Разминка Цвета Снега

           8 мая

Трек перехода и профиль высоты

До ”Ак-Каинска” долетаем быстро. Запинаемся о сопротивление мини-маркетологинь заработать лишнюю копеечку, но Алик, как и положено настоящему Директору, берёт власть в свои мощные лапы, чтобы за совсем смешные гроши (или грОши?) определить рюкзаки в вокзальную камеру хранения. Попутно выясняется, что у местных "рулевых" совершенно нет совести, поэтому, кого ни спроси, доехать до Белой Скалы стоит 30 гривень. И 60, если прямо на вершину. Да я лучше с бутылкой портвейна туда пешком заскребусь, чем этим лихоимцам вдвое переплачивать! На том и порешили.

Старый яблоневый сад за по сезону бурной Биюк-“Карасёвкой” был великолепен от золота одуванчиков в траве до покрытых белоснежным кружевом крон. На фоне яблонь и редеющей кучевой облачности Скала превратилась в стену успевшей хорошо отлежаться слоновой кости. Залитые тенями кляксы пещер, зазубрины гротов и глубокие трещины превращали её в забытый на обочине дороги манускрипт древней цивилизации. Что нам хотели сказать эти "братья по разуму"? А ничего. Природа просто случайно раздаёт карты, а люди играют ими в игры, которые не до конца понимают... Мы притормозили, а затем и полностью остановились, чтобы вдоволь нащёлкаться затворами.

По лысому осыпному кряжу с черепашьей грацией тщилась к вершине цепочка точно таких же "матрасников", как мы. Нет, не совсем таких, те были куда более разноцветными. Я бы даже сказал, вызывающе разноцветными. Ну, коль мы неспособны посоревноваться “вибрирующими” оттенками, покажем, кто здесь больший матрасник! Я повёл свой маленький отряд самой длинной дорогой, что много лет назад открыл для меня его светлость граф старый товарищ Сергей Романюк-Михайловский. Слева зубилась Скала. Справа, над неподвижными волнами - вообще, для этого существует модный термин "денудация", но я предпочитаю развёрнутый эквивалент - обнажённых бэдлендов, нависали типично крымские обрывы куэсты. Под ногами пыльно, наклонно и неровно хрустело. На макушке покоился раскалённый блин от штанги, лицо и подмышки, как верно отметил Тахир, “дали сок”.

Бла-ародные Доны двигались в погребальном молчании. До полного вживания в образ им не хватало только увесистого гроба. Или рюкзаков, вполне способных оный заменить. И только Тимофей Анатольевич, как будто не замечая ни жары, ни подъёма, гарцевал далеко впереди колонны. Чем ближе мы подбирались к верховьям урочища Ак-Кыр, тем более выразительной становилась короткая грань Скалы. То, что издали выглядело нерушимым монолитом, вскипело точёными формами ячеистого выветривания, рассыпалось треснувшими при приземлении с большой высоты глыбами, заструилось живыми и свадебными в своей белизне осыпями.

На седловине, просевшей между Белой скалой и Юксек-Кыром, нас подкарауливал первый АХ! Тёмно-фиолетовые метёлки полевых цветов, щекочущие лазоревый небосвод. Хмурые от чёрного лишайника параллелепипеды известняка, оконтуривающие давным-давно заброшенный карьер. Крахмальные облака, готовые оспорить белизну осыпей, расползающихся гремучими змейками у нас из-под ног. Контраст всей этой невиданной роскоши способствовал выносу мозга далеко за обочину сознания.Мы ни в коем случае не шли по дороге. Прыгали по глыбовым навалам, похожим на изломанные плитки пористого молочного шоколада. Путались треками в чём-то, напоминающем мышиный горошек-переросток. Скользили по супесям цвета хаки, истыканным колючим кустарником и бледной полуживой ежевикой. Вот оно, счастие пешеходное.

