| |
В походе явно не хватало женщин. Не только в утилитарном
смысле:
что сначала
кидать в котёл, неразмятый брикет супа или колбасу,
но и психологически: для поддержания подтянутости, бритости
и лексической чистоты…
Тахир.
 Рёв будильника
без слушаний и апелляций линчует неподатливо-холодную пучину
ночи. Ещё нет пяти, но пришла пора дёргать за гибкое удилище сборов, вытягивая
из мутной водицы сновидений упирающийся, как раздувшийся глубоководный
удильщик, мозг. Чтобы "дважды не вставать", не разлепляя глаз упаковываю
спальник и флисовую "двойку" в компресс-мешок. Дай бог здоровья вельмишановному
добродию Оскилко и процветания Элите-Спорту - уж восемь годков пошитый
в Киеве костюм греет меня в ближних и дальних странствиях. Сметаю с подвесной
полки GPS, фонарик и кошелёк: это уже чтобы "дважды не нагибаться". Хитрый
Тимофей Анатольевич топчет массу как новорожденный слонёнок, словно это
вовсе не его мобильник тужится поднять по тревоге кордон Буковский. Какое-то
время катаю бесчувственного киндера по дну палатки, как люля-кебаб (первой
мыслью было написать "мититей", но подумалось, что братья-славяне вряд
ли оценят аналогию).
Тахир и Мисти
вскидываются первыми: вот что значит жить в государстве, где бронепоезда
всё ещё пыхтят на запасных путях. Сумрачный и угрюмый, как в модных детских
страшилках, лес исключительно гармонирует с почёсывающим небритые щёки
ХАМмером. До закипания чая лучше держаться подальше от их обоих. Миша
выдвинулся из палатки ровно настолько, чтобы изобразить свершающего незаконный
намаз мусульманина и... замер. Интересно, что в такой захватывающей позе
можно свершать кроме намаза? Может... ништяки? Вы не подумайте
часом, это я по всей жизни такой зловредный. Исключительно с раннего утра.
Открою страшную тайну: в предрассветном беспределе виноваты исключительно
мы с Тимофеем Анатольевичем. Это у нас сегодня автобус в два часа пополудни.
Но официально (как водится...) виноваты не мы. Закулисно спровоцировав
Тахира быть третьим, по-тихому планировали встать до зари и чухнуть в
Ялту. Но народ вдруг возбудился, хором и порознь зааплодировал возвращению
домой в субботу, вот, теперь расплачивается... Озадачив глаза
и руки намазом бутербродов с горбушей в собственном соку (к слову,
моя коленопреклонённая поза безукоризненно подходит практически для любого
намаза...) ещё раз мысленно пересчитываю на пальцах время и километраж.
 В шесть выйдем. В семь на Чучельском перевале. В восемь - на Эгер-Тепе.
В десять на Талма-Богазе. В одиннадцать где-то под Парагильменом. В двенадцать
- в винном магазине Массандры. В час - на вокзале. В два - прощальное
"за пивом, ца-ца". Рюкзак в багажник, попу на мяконькое креслице.
Хорошо оно в голой теории смотрится. Не забыть бы про овраги... Так-так-так.
Бутеры и гигантскую порцию пюре - в "топку", бегом за фотиком и прямой
наводкой к лишённому облюбованной банки горбуши Санычу. Не одному ж ему,
в конце-то концов, природой-погодой на лугу любоваться! Восходящее солнце
изливает прозрачно-фиолетово-розовый огонь в откровенное декольте меж
Берилан-Кошем и Большой Чучелью, подогревает докрасна треугольный ломоть
Басмана, вдыхает по-киношному нереальную насыщенность в ажурную порфиру
лесов, обволакивающих его вершину как махровое полотенце - бёдра любимой...
Благодарю тебя,
Крым, за новый день!
* * *
 Замешкавшись
с контрольным осмотром осиротевшего лагеря, поднимаюсь на седловину тридцатью
секундами позже, чем этого требовало "photo of the lifetime": короткая
цепочка людей на фоне растушёванной нерезкостью громады Бабугана. Фортуна
на это раз улыбнулась только Мисти. Таке життя... Блин дырявый,
я только-только начал ковылять по опушённым травой кочкам, а уже их всей
душой ненавижу! Кочек много. Очень много. Времени думать о чём другом
просто нет, но где-то глубоко за грудиной царапается аскарида сомнений.
