Костика тут же воссияли целых четыре разноцветных нимба: от Попова, Лёшика, Тахира и Тимофея Анатольевича соответственно.
- Я?.. Здесь?.. Поднялся?!! <8-O
 Нимбы заколыхались, как фруктовое желе "Радуга", и медленно истаяли в воздухе...
* * *
12.43 Высота - 606 метров. На слияние с истоками им потребовалось минут двадцать. За это время все успели и посидеть, и поснимать, и прогуляться вдоль обрывистого правого берега каньона. Подступавший к самому срезу скал лесо-кустарник обладал ярко выраженной анизотропией: и куда только подевались все те препоны и рогатки, что расставляла матушка-природа на пути всего полчаса назад? Место, к которому они так стремились пробиться, было, безусловно, самым зрелищным и, как бы это сказать, "расставляющим точки" над “что такое есть Узунджийский каньон”. Начнём с того, что перед сухим водопадом благоговел лес. Как и положено хорошо вышколенному придворному, он не толпился за спиной, шумно дыша в затылок, а отставал шагов на пять, давая возможность по достоинству оценить масштаб и свободолюбие своего сюзерена. Под ногами глыбились плавно перетекающие друг в друга наслоения серых каменных плит. Слева и справа чуть шевелилось восходящее на округлые вершины редколесье.
 Над редколесьем нависала неожиданно высокая с этого ракурса спина Сарпахи. Прямо впереди проваливался каньон: как будто зубами исполинского крокодила выкушенный посередине скальный "бутерброд". Глубоко внизу, на дне, манили взгляд живописные нагромождения песочно-жёлтых глыб, расширяющимся клином убегающие в перспективу густых зарослей на бортах ущелья. Напоённые через край энергией места, они подхватили рюкзаки и, увлекаемые едва заметной стёжкой, зашагали в обход скального бастиона левого борта. Хорошо бы быть великаном: не пришлось бы корячиться, передавая на руках опоясанный лямками груз по ступеням нерукотворной лестницы, слабиной в которых пользуются мирные граждане для спуска на дно каньона.
В теории, можно проделывать все эти экзерсисы и с рюкзаками на плечах. На практике, если с весом и размером баулов особенно повезёт, можно сковырнуться рогами вниз. Выбирайте. Но осторожно. Но выбирайте. Бросив рюкзаки там, где они “упали с лестницы”, Попов с Лёшиком и Тимофеем Анатольевичем двинулись вслед за Костиком - зафиксировать ущелье снизу. Бобус задержался сменить "утерявшие сок" батарейки в GPS, а осторожный Тахир - вызволить из рюкзака документы, билеты и деньги. Мера для пустынной Узунджи, в общем-то, излишняя, но чтобы "не сбивать прицел" - логичная. Круглый колодец и выбеленными костями торчащие из него старые брёвна были на месте.
 Не изменился и протяжённый грот-навес, двумя могучими крыльями распростёршийся по обе стороны от не существующего вне таянья снегов водопада.Какая пронзительная чистота! Не возьмёмся утверждать наверняка, молитвами каких богов или интригами каких демонов, но Узунджа в осеннее время (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить...) - самый чистый из крымских каньонов. То ли он слишком мал, чтобы кого-то заинтересовать всерьёз, то ли слишком любим, чтобы в нём мелко пакостить. Какие там бутылки и вездесущий полиэтилен, ни единого клочка бумаги! Во всяком случае, в пределах прямой видимости, если придерживаться ложа, покрытого толстым известняковым налётом. Кстати, об этом ложе...
В Узундже существуют две парадигмы жить с удовольствием, и “упорно придерживаться русла”, безусловно, лучшая из них. Она особенно актуальна, когда идёшь с вменяемым рюкзаком вверх по течению. Когда спускаешься вниз, время от времени набегает желание сачкануть, и это плавно подводит нас ко второму способу. Все до единой узости и ступени ущелья, как положено душевным хозяевам, предлагают кроме VIP-акции по руслу ещё и "эконом" варианты. Вот не прёт тебя раскорячиваться по полной программе на блестящих от кажущейся скользкоты коричневых натёках. Внимательно смотришь по сторонам: вот она, спасительная тропка, вверх по склону потянулась. Ну, или в лиственный туннель мышонком серым шмыгнула.