Трёп тем временем стоял нешуточный: соскучились. Алик вслух объявил Мисти лошарой: подняться на бойкинскую Сотиру, и избежать обрывающуюся в пустоту смотровую площадку! Ребята, ребята, если мы тотчас же не прекратим трепаться, и не изменим курс восточнее, так можно и самим мимо вершины облошариться. А вот спешить не надо: на вершине Ак-Каи народа, что буквиёв в этом отчёте. Сейчас мы медленно-медленно спустимся с холма... и всё равно вляпаемся в "пионерию". Это ж надо так щебетать, фотографируясь у самого обрыва! В самом минимуме у шторок затвора от резонанса частот может беспощадная коррупция* произойти, а в максимуме - так вообще обрушение окружающего ландшафта.

 * Просьба не путать с подкупом должностных чиновников. Данный, весьма специфический вид “коррупции” можно наблюдать, к примеру, при неосторожном опускании длинных волос в жаркое полымя костра...

“Никуда не торопись, и Река Времени пронесёт мимо тебя труп твоего врага”. Мы никуда не торопились, но Река Времени сегодня была исполнена редкостного благодушия, поэтому опасно тулящаяся к самым обрывам мОлодёжь тихо-мирно ущебетала куда-то вперёд, наконец-то оставив нас наедине со Скалой. Стало возможным сосредоточиться на узоре облаков и метёлках жёлтых цветочков, на глотке яблочного “Живчика” c эхинацеей и ласково вылизывающем запотевшее чело ветерке. На длинных тенях растущих "высоко внизу" тополей и тонких фактурах навесов из известнякового месива, убегающего строго на север. Алик вслух восторгался моей способностью изыскивать правильные виды. Это было смешно. По-моему, главное в нашем пешеходном деле - даже не сам Вид, а пестование способностей тушки доковылять до этого Вида своими собственными ногами.

Хозяйка зелёной тверди и бежевой пустоты, казалось, готова была открыть нам секреты "всех своих трещинок". Оставалось вовремя оттаскивать Тимофея Анатольевича от наиболее многообещающих из них. Нет, ну вы только посмотрите на него: "А смогу я оттуда вылезти?"... Нет, не сможешь! Потому, что фигушки кто тебя туда пустит. Хватит Крыму экстремальных молдаван, что неделю назад почти на сутки “зависли” посередь юго-западных обрывов Кокии-Калы. Дальше, дальше...

Систематически растворяясь в на замшелых шершавых плитах, тропинка влечёт нас к череде гребней и колоссальных блоков-отторженцев. Умом понимаешь, это - суть чувство собственной важности. Ты для этой мегаструктуры даже не лепесток лютика. Но почему при широком шаге через неведомой глубины трещину так тяжко и одновременно сладостно сжимает низ живота предчувствие грохота неотвратимого падения? Почему так непросто заставить себя сделать ещё пять-семь шагов - до дальнего предела вытянутого вдоль меридиана каменного полу-эллипса, долгими веками размышляющего, не пришла ли ему пора воспарить... вниз?

Что характерно, восемь лет назад я стремался Белой скалы точно так же. С этой мыслью приходит осознание, что на Белой Скале ничего, ну совершенно ничегошеньки не изменилось! В 2002-м мы точно так же опоздали на цветение пиона-воронца. Было так же жарко, при такой же “переменной”, то есть, обещающей затяжные дожди облачности... Я не пришёл. Я вернулся. Измыслившие "раскольничество" громады, ластящиеся к распростёршемуся влево и вправо от нас массиву, были похожи на утлые чёлны, нашедшие своё пристанище у скалистых берегов Времени. Мы были их пассажирами. Или бортовыми крысами - тут уж, с какой стороны посмотреть... До "отдачи концов" могло пройти лет тридцать, а может, и все пятьдесят. Для разменявших четвёртый десяток "крыс" последнее - не вариант... Ещё один прыжок через узкую, нелинейно убывающую во тьму щель. Вокруг ничего не меняется, но дышать почему-то становится легче.

