Пять Лепестков.
/автор - Евгений Ковалевский/

Превью

"И, вскрыв печать сокровенного входа в Вышний Край, дерзкий князь изменил предначертанное и обрек себя на гнев богов, и их месть не преминула пасть на его голову, увенчанную венцами многих царств. И не успело кануть в Лету всего лишь полстолетия, как он почувствовал на себе дыхание судьбы и умер, оставив после себя 34 царства 34 наследникам. Внимание же его во все дни жизни, оставшиеся после прикосновения с Вуалям Непостижимого и Познаваемого, было подобно прозрачному водопаду, ниспадающему с высоты на незначительные подножные камешки" (летописание Аль-Азир-Фадель-аз-Замат-Абу-Шейх-аль-Джами-ибн-Мансура, сказ "Вторжение в Обитель и длань огненного Genius", современная адаптация достопочтенного Ат-Феллах-ибн-Пей-зана).

Старт

С любопытными пересадками добирались от Генеральского-Солнечнегорского до Щебетовки и Курортного. Но эти эволюции детально описаны у Толика в 10 главе повести "Двенадцать мгновений весны" (http://www.charming-crimea.com/spring-2002/day_a.html), посему сделаем скачок. Итак, этот трансфер был предпринят исключительно ради Карадага. Хотя и Эчкидаг вызывал лично у меня жгучий интерес - уже давно не только издалека сфотографировать "кошачьи ушки", но и отметиться на верхушке. Тем самым, кстати, попутно ознакомившись с местом, издавна известным как республика нудистов - с Лисьей бухтой.

Высадившись в Курортном, кажется, первым делом утолили малые физиологические потребности (пиво и мороженое). А затем я, Толик и Ленка отправились на поиски жилища одного человека, с которым бы мы хотели пойти в заповедник. С некоторым трудом сориентировавшись в частном жилом секторе, постучались в нужную дверь. И с сожалением узнали о том, что женщина, сопровождавшая в прошлом меня с Ленкой по Карадагу, ушла в Долину Вечной Тени. Она, несмотря на пожилой возраст, сохраняла ясность ума, способность удивляться окружающему и наслаждаться этим миром и крепость тела - подъем давался ей легче, чем мне, а я ведь далеко не тихоход. Не знаю, была ли легкой ее смерть, но сам бы желал получить свою именно при таких обстоятельствах - в кондиции духа и тела и без намеков на старческую апатию и слабоумие.

В общем, наш проводник ушел из реала. И я решил передать эстафету другому. Но тот отсутствовал. Отослал ребят назад, к месту нашего привала и рюкзакам, решив караулить в одиночестве. Ожидание затянулось. Находиться близко у домиков я не мог - громадный свирепый пес начинал нервничать и рваться с цепи. Отойдя подальше, я рисковал пропустить появление искомого человека, ведь к дому вела не одна дорога. Да и просто сидеть на одном месте было скучновато. Посему я изощрялся в перемещениях, стремясь найти наилучшую и оптимальную обзорную точку. Медленно текли минуты. Через час вечерняя тень уже накрыла долину, и я начал замерзать на ветру в футболочке, искренне желая, чтобы кому-нибудь из сподвижников пришла в голову идея принести мне если не свитер, то хотя бы ветровку. Увы, тщетно.

Поскольку более в тени оставаться уже было невозможно, я взобрался на горку - краешек заповедного плато. Здесь пока еще солнечно. Но и ветренее. Уйти переодеться я не мог - нельзя было рисковать этим рандеву, а ну как искомый субъект забежит домой на минутку и снова уйдет, как я объяснюсь перед ребятами? Посему сидел и ждал, докуривая очередную сигарету, щурился на яркое еще солнце и постепенно цепенел.