 13.12 Высота - 542 метра. - Что, плохо, да? - участливо качая головой. Всё время бочком-рачком, да по колким кустам? А никто не обещал, что там проспект имени Ленина и цельный эскадрон маршрутных такси. Уж такая она загадочная женщина - Узунджа... Чтобы не казаться себе избежавшими всех изысков пути обывателями, они честно ласкали выступающие и вогнутые прелести препятствий руками. Так же удавалось полировать их животами и ягодицами. На одной из подвернувшихся колдобин Бобусу улыбнулась фортуна зацепиться швом на штанине за экстремальный сучок. Такие сучки можно запросто использовать как точки страховки для дюльфера. Скыр-р-р-ц! - а вверх-то уже никак нельзя, - инерция, раскудрить бабушку её в качель. По диагонали штанины разъезжается "счастливая улыбка" 30-сантиметровой щели. Такое нужно срочно зашивать, иначе встречное мирное население бог невесть что себе вообразит.
 Ближе всех иголка располагалась у Лёшика. Вот она, канадская предусмотрительность! Примостившись в лучах ласкового солнышка, они устроили технологический перекур. Бобус шил штанину “не снимая с тельца”, ”суровыми мужскими стежками” (c). В трёх десятках метров ниже по течению их подкараулил очередной прижим, потом ещё. И ещё. А вот "дембельский аккорд" пожаловал. Рассыпавшись путаным ожерельем миниатюрных ванн - как будто дяденька Гулливер перстами в сырое тесто ткнул - каньон рухнул вниз стеной не стеной, уклоном не уклоном, но предельно монолитным каштаново-жёлтым жёлобом с высокими, почти вертикальными бортами. Кроме цвета, выделяющегося на фоне серого окружения стен и следов активной полировки водой, уклон обладал характерным для некоторых участков Узунджи блеском: как будто алмазную крошку кто просыпал.
13.50 Высота - 496 метров. Этот влажный, скользкий блеск жаловал уверенность, что дальше можно перемещаться исключительно кувырком. Непосвящённый народ обычно толпится наверху и вдумчиво чешет репу. В реальности всё не так плохо. Главное - заставить себя сделать первые два-три шага по "катку" и убедиться, что никакой он не скользкий. Даже наоборот, если попытаться сесть и соскользнуть, то до подножья жёлоба аккурат доедут одни только уши и теменные кости в бандане. Тут уж каждый выбирает, что ему ближе: уверовав в силу трения, сползать лицом к склону по жёлобу, или - если пальчики крепкие и хваткие - голыми скалами.
Костик и Лёшик трению не доверяли. Скалам - тоже. Знаете, как это бывает - из двух параллельных колей грунтовки соседняя колея всегда кажется более удобной, до тех пор, не переступишь на эту самую "соседнюю". Лёшик спускался вдоль скал левого борта, Костик - правого. Оба друг другу при этом завидовали. Тяжелее всего "на трении" приходилось Попову: травма мениска - не лучший помощник, когда пытаешься спускаться на полусогнутых. Когда самая крутизна осталась за спиной, Бобус заулыбался ещё шире. Где это вы видели “крутизну”? За спиной? А что тогда у вас под ногами?
Под ногами было Изумрудное озеро. И ещё одна ступенька. Метров семи высотой. Ну, ну, господа, к чему стопориться? Аккуратненько, впритирочку обходим дерево. Свешиваемся вниз. Внимательно смотрим, на поведение корней и делаем организационные выводы. Зацепы - хорошие. Трещины - глубокие. Полочек - хоть пруд пруди. Свободным лазаньем марш! Одна незадача: Костику претит свободное лазанье. Во всяком случае, свободное лазанье вниз. Костик сбрасывает рюкзак и штурмует крутое русло несуществующего ручейка на левом борту ущелья. Почти сразу обнаруживается узкая глубокая пещера. Путь к ней указывает чья-то драная болоньевая куртка. Вот теперь посиделки у Изумрудного озера затянутся по-настоящему.