Ой, не так безрассудно мы в предыдущий раз шли... Ой, не так! - Жёстко
уложенный серпантин на вершину Чучели сильно левее остался. Понимание,
что влипли по самое "не балуйся", приходит одновременно с явлением из-за
перегиба склона двускатных крыш кордона. Нас оттуда не то, что видно и
слышно. Нас оттуда из рогатки по одному перестрелять можно!!! Невольно
хочется ускориться - возвращаться "уже рано" - но какое там, нафик, ускоришься,
когда приходится забирать всё сильнее вверх, потому, что скальников на
южном склоне Гранд Чучели никто не отменял. Теперь ещё Дубрава-II как
на ладони. Ой, будут нас "пасти" на Чучельском перевале...
 Ещё сильнее
замедлившись, перебираемся на юго-восточный склон и выше щиколоток вляпываемся
в осыпь. Тут уже всё родное и близкое. Никаких авторитетов, каждый сам
за себя. Одна задача: следить в оба глаза, чтобы на тебя никто сверху
по-пацански не наехал. Что? Да нет, это забота самых прытких - чтобы я
на них не "наехал". В грохоте и клубах желтоватой пыли топчу диагональ
к заветной "зелёнке", чтобы вспомнить, что осыпь под сенью деревьев тоже
никто не отменял. Когда доезжаю до по-настоящему ровненького, ХАМмер и
Саныч замирают, как вкопанные: по азимуту к Гавриэли ломится нехилое стадо
диких кабанов. Грохот в лесу стоит - мама не горюй. Честно выслушиваю
гнусные измышлизмы наших севастопольских связистов по вопросу кто - кобанчеги
или Бобус - генерирует больше шума. Тут двум мнениям не
бывать: конечно же, я!
Дальше начинается
фантасмагория чистой воды. Мы исключительно гуманным траверсом обходим
Малую Чучель с востока. ЁКЛМН! Где только тут неистощимый на внедорожные
изыски Паша сумел вступить, простите за некоторую грубость выражения,
в жопеня, что последние пять лет как живые громоздились у меня
перед глазами?!! Шиза аффект к "чуть-чуть по ровному " косит
наши ряды... Шоссе дома Романовых пустынно именно так, как бывают пустынны
только по настоящему давно заповеданные шоссе. Вполне профессионально
"прилипая" к редким невысоким соснам, мы короткими перебежками скатываемся
к нестандартно-узкой ленточке асфальта и, не изводя секунд на поклонение
Памятнику народным мстителям (презирающий угрозы кругленьких штрафов
Тахир на мгновение притормозил у щита "Чучельский перевал"...) бросаемся
наперерез Бабугану.
Когда вокруг,
на сколько хватало глаз, стали корчиться сосны с застарелой болезнью Паркинсона,
мы устроили технологические полежалки. Спросите, почему именно технологические?
Да не устрой мы полежалок, можно было исколоть вывалившиеся языки о покрывающую
землю хвою! И всё равно, позитива на лицах было не счесть: Бла-ародные
Доны стали почти неподсудны. "Дяденьки, окститесь, какой Заповедник?
Мы шли из Соколиного в Ялту, потом немножечко заблудились на яйле..."
- и невинными глазками хлоп-хлоп. Позвольте, а откуда взялся настолько
озлобленный наверх? Его подчистую из убитого прошлым циклом "синап-дагства"
организма вымарало! Я даже не поленился сдёрнуть с плеча GPS. Ну да, конечно.
Кругленьких 360 метров набора высоты. Это как от Чёртового Пальца на вершину
Сокола не переводя дыхания взгромоздиться - для самых искушённых садо-мазо-рюкзакистов.
Память человека гуманна, а потому, избирательна. Эх, Алик, Алик...
За какие прегрешения нам уготовано догуливать сезон, цитируя, а не вслушиваясь
в туманные авторские сентенции?