Уголком глаза заметил какое-то перемещение чуть позади. Нет, показалось... Черт, а вот теперь уже трава точно заходила зигзагом от чьего-то движения. Тридцатисантиметровые поросли надежно укрывали обитателя, и стало жутковато - волнообразный всплеск движения почему-то заставил подумать о змее. К тому же двигающейся чересчур быстро. Движение прекратилось, и я прикидывал - остаться на месте или переместиться в сторону. Заросли больше не колыхались, но я все еще не расслаблялся, внимательно вглядываясь в зелень и потирая промеж пальцев единственное оружие - коробок спичек. И тут на меня кубарем выкатывается короткошерстный серый кот. Без малейшего удовольствия я как-то вдруг сразу вспомнил стенд в районной поликлинике, посвященный бешенству домашних и диких животных, вспомнил, что мои руки и ноги голые. И припомнил своего домашнего питомца - сибирского троглодита Макса, вспоенного и откормленного на обильных харчах до 6 кг, находящегося в почтенном одиннадцатилетнем возрасте, но тем не менее с завидным постоянством наносящего мне длинные царапины в противовес попыткам его расшевелить и заставить поиграть. Т.е. реакции даже толстого и ленивого одомашненного экземпляра вполне хватало для причинения мелкого разбойного бандитизма. А этот котик был совсем молодой. И очень быстрый. Играючи подкатившись ко мне почти вплотную, он так же грациозно изменил траекторию и ушел в сторону, продолжая какую-то непонятную игру. Явно охотясь, но как-то странно. Хотя даже не беря во внимание не типичные для кошачьего повадки (во всяком случае, все знакомые мне кисы, охотясь на мячик или воробья, предпочитают медленно подкрадываться, долго лежать в напряженной засаде, а затем, покрутив задком, стремительно бросаться на добычу), - цель была не видна. Не то чтобы бабочки не было, не наблюдалось даже мошки, завалященького там кузнечика или жучка. Но тем не менее, кот именно охотился или дрался - яростно бил по воздуху и по земле, катался, схватившись с соперником-тенью, подпрыгивал в воздух в хитром кульбите. Кажется, я встретился с сумасшедшим или обдолбавшимся валерьянкой экземпляром.

Спустя некоторое время я вдруг понял - он охотился на траву. Руководствуясь при выборе жертвы движениями ветерка и время от времени вцепляясь в какую-нибудь метелку злака и азартно ею закусывая. Кроме того, кот явно был домашним - чистенький и с небольшим кожаным ошейником.

Что ж, пора устанавливать контакт. Выбрав стебелек подлиннее и с соцветием попушистее, я привлек внимание Мурзика возгласом и провел травинкой по зарослям. Предположение оказалось результативным - оставив все насущные дела, Васисуалий с энтузиазмом бросился и поразил предложенную мишень. И с азартом стал нарезать круги-зигзаги рядом со мной. А через какое-то время уже с осознанным любопытством подошел поближе, обнюхал ноги и протянутую руку, позволил почесать подбородок, а затем с блаженством принялся тереться об меня боками.

Присев на корточки, я стал оглаживать мускулистую и дружелюбную животину. И, разобравшись во взаимной симпатии, сграбастал товарища кота к себе на руки. Наконец-то хоть какое-то тепло!

Новый дружок помог скрасить следующие 15 минут ожидания, а затем ушел по своим зоологическим делишкам. Вместе с ним ушло и солнышко, и хотя обморожение мне пока не грозило, я уже стал вовсю представлять себя на больничной койке в окружении консилиума врачей, перебирающих при постановке диагноза такие варианты, как чахотка, двустороннее воспаление легких, атипичное застужение стуловедательного аппарата и ветрянка (я не говорил вам, что было ветрено?).

В очередной раз сменил позицию, переместившись к асфальтовой дороге. И с завистью лицезрел семейные парочки, выставившие на вечерний моцион скрипучие коляски с различного калибра и фасона ребенками. Достаточно тепло одетыми, промежду прочим, это я подмечал первым делом. Мне же оставалось только, беззаботно посвистывая, делать вид, что я просто так тут дышу воздухом, и это не зубы стучат, и колени вовсе не дрожат, и вообще, в этой гусиной кожуре я якобы родился. Парочки почему-то сильно косились на мою преувеличенно бодрую и мужественно дрожащую фигуру, зарабатывая астигматизм средней стадии, а затем укатывали тележки с чадами подобру-поздорову.

Наконец-то появился тот, кого я ждал. После обмена надлежащими порциями фраз для установления контакта и оценки моей личности мы обсудили завтрашнее путешествие, примерный маршрут, и я зверской, здоровой такой иноходью отправился к ребятам. Они совсем утомились в ожидании. "Ну?" - "Да! Но стартуем в 6 утра, поэтому ночевать надо поблизости". После чего живенько извлек свитерок (ура!) и употребил его по прямому назначению.

Придирчиво оценив свои способности оперативно собираться и сочтя их неудовлетворительными, нашли поблизости место для ночевки и решили пробудиться в половине пятого утра.

Шварцвальд

Он был стар. Вернее, не стар - Он был древним. Когда-то, давным-давно, когда времени еще не существовало, Он еще не был теперешним собой, а скорее как бы эфиром, прозрачным ветром, всем и ничем. Может быть, Он был повсюду, так как в условиях отсутствия материальных границ трудно пребывать где-то определенно. Одна из непознанных величин для ума - бесконечность, ее просто не с чем сравнивать, поэтому отсутствие ограничивающих краев непостижимо.

Потом возникли мерила, это позволило Ему осознать себя в пространстве. А осознав, после блужданий, определить себя в некоей точке Х, заворачивающейся в огненный сгусток.