Пролетело двадцать пять минут. Устав лежать, сидеть, фотографироваться, пить, набирать воду, снова пить и выкрикивать жалобные просьбы спелеологу-неофиту вернуться, они решили потихоньку топать вниз по руслу. Карта у Костика есть. Это - раз. Запаса хода Костику не занимать. Это - два. Закат на Сарпахе не резиновый. Это - три. И, наконец, приходить к месту ночёвки засветло Костику неспортивно. Это - четыре. Разложив всё по полочкам, как завещал дедушка Фандорин, они занялись учётом и контролем. В активах: около двух с половиной часов света и от руки нарисованный в Ози Эксплорере трек. В пассивах: тринадцать литров воды; семьсот с длинным хвостом метров высоты; некоторый “сопутствующий” оной высоте километраж. Вот такая оптимистичная бухгалтерия.
* * *
14.52 Высота - 441 метр. Узунджу и настоящую женщину связывает способность, от чар которой устоять практически невозможно: умение быть разной. Это делает тебя мягким, как взбитые сливки, и в то же время концентрирует, с одной стороны, заставляя договариваться с самим собой, что "торопиться не надо" (останься, со-окол, а я тебе ребёночка рожу... (с) Фимка и Александра Захарова), а с другой - стараться любыми доступными средствами форсировать события. Вот и сейчас. Чувства горланят замедлить шаг: уж больно хороши закованные в шагреневую кожу кальцита холмики, меж которых играют весёлыми бликами порожки раскинувшейся метра на три речки. Голос разума упирается, убеждая, что весь этот заманчивый антураж - не более чем отточенное годами женское коварство, что наверху ждёт закат, да и вообще ХАМмера с москалями один на один со стратегическими запасами портвейна так надолго оставлять ни при каком раскладе не следует. А буки вокруг всё тоньше, стройнее и краше. Солнышко по стволам и листикам игривыми зайчишками "плейбоя" скачет. Заботливо обструганные от коры брёвнышки вокруг кострища аккуратным каре уложены. Заветная полянка травкой-муравкой шёлковой соблазняет. Ещё и ванночка глубокая рядом - метра два на три, вода как слеза, ножки усталые отмочить - воронками водоворотиков блицает.
 Ну в кого же ты такой тупой и упрямый, Путник? Чего ещё тебе, собаке бешенной, этим распрекрасным вечером надобно? Километров в пятиверстовом крюке недобрал? Так пробегись налегке вниз по течению. Матушка Узунджа тебе за такое прилежание прижим-другой-третий с барского плеча пожалует, тёрном и шиповником угостит, а коль мазохистские наклонности в себе пестуешь, то ими же с оттягом отшлёпает. Всё бы славно, но расписан по секундам маршрут - чудище поганое, никак не дойти за день от Узунджи через Сарпаху до мыса Пятого… А если всё-таки дойти, то переход следующего дня так раскорячиться заставит, что небо с крылышко кузнечика покажется. ХАМмер эвон, официально заявил, что “топо-треко-кретинизмоптимизм” Бобуса даже самым отъявленным оптимистам следует делить на полтора. Во всяком случае, это позволит Лёшику вовремя спуститься в Ялту к автобусу. Змеями ползут поперёк движения аспидно-чёрные корни. Хрустят кремовые камешки. Пружинят листья. Тропа перебегает воду по мостику из замшелых камней, блуждает в хаосе голышей, подустав спотыкаться, забирается выше на борт каньона. Русло плавно расширяется, чтобы позволить стенам лучше разогнаться перед очередным рывком к небу. Пожизненно безводное "Мёртвое ущелье" остаётся за спиной. Будь больше времени, можно замутить в него короткую радиалку, но это уже в следующий раз - Саныч, “должно быть будущее”, и всё такое… После вчерашней разминки на Ялпах-Кае подъём из русла растерявшей всю свою былую каньонистость Узунджи выглядел детской болезнью левизны в коммунизме.