Там, где закончился
лес, оставив в наследство лишь отрог Эгер-Тепе, "вообще началось, не опишешь
в словах, и откуда взялось столько силы..." в ногах! Не видя ничего, кроме
маячивших далеко впереди рюкзаков Тимофея Анатольевича, Тахира и Мисти,
я короткими диагональными траверсами душил скрежещущий гравий, лишь самое
чуть разбавленный сухой мёртвой травой. (Когда дома увидел, насколько
пилообразен в этом месте трек - сам притащился). Солнце втыкало в спину
доведённые до белого сияния стилеты света. Ветер царапал лицо горячим
вафельным полотенцем. Тяжко. Ой, тяжко... И что, сие тоже называется "май
месяц*"? Выше по склону стало произрастать нечто ветвистое и голубовато-зелёное,
прямо как полынь для абсента, заставляющее с упорством зомби поднимать
ноги всё выше, убивающие последние всхлипы рвущего лёгкие дыхания.
* Чем Бла-ародному
Дону не Юго-Восточная Азия? Спокойно, дохлый лев, спокойно. Туда ты еще,
хоть тушкой, хоть чучелком, но обязательно съездишь!
Допинг. Срочно
нужен допинг! Перебирая доступные варианты, вспоминаю, как вламывал вверх
по Комвопло Олежка из знаменитого города Грязи. Последний глоток портвейна
был нами впит под Берилан-Кошем, так что этот конкретный допинг
отпадал. На ощупь дёргаю змейку клапана, тяну за провод наушники. Пусть
на растрескавшейся земле не видать лоскутного одеяла Города, Которому
Тысяча Лет, зато всё ещё остаётся свет Звезды, по имени Солнце... Меньше,
чем через полгода, страна станет сокрушаться о 20-летии с тех пор, как
навсегда ушёл Виктор Цой. Кому как, кому как... По мне, наши мёртвые с
нами, пока мы о них помним, поэтому, пока не приковыляла, оживленно помахивая
косой, "она", что "собирайся, скажет, пошли", пару децибел в плюс и -
шаг, шаг, шаг... Терции слипаются в секунды, секунды в минуты, вот уже
и знакомые очертания выскобленного всеми ветрами железобетонного столбика. Ведь на одном
дыхании высоту сработали! Лоси, блин, растудыть их в качель... Цой сделал
своё дело, Цой может уйти...
Не успеваю, как следует, притулиться под бочок
к Тимофею Анатольевичу, ХАМмер с Санычем уже тут как тут. Но это не самое
главное. Главное - Михаил ещё раньше "тут как тут"! Во, что правильное
питание группы с отдельно взятым рюкзаком сотворить может! Будь у нас
ещё денёк-третий на "разговение", Михаил определённо стал бы начислять
фору за форой Тахиру и Тимофею Анатольевичу. Надеюсь, в следующем сезоне
у нас ещё появится шанс это проверить... Что, никакого человеколюбия,
сразу "топ-топ"? Ах, там вид на Центральную котловину шикарней? Да у народа
сил ну просто немеряно! Уговорили, чертяки. Если вчера ещё оставались
некоторые сомнения, что Бабуган вплотную подобрался к статусу красивейшей
яйлы трека, то теперь он честно отработал свою пальму первенства. Панорама
достигла той мультиплановости, которой грешат лишь стереослайды да удачные
SIRD-стереограммы, где с увеличением расстояния от зрителя каждый фрагмент
изображения превращается в вырезанный из тончайшей папиросной бумаги кусочек
мультфильма.
У нашего поколения
в детстве бытовали модные книжки-раскладушки: при открывании в третье
измерение из ниоткуда выплывали каравеллы великого Колумба, отворялись
двери в африканские саванны... Вот и сейчас, справа вниз по отрогу тянулся
будто нарисованный чёрным рапидографом частокол сосен. За ним ассиметрично
сутулился хребет Конёк. Под патронажем весны он был настолько зелен и
свеж, что отдельные деревья казались чешуйками хорошо прогревшегося на
солнце хамелеона. Демерджи и Чатыр-Даг балансировали на грани аметистового
оттенка, которым Айвазовский так любил писать прорехи облаков на южных
ночных маринах, а скалистые склоны Чёрной и Чучели стали мускулистыми
дланями Владыки, оберегающего своё приватное Земноморье от атмосферных
и земных напастей. Не букву, но дух этой вселенской опеки и нежности я
однажды видел в Каунасе, на полотне Чурлёниса "Сказка Королей"... Опять
нужно опираться на ноги и спешить. Куда, зачем, почему?