Потом появилось время (вернее, события стали ускоряться, происходить в большем числе), и Он стал меняться. Его стихией стал огонь, и Он стал духом огня на протяжении непостижимо долгого отрезка времени - может быть, миллиардов лет, а может, миллионов, эти цифры не так уж много значат для человека, чей материальный век ограничен краткой вспышкой бытия перед переходом в иную реальность.

Потом огня стало меньше, и огонь спрятался под коркой, панцирем, прорываясь наружу только в одиночных и локализованных областях. И Его структура вновь изменилась, Он уже не проводил все время в огненных потоках, а стал зачастую блуждать над и по поверхности этого мирка. С разделением воды, земли и воздуха на стихии Он получил новые свойства. А с появлением жизни - новые возможности. Но все-таки Он в значительной мере остался духом огня. Когда появились существа, способные сочинять сказки и складывать легенды, Он заинтересовался их существованием и стал незримо скользить меж них.

Иной раз не просто скользить, а принимать различные образы и участвовать в их делах - фольклорные предания об огненных джиннах, возводящих замки, дарящих несметные сокровища или разрушающих города, имеют один общий корень, один прообраз.

Но интересы эти остались далеко в прошлом, Он ушел из мира, разметив себе относительно небольшой ареал обитания. Когда-то здесь был только огонь. Но много миллионов лет назад соприкоснулись 4 стихии - огонь, вода, земля и воздух. И создали памятник этому столкновению - каменный огонь, настолько прочно сплавивший 4 начала в единое целое, что этот заповедник стал неподвластен времени. И Он стал духом этого места, его пятой, астральной стихией, черпающей свою силу из остальных.

*****

Небольшой подъем и выход на плато под Царственной семьей, Троном и Свитой, предвещал, что уже скоро группе предстоит согреться, побороть утреннюю промозглость. Подъем и неторопливый сбор лагеря происходил рано, еще при звездах, и резкий ветер выдувал тепло из сонного тела и выхолаживал открытые кисти рук.

После сборов был пройден отрезок пути по долине, потом привал и перекус, и вот уже около шести утра группа спрятала рюкзаки и вышла на маршрут. Широкая первоначально тропа стала меняться, становиться круче. Идти по ней было удобно, рукотворные и естественные ступени сглаживали слишком округлые горбы. Постоянный тренинг для мышц ног оказался пользительным, и вскоре все согрелись. Темп движения был достаточно резв, и через какое-то время грудные клетки принялись качать воздух через горло с некоторыми хрипловатыми эффектами.

*****

Ленточка все еще не расходилась после сна. В последние дни поврежденные дорогами колени сильно напоминали о себе, поэтому она стала отставать в арьергард группы. Рядом из солидарности старался держаться Gene. Ему идти было значительно легче, но все же скомканные вечерними сигаретами легкие развернулись не вполне. Впереди них выступал Бобус-Бобус, занимая своим массивным филейным корпусом львиную долю дороги. Чуть более мобильные Тинувиэль и Тэмлин следовали вслед за Ланью, легкая фигурка которой без напряжения двигалась впереди на подъеме. Сначала Лань время от времени останавливалась и информировала о некоторых наиболее выдающихся подробностях Заповедника, но вскоре ей это надоело, и она предложила поговорить на первом привале - седловине Кара-Агача.

*****

Он расслабленно и невидяще вперил внимание в некую абстрактную точку впереди. Все еще не концентрируясь ни на чем, Он осознал наступление новой фазы - скалы стали выходить из серости, приобретать более темные оттенки, встречая новый день. Пока это были самые первые перемены - бойкий ветер не изменился, и легкий шум волн оставался прежним. Светящееся же небо Он попросту не видел, будучи обращенным к камню.

*****

Взобравшись на холм, Gene и Ленточка присоединились к группе. Судорожно вдыхая воздух чуточку саднящим горлом, Gene слушал товарищей - Тэмлин делился воспоминаниями, как тяжело им с Тинувиэлью было тут в прошлый раз, когда они шли с полновесными рюкзаками, к тому же времени не хватало и на подъемах жалеть себя было нельзя. Лань показала на некоторые из пригорков и скал, называя их по именам. Бобус-Бобус внимал, время от времени утирая влажный лоб.

Остановка была раз в несколько меньшей, чем этого желал Gene, но пока они с Ленточкой сюда взлезли, группа уже отдыхала некоторое время. Впрочем, и за короткий привал силы вернулись и дыхание частично успокоилось. Окинув взглядом окрестности, полюбовавшись и вздохнув, Gene вновь ступил на тропу.

*****

Резкость изменила свою силу, мир стал контрастнее и ярче. Светлеющее яркое майское утро заиграло красками. И Он беззвучно завибрировал, как если бы плещущееся далеко внизу море катало свои волны через Его тело, как через неподвижный утес, разбиваясь об него, не в силах сдвинуть с места.