 Кстати, борт каньона был именно левый, так что, по крайней мере, левизна здесь была абсолютно заслуженной. Отпыхиваясь, они валялись, откинув копытца, с видом на Колхозное и, не переставая, выкрикивали из каньона Костика. Ноль. Null. Zero. Пещеризация Костика явно усугубилась. Узунджа и Сарпаха к странникам явно благоволили: там, где ХАМмер пообещал "очень много колючего", материализовалась ничуть не менее набитая, чем только что ускользнувшая вправо и вниз, тропа. Высокий можжевельник, сосны - праздник сердца, а не тропа. Вот и многообещающая грунтовка влево, как раз туда, куда чуть дрожащий указующий перст GPS чёрной стрелочкой уставился. Очень быстро и жёстко скомпенсировав сброс высоты, грунтовка расцвела красными марками: на камнях, стволах, ветках, хвое. - Такими темпами им краски до вершины не хватит - шутит Тахир, - скоро банку с кисточкой под кустом найдём. Самым главным стало не упустить расплёсканную красным путеводную "азбуку Морзе". Проверив несколько обещающих многого развилок и убедившись, что все это сугубо нервное - в конце концов, все марки вновь возвращаются в стадо - идущий первым Тахир прибавил шаг. Дорога отреагировала увеличением наклона и повернула так, чтобы путники могли в полной мере насладиться изысками солнечной стороны - раскалённые макушки, сырые спины - но не испугала. Главное - теперь это уже однозначно была та самая дорога, по которой ХАМмер год назад спускал с Сарпахи Бобуса. Засим, вдохнём глубже, стряхнём влагу с обвисших усов (у кого они есть) и продолжим “истинное наслаждение” подъёмом.
- За этим мы сюда и шли, - подбодрил Лёшик Бобуса, всё туже затягивающего пояс усугублённого четырьмя литрами воды рюкзака.
15.37 Высота - 615 метров. Да-да, именно наслаждение, потому что справа, между сосен, через каждые пять-шесть шагов происходило явление Байдарского водохранилища. Вид на него со стороны Кизил-Каи тоже неплох, но с востока, уж поверьте, не сравнится ни с чем. Выгодно подчёркнутое пастельной голубизной хребтов, рукотворное озеро ослепляло, заставляя смотреть на мир глазами китайцев. Путь был каменист и хвоен одновременно. Тахир задавал настолько удачный темп, что им хотелось шагать часами. Так бы оно, в общем-то, и случилось, если бы старая дорога, почувствовав этот драйв, не подобралась вплотную к подступающему сверху лесистому оврагу, не свернула вправо и не рассыпалась веером похожих на недоразвитые пересохшие ручейки стёжек. Над головой высилась Сарпаха. Прямой путь на неё был разве что для потренировавшегося Сандыком Костика.  Гуманный (только не поймите превратно, "гуманный" не есть "пологий” и “лёгкий"...) путь уводил вправо, на штурм одного из отрогов Самолётки. А может, и не Самолётки. Просто в памяти Бобуса теплилось, что ХАМмер называл так один из южных от Сарпахи пупырей, в память об истребителе, разбившемся во время Великой Отечественной, и поход за походом тщился скрутить голову нитке маршрута в сторону поисков обломков реликвии.
Тимофей Анатольевич ускакал вперёд: молодое дело нехитрое. Тахир шёл медленно. Очень медленно. Ибо уклон этой чести заслуживал. И требовал. Лёшик с Бобусом безоговорочно одобряли скоростную инициативу Тахира, а облагодетельствованный треккинговой палкой Попов отстал всего метров на сто. Когда закат на носу - Солнце пальца на четыре выше обрывов Черноречки - энтузиазм упираться рогом в гору уже не тот. Ножки просили привала, желудки - калорий. Решение было очевидным, главным стало “добить” склон до конца. Место под уединённой сосенкой заслуживало того, чтобы быть засиженным: не требовалось отрывать седалища от земли, чтобы обозреть свершения дня сегодняшнего. А свершений набегало немало. Седловина восточнее Сандыка, которую они штурмовали вчера на ночь глядя, была внушительно далеко: у самого северного горизонта. Переход от седловины до Сюндюрлю-Каясы был взросл и сам по себе, а уж в комплекте с закорючкой к началу Узунджи и самим каньоном, так вообще являлся поводом для неминуемой гордости. Ветвящийся отрог, что начинался у слияния рукавов каньона, по которому они взбирались к Самолётке, в плане перепада высот выглядел ещё краше.