* * *
 Непростительно
короткий миг мы двигались вдоль северной кромки Бабугана, но волею выбравшегося
на яйлу оврага отклонились к сердцу яйлы. Справа эллипсом римского Колизея
округлилась широчайшая долина, там и здесь бугрящаяся конусами давно покинутых
муравейников и рыжеющая застарелыми шрамами кабаньих "изысканий". Наверное,
здесь тоже когда-то росли горные пионы... Выбор невелик: удобно и закономерно
сваливаться вниз, к едва заметной ниточке грунтовки, или честно продолжать
"зажигалово" по периметру котловины в надежде, что скрытый от нас внешний
край оной не расщедрится по-честному вертикальным сбросом. Как учат крымские
краеведы, "когда есть время, можно и "сократить". Времени у нас с Тимофеем
Анатольевичем оставалось немного. Поддёрнув уж второй день как пытающиеся
сползать штанишки, я, насколько позволял рельеф, ускорился по периметру.
 Наиболее любознательные
сейчас спросят, что ждало за поворотом. За поворотом... никто не обещал,
что станет легко. Череда скальных ступеней выше человеческого роста спускалась
к чему-то, что я мог бы обозвать зелёным ложем ручейка, не будь уверен,
что на всём своём протяжении Бабуган безнадёжно безводен. Местами сбросы
были рассечены широкими трещинами эрозии, а в них, как положено основами
геометрии фракталов, снова были ступени, пусть острые краями-рёбрами и
иногда неустойчивые, но всё-таки ступени. Чаще мысленно матерясь, чем
помогая себе руками, "экипаж разбитого корыта" приступил к снижению: как
там не раскорячивайся, в заданных рамках времени полностью избежать путей
миграции Лесной Охороны (Ворд в бессчётный раз пытается заменить "охороны"
на "похороны"...) было не суждено. В воздух взметнулась семья воронов.
Они покружились над нашими головами, нырнули за вытянувшуюся вдоль параллели
зубчатую гряду и исчезли, а простуженные крики раскатились эхом по редким
соснам и залитым короткими тенями кулуарам...
 Бабуган, Бабуган,
Бабуганище. На горах вокруг как будто покоились другие горы. Слева по
курсу приветливо распахнулись широкие каменные ворота, засыпанные белёсыми
обломками ракушечника всевозможных форм и размеров. Казалось, Создатель
бросил всё, как есть, отчаявшись упорядочить этот первозданный Хаос. Навстречу,
с некоторой опаской "шифруясь" за посадками сосны, близилась стайка точно
таких же "партизан". Внушительные рюкзаки на Бабугане - самые лучшие верительные
грамоты, они определяют статус свой/чужой много эффективней самых навороченных
бесконтактных чиповых карточек. Здравствуйте - здравствуйте! Нас волновал
один и тот же вопрос. Он читался в бегающих по окоёму глазах и неистребимом
желании поскорее убраться с дороги: "Что там, впереди"? Никого?
Никого. И у нас никого! А шизня жизня то определённо налаживается!
Составленная
из маленьких чёрных квадратиков ниточка трека, чуть подрагивая, тянулась
на юго-восток. На подступах к проходу Ламбат-Богаз полуденная жара сделалась
почти нетерпимой. Всё разумное в этот час замирает на сиесту... Может,
мы уже не живые? Скорей вниз, через зелёную седловину, по такой замечательной
и недвусмысленной дороге, и ну его к монахам, заросшее сорной травой ответвление
влево. БАЦ! Один-ноль! - осклабилось "невнятное ответвление", когда
наше "верной дорогой идёте, товаГищи" закономерно закончилось тупиковым
сенокосом, а бесстыжая дорога, с непередаваемой грацией впивающейся в
мякоть большого пальца чёрной мамбы (пожалуйста, не путайте её с чёрным
Мумбой, он мой хороший замбийский знакомый!) плавно извернулась к северо-востоку
и стремительным домкратом взгромоздилась на соседний перевал. Пакость
какая... Говорила мама: "купи путёвку!"