Мой дорогой Алик, какой где-то может ждать Мисти, когда здесь такой прекрасный вперёд?!! Мы движемся медленно и продолжаем замедляться, потому что вокруг - хорошо. Не то, чтобы вид дальних горизонтов радует: холмы, леса и долы Центрального Крыма не обладают настолько пересечённой харизмой, чтобы их стоило желать по настоящему. Но Белая скала, пусть она и одна из наименее раскрученных жемчужин Полуострова, влияет на наши мятежные души (чтобы они сначала развернулись, а потом обратно завернулись...) ещё круче, чем гармоника в умелых руках на адъютанта Попандопуло. Запиваем это дело успевшим выдохнуться "Живчиком", пытаемся сфотографировать гнездящихся по закуткам обрывов соколов. Мелкие рыжие бестии в состоянии покоя оказываются не менее стремительными, чем в воздухе. Только-только прицелишься, как следует - фыр-р-р! - и на флэшке ещё одна прекрасная фотокарточка камня. Таксидермиста со стажем на вас нет…

Спустя десять минут сквозь северную “горловину” станции Симферополь Пассажирский проследовал Луганский поезд, в котором ехали рюкзак и Михаил Лысенко. Почему именно так? Потому что первое, что я увидел в толпе идущих с платформы пассажиров, был именно рюкзак. Серо-красный красавец «Дойтер» был украшен разнообразными примочками и внушал. Миша, к слову, тоже выглядел весьма неплохо. Но на фоне рюкзака терялся. (Из воспоминаний Мисти).

Балка Кырмызы-Джалга оказывается рядом закономерно и в то же время неожиданно. Как это "уже всё"? Не-не-не, не было у нас такого уговора! Народ, вы тут пока отдохните, а я на пригорок, оглядеться сбегаю: был где-то здесь заветный родничок. Нет, слишком отдалённы водоносные островки “зелёнки”, точно на рандеву с Мисти опоздаем… То, что в памяти рисовалось страдающей анорексией тропкой, сегодня выглядело укатанной такой себе грунтовкой. Страшная штука человеческий фактор. Особенно, когда его много. Зелёные куртины воронца по обочинам будто забрызганы свернувшейся кровью: пионы почти отцвели. Понимаю, почему эту балку древние нарекли "Красной". Неистово пыля, шпилим вниз, постанывая и смакуя, сравнивая и вспоминая, сколько пионов мы впитали по дороге от Спирад до Шайтан-Мердвеня.

Вообще-то по-настоящему "умелым героям" положено передвигаться в обход, но только не когда "обход" тянется вдоль ЛЭП, да по пыльной дороге. Как учит "Евангелие от ХАМмера": время есть, можно и сократить… Тропы туда, куда хочется, нет. Есть только направление. И рельеф: увитая травой мелкая осыпь. Скала снова становится ближе, и я чувствую ликующую нотку узнавания: точно так же полыхала меловым жаром подошва Утюга, простите, Бурун-Каи. Здесь, вестимо, нет петроглифов и Космонавта, но их вполне заменяют граффити. Турист нынче матёрый пошёл, ему острый шкворень, или там, баллончик нитрокраски на сотню метров поднять - не вопрос.

Первый же наверх делает наши треки альбиносами. В горле начинает першить, на зубах противно скрипеть - трындеть мы не перестаём принципиально – и я стараюсь реже менять оптику. "Пыльно" - не то слово. Затяжной вниз. Немного выше следующего наверха - узкая вертикальная щель грота. Тропка ветвится. Два более широких рукава огибают преграду справа. Тимофею Анатольевичу ширина тропы не указ, тридцатью секундами позже мы узнаём, что грот сквозной. Пути объединяются, и начинаются скачки: примерно так себя чувствует муравей, фанатично придерживающийся ступенчатых торцов плотно пригнанных досок забора.