16.41 Высота - 857 метров. Попов выдряпался на ровное как раз к раздаче сайры в масле. Это можно было признать признаком мастерства, если бы к триумфальному глотку мадеры не подтянулся выше крыши напещерившийся Костик. Объединённые силы разлеглись под сосенкой и моргнули на целые пять минут. Пока Бобус плющил банку из-под сайры, подвязывал к рюкзаку пакет с мусором и бегал на “фотогеничную” свиданку с водохраном, пошло ещё пять минут. Причины отлынивать на том иссякли. Впереди пушистой кошачьей спинкой изгибался последний на сегодня апхилл - затяжной тягун по солнцу. Покрытая зарослями дикого чеснока ишачка пестрела стохастически воткнутыми в неё каменными клыками высотой от десяти до тридцати сантиметров. Попытки идти галсами прекратились достаточно быстро: что здесь, то там было одинаково плохо. Это был тот самый поганый случай стремящегося к правильной полусфере склона, который каждые полсотни шагов дарит ощущение финала, а ещё через полсотни удваивает оставшееся до вершины расстояние.
 Теперь колонну вёл Бобус. Его главной оперативной задачей было максимально сократить петлю по хребту, при этом избежав сползания в отсекающую их от Сарпахи овражину. Монотонный подъём превратился в череду покрытых редколесьем террас. Террасы растворились в просторах огромного луга. Вершина Самолётки осталась правее. На неё прямой наводкой двигался Костик. Да, это подарит широкую панораму на юг, но нужна ли эта панорама опаздывающему в муравейник муравьишке? Ведь от нижнего края солнышка до серого, как горлица, горизонта всего мизинчик остался… Скорее к дороге и по ней влево, влево, сбрасывая с таким трудом накопленную за день высоту.
Сложный перекрёсток грунтовок, в который вдруг уткнулась проходящая по хребту главная “магистраль”, отнял ещё три минуты. Пока достали карту, пока сличили показания, пока утвердились в мысли, что дальше идти совсем не по дороге, а круто влево, по чуть примятой шинами траве... Деревья слева стали редеть, справа разлеглась вырытая экскаватором кабанья купальня (как-то с трудом верится, что пятачкастые бестии в состоянии забуриться в каменистый грунт на метр и накидать по периметру метровой же высоты бруствер). Тренированный глаз Тимофея Анатольевича углядел в поросшей лесом низине тёмно-зелёные купола палаток прибывших раньше сотоварищей. Оранжевое, как зрелый клемантин, солнышко поцеловало стволы буков в последний раз и стало стремительно опрокидываться за горизонт. Попов с Бобусом и Лёшиком без разбора побросали рюкзаки и чуть не бегом рванули дальше по дороге, туда, где лес передавал свои широчайшие полномочия приволью яйлы. На вершине Сарпахи при участии коньяка, портвейна, шинки, москвичей и ХАМмера вершилась тризна по умирающему закату. До “праздника” оставалось метров четыреста, максимум пятьсот, но подниматься туда означало лишиться даже тех последних крох цвета, что ещё оставались в небе.
 17.57 Высота - 1035 метров. Это была судьба. Вернее, НЕ судьба. Пятиминутки недоразумений и слабостей - ленное нежелание выйти пораньше с Санычем; неотрывно вкусная ежевика; познавательный демарш ХАМмера к Кутлеру; непокорная Костику Сюндюрлю-Коба; драная штанина Бобуса; деликатесная сайра под Самолёткой - всё это вместе и каждое порознь сожрали, не подавившись, такой желанный закат. Оставалось трижды прочитать вслух любимую мантру Саныча и расслабиться. Но это - потом. А пока шагом марш назад, к рюкзакам: растянуть палатку, одеть тёпленькое, клюнуть мадеры, разжечь горелку, порубить на кубики молдавский язык*, ещё раз клюнуть мадеры, сварить “быструю” гречку в пакетиках... Когда Тахир заварил чай, а его попутчики, удобрив миски с дымящейся кашей кетчупом и майонезом, предались долгожданному чревоугодию, подтянулись москвичи с ХАМмером. Судя по тонким нюансам речи и приподнятому настроению в целом, прибыли они на Сарпаху часа полтора назад, а, следовательно, успели основательно побороться с взращённым на сахарном тростнике зелёным змием. Ну-ка, ну-ка, где там откочевавший в рюкзак Бобуса армянский "Ной"? Тынц! Теперь, когда совсем стемнело, а в желудке разорвалась маленькая зажигательная бомбочка, самое оно прогуляться на вершину и оценить достигнутое. Кто ещё? Да всё те же, всё те же, уже сроднились: Лёшик, Тахир, Попов и Тимофей Анатольевич…
* В смысле язык говяжий, но - молдавского производства. (комм. Мисти).