Оказавшись на
исходной высоте - альтиметр честно отрапортовал 1400 с хвостиком - мы
доковыляли до сосенок и, не разбирая, что утаено в травке, завалились.
По-пионерски алые галстуки ни в какую не желали уползать за влажные зубчатые
хранилища. Минута благословенного молчания. Ну что, Господа присяжные,
"хеликоптер нихт..." и дальше по тексту? Ну, не по тексту, так
по рельефу... Несгибаемой властью субботы урочище Поталос-Кош полнилось
людьми. Не успели мы закончить обсуждение девушки-одиночки, к рюкзаку
которой была пристёгнута пенка, да так умело, что при раскачивании на
узких тесёмках неравной длины била ее аж по подколенным ямкам, навстречу
высунулись ведущие "под уздцы" железных коней велосипедисты. Их мы обсуждать
не решились: слишком недавно точно с такими же счастливыми лицами шлёпали
к заветному ельничку. Протёртая до самых материнских пород дорога была
настолько завалена каменюками диаметром с кулак, что идти по обочинам
давалось втрое легче.
 Я себя жутко
уважал. В затёртом 2005-м "Команда 6/018" ломилась тут вверх под проливным
дождём со снегом, временами переходящим в крупный град. Как тогда очень
метко заметил Серёга Островский, "по такой погоде видеть, что не я
один идиот - это приятно!" Даже сейчас, в хорошую погоду и на спуск,
стянутая на восток полуворонкой яйла казалась бесконечной. Шаги
нанизывались на шаги, а тонкая полоска тёмной зелени, за которой призывно
голубело море, синхронно отступала, даже и не думая становиться лесом.
ХАМмер сильно отставал. Саныч отставал ещё сильнее. Помахав им руками
в смысле "догоняйте", мы с Тимофеем Анатольевичем и преданным Тахиром
закусили удила, и на максимально доступных "пламенным моторам" оборотах
приступили к снижению. До вожделенной трассы оставалось вышагивать чуть
меньше километра. По высоте.
* * *
Дорога извивалась,
как старающийся ускользнуть с крючка дождевой червь. Наиболее отъявленные
сокращёнки мы просто игнорировали: на пятнадцатом со старта километре
марафона на них не оставалось ни времени, ни сил. Поворот. Ещё поворот.
Короткий жёсткий сброс. Протяжная диагональ вдоль глубокого и узкого,
как ущелье, оврага. Колени поют за упокой натруженным менискам. Мышцы
голеней, кажется, отлиты из чугуна: такие же негибкие и тяжёлые. Рыльце
в поту, аж с ушей капает. Буки по-американски прибавляют в талиях и расступаются
глинисто-жёлтой поляной. Здравствуй, Талма! Пусть поверхность
воды в грубой каменной чаше навскидку казалась застывшей, то там, то здесь
возникали едва приметные водовороты, кружащие в вальсе маленький обрывок
листика или тонкую веточку. Пить предлагалось из неровно разрезанной по
экватору шестилитровой баклажки.
 Цедя заветные
полкружечки, осторожничаем круче героев голливудских боевиков, уже надкусивших
изоляцию на проводе, равновероятно отключающего или инициирующего ядрёный
заряд апокалипсической мощи: ждать успокоения мути некогда. Занимая законное
место у поилки - старики и дети вперёд - пугаюсь, насколько тяжко разгибаются
ноги. Укатали сивку крутые горки... Высоко на склоне хрустит сушняк. Мисти.
Михаил. ХАМмер. Саныч. Ажур. - Бобичев, ты меня в хорошем смысле слова
зае...!!! - утирающий трудовой пот ХАМмер сумел вложить в шесть по-русски
эмоциональных букв настолько всеобъемлющую гамму чувств, что я чувствую
себя польщённым. Есть, значит, ещё порох в ягодицах, и ягоды... уж
где получилось. Простите, братцы! Не окаянной корысти ради, а токмо волею
любимой работы и графика экзаменов лицея "Гаудеамус"...