До первого серьёзного грота курящихся зыбкими гейзерами пыли "наверх-внизам" нет числа. Тропа незаметно переходит в новое агрегатное состояние: плётки-семихвостки. Тахир вполголоса излагает про женщин, гормональную активность и поперечные растяжки на коже после беременности. Интересно, чем могут оказаться беременны осыпные холмы, котиками ласковыми трущиеся о выветренную основу бесконечного монолита, нависающего над нашими дурными головами? Вот найдётся кто-нибудь, с ещё более дурной головой, без задних мыслей спустит вниз камешек-третий, и ещё одной мемориальной табличкой в Крыму больше станет... Стоп. Негативное мышление. Забыли. "Прекрасный наверх" до грота выглядит не запредельно экстремально, но в случае срыва барахтаться придется к самому подножью Скалы. А это верных метров тридцать-сорок…

Тропа, как воин, не желает сдаваться без боя. Наблюдаю, как ретиво скользят по захороненным в "молочной реке" камешкам хвалёные английские берцы Алика. Треккинговые палки погружаются в крахмально поскрипывающую пылюку по самые защитные кольца. Крутой уклон вправо часто-часто полосит ритмичными белыми и зелёными лентами. Действительно очень похоже на растяжки на коже какой-нибудь дородной инопланетной роженицы... Останавливаюсь. Вглядываюсь в почти ослепший от солнца экранчик GPS. Треки "туда и обратно" настолько близки, что сливаются в один. Поди, объясни потом, зачем это Бла-ародные Доны дважды на одни и те же грабли наступали... Всё ближе ослепительная ленточка тропы, штурмующей в лоб самый большой грот. Ещё одно усилие - и раскалённый мир сменяет животворная прохлада тени. Скорее привычно, чем осознанно, мы усаживаемся компактно. По рваному кругу идут последние глотки воды, которая как по мановению волшебного жезла выступает из пор на руках. Лица медленно, но верно избавляются от насыщенно-свекольного оттенка. Жизнь налаживается. Грот огромен, но изрядный уклон "пола" не оставляет шансов на установку более чем пары-тройки палаток.

В треугольную пасть входа классически вписан чёрный силуэт дерева. Сюда бы ещё родничок Анастасии с иконостасом присовокупить, дежа-вю по Качи-Кальону можно будет считать вполне состоявшимся. Продолжить движуху по солнцепёку себя приходится заставлять. А как не хочется! О, идея. Пусть маломерные, но орлы здесь полётывают. “Примус” с горючкой и спичками я вам, пиплы, отдам добровольно, а вы приколите меня колышками для палатки к прохладной стене, и засчитайте Прометеем. Ну почему сразу "а рюкзак твой кто тягать будет?!!" Гады вы, драгоценные мои, а не комсомольцы... Прямо за гротом тропинка самым благороднейшим образом пытается не сдохнуть, но получается у неё не очень. Ковыляем, как уклон на душу положит.

Алик по своей природе лёгких путей не ищет: грохочет каменьями, что свежезаправленный соляркой карьерный экскаватор, а благоразумный дядька Тахир придерживается давно проверенной модели поведения: где пройдёт Бобус, там и... Иван Сусанин с поляками не заблудится. Вернувшись из очередного сольного отрыва, Тимофей Анатольевич докладывает, что дальше, за поворотом, всё. Мне, например, уже и так “всё”: я с головой увлечён попытками, не попалив ретину, вписать в кадр рассыпающееся красивой звёздочкой солнышко. Обожаю “особенно"-широкоугольники при диафрагме 22.

Достигший самого южного предела массива Алик справедлив, но беспощаден: зачем нам какие-то там траверсы, когда здесь такой прекрасный вниз? Да легко! Давимся пылью в крещендо осыпи, изредка спотыкаясь о с корнем вырванные пучки порея, разлапистые чертополохи и прочие, более безымянные колючки. Эх, говорила мама, сиди дома... Чувствуем себя настоящими внедорожниками. Хи-хи, мы просто пока не в теме, какой прекрасный вниз подкараулит нас под Заманой... Такая желанная горизонталь. Как по команде выполняем поворот "кругом", и воцаряется тотальное счастье. Ак-Кая в три четверти прекрасна. До горючих слёз. До опасного сердцебиения. До комариного писка во внезапно пересохшей глотке...