* * *
В посеребрённых полнолунием горах есть своё, особенное очарование. Свет, с одной стороны, мягок и рассеян, с другой, если уж тень, то это совсем тень и никаких деталей, сколько выдержку камеры не растягивай, не углядишь. Белые купола Бедене-Кыра, как выяснилось, светились только в богатом воображении ХАМмера. Луна взошла как раз над Вилля-Буруном, посему со звёздами имелась некоторая напряжёнка. Но стоило повернуться лицом на запад, ситуация, геометрически прогрессируя, налаживалась. Нет, звёзд всё так же не было. Но расплёсканных по тьме огней деревушек и костров у опалесцирующего в свете луны водохранилища для поддержания необходимого настроения было более чем достаточно. Свершив небольшой круг почёта - ни одна из сторон света не должна была остаться обделённой вниманием - они какое-то время впитывали кожей звенящую тишину южной ночи. Дождались полного затмения Луны нахлынувшими с юга облаками.  Повздыхали по свершившемуся.Ещё раз, утопая по колено в удивительной мягкости травах, крутанулись вокруг невидимой оси, проходящей через вершину Сарпахи: не запамятовать бы чего важного. Очень неспешным шагом отправились в лагерь, всё равно успев ко второму ужину…
- Я теперь понимаю, почему Черчилль предпочитал армянские коньяки! - облизнулся просветлевший лицом Попов
И чем здесь кормят? Опять супчик? Не “опять”, а “снова”: Саныч может смело гордиться достойными учениками. На десерт, в свете завтрашних дезертирств был глинтвейн. Как бы так изловчиться и всё-таки припомнить, кто на этот раз подрабатывал у ХАМмера интеллектуальным сахароколом. Ужель самоотверженный Лучкин нахрустел рафинада впрок? Москвичи закусывали глинтвейн "колбасками формата Муха покакала" (с) Мисти, когда ХАМмеру позвонил Костик. Думаете, ХАМмер хоть на терцию наносекунды удивился? Отнюдь! Костик и ночь - они как Маркс с Энгельсом, Джонсон с Джонсоном и Марс со Сникерсом: близнецы-братья. Ах, пока всё ещё на Вилля-Буруне? “Чуть-чуть не туда по дороге свернул” и незнакомый триангулятор увидел? Ну да, ну да, знаем-знаем. Нужно было подняться, чтобы осмотреться. Компаса у Костика нет, зато карта новёхонькая - Тахир в Узундже, как почувствовал, от всего сердца пожертвовал. Фонарик есть. Луна, опять таки, время от времени из-за туч проглядывает. Обязательно придёт. Если не сегодня, так на самый крайняк завтра. До этого самого "завтра" не более получаса осталось.
- Наш красный портвейн просто невозможно подделать. Он каждый день разный...
- радовался ХАМмер, колдуя над глинтвейном "Вбашкудам".
Давайте-ка ещё по одной нержавеющей рюмашке “за приход Константина” дёрнем. Ведь как подходит - ”стойкий”, “постоянный” (особенно ночью). Древние византийцы определённо знали толк в именах собственных. А ведь не следовало, не следовало усугублять. Глинтвейн от ХАМмера на нетренированные умы ой-как пагубно воздействует.  Ещё ровно тридцать пять секунд назад рядом сидел Попов как Попов: "завтра, с утра - Большой каньон, а потом, через Соколиное, на Москву". Короче говоря, свой в буковый сук и терновую колючку рубака-парень. А тут, опаньки, приплыли: "не захватит ли его ХАМмер через Тарпан-Баир и Спирады на ЮБК". Кого, кого спрашивается, пригрели в палатке?!! Не наливать подлому изменщику было уже вроде как поздно, да и ХАМмер неожиданно обрушившемуся на шею попутчику вслух обрадовался. Что ж... невзначай отвернёмся лицом от костра (типа дым глаза ест) и шепнём темноте для разрядки напряжённости, как учил Матроскин: "Иди-иди, спаниЕль несчастный!" Вроде полегчало? Однозначно полегчало! А это ещё что за "спаниель" справа бодро листьями шуршит? Кабанчик настолько любезен, что добровольно на "треккинговый шампур" прибыть соизволил? Нет, это Костик из стылой тьмы выныривает, и улыбка его ярче так кстати вспыхнувшего костерка сияет...
День третий
|