Душевно царапаясь
небритыми щеками, обнимаемся - как легко и просто прощаться, когда уверен,
что совсем ненадолго - и в предпоследний раз громоздим на плечи рюкзаки.
Ребятам ещё отдыхать и отдыхать, а нам "цигель-цигель, ай-лю-лю потом"
- полтора часа до автобуса. Тропа ниже Талмы даже не троится, она разбивается
вдребезги: пять, нет, даже шесть опций, одна другой соблазнительней. И
как прикажете выбирать? За неимением в кармане алюминиевой бануцы (как
же я всё-таки обожаю молдавские копеечки в интернет варианте Е-...)
"цепляюсь" путевой точкой за хоронящуюся за деревьями вершину Парагильмена,
на глаз отсчитываю сторонящийся скальников азимут. Что тут у нас, ”направление”,
или всё-таки тропа? Тропа... Была... Когда-то... Ну и ладно, главное -
чтоб высоту стряхивала "по пацански".
На самых крутых
отрезках пути приходится щемиться галсами: влажная лиственная подложка
ползёт вниз куском масла по раскалённой сковороде. Ручеёк там мыкается,
что ли? Камни. Бурелом. Мох. Снова камни. Слева - овражина в человеческий
рост. Справа - земляной откос, ощетинившийся корнями да скалами. Вот сойдутся
они чисто по-соседски за поворотом, тогда однозначно "попрыгаем". Будет
нам компенсация за гуманное "чучеление". А овраг матереет: обрастает висячими
мостами из толстенных стволов, грозит кулачищами глыбовых завалов, осыпается
предательски рыхлыми языками супесей. Начинаю помаленьку нервничать: по
внутренним часам мы должны давно уже быть на асфальте к Неведомому Объекту,
неужели Бла-ародным Донам свезло уползти восточнее, к самым истокам ручейка
Ла-Илья?
 Дальше как в
сказке. Из ниоткуда возникает набитая тропа, по диагонали пересекает овраг,
ретиво забирает вправо. То, что выписал доктор. Ускоряемся, чтобы услышать
стрекотание встречного двигателя. Вот же бешеный байкер! Кругом такие
колдобины да ступени, что среднестатистический пешеход трижды задумается,
а он... Опаньки, да это не байкер! Это - лесо-охоронный байкер строгого
режима, при всех регалиях, нашивках и тряпичных кокардах. Жмёмся к борту
канавы: тропа тискается между каменной стеной и высоким земляным валом.
В глазах нашего визави свирепствует работа мозга. С одной стороны, хорошо
бы слупить по-быстрому денюжек. С другой - вроде как нарушение бездоказательно:
уже и шум транспорта с трассы слыхать. Побеждает третья сторона: впереди
тропа резко забирает вверх и остановка ничем, кроме лишней траты горючки,
не светит. Сизый бензиновый выхлоп - и мы снова остаёмся наедине с лесом.
Выскакиваем
на асфальт ровно у сократа к развязке Малого Маяка. Внимание крохотной
стайки туристов полностью сосредоточено на бутылках, кружках и роднике.
Здороваемся, перепрыгиваем через ржавую трубу водозабора, дружно царапаем
плечи о чигири, тесно обступившие прямую, как стрела, тропу. Кошерные
здесь, под Парагильменом, чигири. В лучших традициях Кокии и Куш-Каи:
даже на четвереньках мимо курса не прокопаешься.  Ломаясь сварными коленьями,
смолистая магистраль манит нас навстречу цивилизации. Местами с неё свисают
клочья отжившего свой век рубероида, и тогда она становится похожа на
готовую выползти из старой кожи гадюку. Только вот заставляющее часто-часто
сглатывать журчание никак с поведением уважающего себя пресмыкающегося
не вяжется. На засыпанных древесной трухой руках выступают капельки драгоценной
влаги, а до ледяного пивасика ещё так нестерпимо долго...
Лавандовое поле
обрушивает на нас такие мегатонны аромата, что я начинаю чувствовать себя
если не собравшейся вот-вот вымереть платяной молью, то готовым "бабахнуть"
крысиным королём из Щелкунчика. Импакт-фактор настолько глобален, что
наши ошалевшие тушки слёту промахиваются мимо "правильного" поворота.