Я хочу заполнить себя тобой, став твоей тенью. Я хочу скатиться с твоей вершины одиноким камнем. Я хочу стать твоей птицей, расцвести твоим пионом. Да замереть столбом старой линии электропередач, наконец! Прочий невнятный шёпот неразделённой любви... Проехали. Первая галочка Пути, оставшись за правым плечом, как Титаник тонет в бушующей флюидами весны пучине яблоневого сада. Не помню, чтобы кто-то оглядывался: смысл прощаться, когда и мы, и Она знаем, что вернуться всё равно придётся. “Переступание” от Биюк-Карасу до прогибающейся под собственным весом автобусной остановки оказывается много длиннее, чем того ожидала привыкшая к бензиновым колесницам тушка.

И тебе здравствуй, мирный селянин. Да, давно идём. С самой зимы вестимо. Пока сюда дошли - лыжи полностью стёрли. А палки - остались! Вот интересно, какая зараза обучает младых аборигенов настолько бородатым шуткам? У-БИ-ВАТЬ! Исполнившись атмосферой Прогрессорства, излагаю любознательному вьюноше краткие основы теории "костыляния", читайте, "Евангелие от Комбрига". Новообращённый первым замечает и счастливо стопит проезжающий мимо бусик. Едем. Проводка встроенных в боковые панели динамиков где-то коротит, и они время от времени всхрюкивают настолько оглушительно, словно под нашим с Аликом “авторитетом” разом гикнулись все шаровые опоры подвески.

Главное от шока высоко не подпрыгивать, ибо салон бусика настолько невысок, что может внезапно превратиться в офигительный кабриолет. Тему дальнейшего извоза успеваем "обкашлять" с рулевым ещё до погружения в автовокзал. Дядя чрезвычайно сложен в понимании. Нельзя набивать в рот столько горячей манной каши одновременно! На мой слух его “родной” русский ещё хуже ломаного английского доброго нигерийского самаритянина, который безуспешно пытался донести до меня, что несанкционированная съёмка микрорайона правительственных зданий на фоне бунгало чревата разбитием камеры и неделькой-другой тюрьмы (в результате мы договорились жестами). Тахир даже смеет предположить, что дядя поспел с утреца чисто конкретно присосаться к "зелёному змию".

- Всю сознательную жизню недоумевал, почему именно зелёному... Ужель на Руси-матушке испокон веков был популярен абсент?

Алик долго и пристально щурится мне в глаза. Контакт. Мы широко улыбаемся друг другу и приобретаем две жестебанки пива. Упаси Бог, почему “прямо сейчас”? Хорошо бы сначала помучаться: нашим рюкзакам первого дня именно этих двух полкило не хватало. А пока - дружный залп по "Живчику", крепкий и палящий, как электрическая дуга, чай с лимоном, а самым желудочно-стойким сосиски в тесте местной пожарки. Тахир тщится под шумок избавиться от "Сникерса" другого и все честно обещают их прикончить. Но на Чигенитре.

Извини, брат, но если действительно хочется дойти до финиша, в первый день похода "унд гроссен фамилен нихт клювен клац-клац"! Уже совсем изготовившись подсесть под потяжелевшие рюкзаки, обнаруживаем, что наши наездники по самые уши вляпались в масляную краску. Блакитную, как небо над Белой скалой, с эксклюзивной вискозностью и ещё более выдающейся, можно даже сказать премиальной, адгезией. Чтоб тех клятых маляров с размаху да в эту краску по самые вихры! Куда ни привались - “окрашено”.

День Первый, эпизод 2