Старинной длиннющей грунтовкой выдряпываемся нет, не главную трассу, а
на техногенный аппендицит к Шархинскому карьеру. Тут, конечно, гружёных
и порожних самосвалов пруд пруди - им глубоко плевать, что за наглухо
задраенными кабинами суббота. Гнусная известняковая пыль снисходит на
нас скрипучим саваном, забивается в ноздри, порошит глаза, обесцвечивает
рюкзаки... Третья и Четвёртая казни египетские нервно курят кальян у руин
пирамиды Рамзеса II-го.
В конце концов,
мы оказываемся на, а не под мостом развязки Малого Маяка. Близкий к вертикали
откос к троллейбусной остановке контрольно укреплён колючкой и ромбическими
сетками от панцирных кроватей. Взывая сквозь зубы к наиболее популярному
у индейцев анасази атрибуту божества плодородия Кокопелли* мы потащились
в обход, чтобы огрести "на посошок" ещё пару-другую самосвалов, груженных
"белым порошком". Пусть достойный шархинский известняк и не вызывает перекрёстной
физической зависимости, как популярный в определённых кругах микс героина
с кокаином, но как потенциальное оружие массового поражения он не в пример
опаснее пресловутых конвертов со спорами сибирской язвы! Гоню, вестимо,
но впечатления от принудительной обработки "дустом осадочного происхождения"
на финальных шагах пути остались феноменально сумрачные.
 * Надеюсь,
вы понимаете, что я имею в виду ни в коем случае не флейту и стилизованный
"ирокез", а то, что отчекрыжили известные своим пуританством американцы,
когда провозглашали бога Кокопелли символом всего юго-запада США? Бедный
Кокопелли... как же он теперь без своего "непропорционально большого"
атрибута...
"Баню" мы оформили
под прикрытием голубых ёлочек, у красочного рекламного щита очередной
водки. Да пошлёт Великий Аллах бесконечных лет жизни и творчества гениальному
изобретателю влажных гигиенических салфеток! Одна беда: чистота тела и
одежды напрочь отключила синапсы дальновидения и способность к самой примитивной
логистике. В результате мы "застопили" не юркую маршрутку, но уважающий
себя как сучность сущность троллейбус. Исполненный непереносимым
чувством собственной важности, он метил столбы до Ялты минут сорок, да
устроит ему Великий Аллах межвитковые замыкания в обмотках статоров и
завяжет двойным булинем токоприёмники! В результате Массандровскому "погребку"
осталось только отсалютовать из окошка ("Не берите ничего, кроме отснятых
фотографий"...) и ограничиться "Першей приватной броварней" в привокзальной
тошниловке. Тахир, впрочем, отдал предпочтение черниговской "Стелле Артуа".
 Дверь, горестно охнув, захлопнулась. Истощавшая вконец "колода карт" рассыпалась.
Я ещё раз помахал рукой единственному провожающему кишинёвского автобуса.
В корневом каталоге флешки, между "Knocking on heaven door" Боба Дилана
и "Wake me up when September ends" Билли Армстронга именно вот для такого
случая таилась инструменталка "Sunset" немецкой группы "Eloy". Звуки автомобильных
гудков вырастали из тишины и пролетали мимо. Повинуясь неспешным переборам
гитарных струн, тихая мелодия то взлетала в самую ионосферу, то падала
с невидимого утёса и неслась вперёд с неукротимостью горного ручья, то
зависала между небом и землёй изумрудным колибри, очарованным цветком орхидеи.
Я закрыл глаза. В этой темноте не было ничего: ни безоблачно-синего неба,
ни величественных гор за частоколом растрёпанных кипарисов, ни живого
искрения солёных волн под рубероидными ступенями крыш санаторных корпусов.
Оставалась только музыка и четырёхтактное биение сердца дизеля. Умостившись
удобнее на продавленном комковатом кресле, я одними губами, ещё помнящими
тёрпкие и чуть сладковатые тона "живого нефильтрованного", прошептал:
я вернусь! Потому, что горный Крым бесконечен, как перехлестнувшийся
горизонтальной восьмёркой скандинавский Великий Змей, что однажды закольцевался,
укусив себя за хвост…
Май-сентябрь 2010.
В
самое начало
|