*****

Дорожка выродилась в лесную тропу. Пусть и в основном достаточно утоптанную, но узкую, все сильнее заставляющую пригибаться под встречными ветками. Дыхание стало частым, подкатила влажная горячая испарина, и Gene закатал рукава, охлаждая запястья. Появляющиеся колючие ветки хватали за полы куртки, иногда царапали незащищенные голые ноги. Впереди идущий и заботливо отводящий от себя ветви Бобус-Бобус старался отпустить их в нужное время и с максимальным эффектом по Gene, и тот начал сожалеть о том, что в этот раз носит бандану, а не бейсболку - раньше достаточно было козырек, обычно прикрывающий шею, перевести вперед - и обеспечить защиту глаз от ветвей, а теперь же приходилось не расслабляться в постановке блоков. Тэмлин и Тинувиэль по-прежнему старались не отставать от гарцующей Лани.

*****

Мир стал еще ярче, и в красках появились оттенки. Он по-прежнему был в том состоянии, которое на обыденном языке можно было бы сравнить с медитацией. Только Он не знал, что это такое, это умение было присуще Ему изначально, а не достигнуто длинным путем учебы, тренировок ума, воли и тела. Разве что теперь Он гораздо чаще пребывал в таком состоянии в одном из многочисленных заповедных мест Силы, а иногда и:

*****

Группа растянулась. Травмированные ноги Ленточки не позволяли ей справляться с подъемом на равных с остальными. Продвижение стало мучением для Gene. Силой его привычки был чуть более быстрая ходьба, а остановки на развилках в ожидании подруги для указания ей направления движения группы помогали, конечно, чуток нормализовать напряженное дыхание, и когда Ленточка появлялась из зарослей в пределах видимости, Gene вновь устремлялся вверх и старался подойти поближе к группе, но такой рваный ритм изматывал больше, чем пусть даже более медленный, но постоянный и методичный подъем. И тогда Gene останавливался отдышаться, с удовольствием слушая подтверждение того, что он не одинок в своих страданиях - шумно дышащего Бобус-Бобуса, попирающего ногами с крепкими икрами тропу. Как себя чувствовали Тэмлин, Тинувиэль и Лань, Gene не знал, хотя примерно представлял - дело в том, что тропа по-прежнему тянулась узкой змеей, прямые участки были коротки, плюс крупносложенный (с точки зрения собачьей стати Gene) Бобус-Бобус заполнял собой путь, причем даже сгорбившись напоминал хорошую-таки окружность, вписанную в узковатые по размерчику рамки.

Разрыв увеличивался, вскоре уже Gene стал как бы курсировать между Ленточкой к Бобус-Бобусом, стараясь попеременно держать их в пределах прямой видимости. А потом махнул рукой - не тайга, найдемся рано или поздно. Глаза от напряжения время от времени застилала полоса тумана, под ветровочкой стало некомфортно, и захотелось ее выбросить. Просто снять и нести не получалось - в руках она сильно мешала, а завязанная рукавами на поясе, норовила запутаться внутренней сеткой в каждом подходящем кусте.

*****

Расслабленное осознание вокруг себя камня, воздуха и воды приносило Ему спокойствие и удовлетворение. Впрочем, напряжения в Его мире не существовало. Если что-то нарушало гармонию, Он мог удалиться в иное место, мог впасть в катарсис, а мог и наказать обидчика с необдумываемой жестокостью. Обидчиком могла стать тень камня, и тогда Он обрушивал на склон его обломки. А за оброненный случайным визитером предмет, или сам факт появления визитера, ненароком потревожившего Его уединение и безмолвие, мог заставить заплатить здоровьем или жизнью, случалось и такое. На Него, понятно, не грешили, да и не могли грешить. Подвернувший ногу и потерявший равновесие на тропе над пропастью путник всегда очень просто и быстро может расстаться с жизнью, всякое случается в горах. А одного ученого энтузиаста списали на происки орлов, защищающих свою территорию, в поисках и изучении которых несчастный прибыл из-за рубежа и полез на опасные кручи.

*****

Пот тек на глаза обильно, и в этом случае бандана гораздо полезней бейсболки, пластмассовый ободок которой (если, конечно, она по привычке развернута на голове задом наперед) не впитывал, а только вызывал влагу. Передвижение Gene стало прерывистым - небольшой рывок, короткая остановка, и вновь рывок. Но в это же время Gene продолжал удивляться тому, что он еще не утратил способность восторгаться редкому белому маку. Или фиолетовому соцветию какой-то перепрыгнувшей с ветки на ветку пичуги. Он уже потерял чувство времени, был только один перманентный подъем.

*****

Есть такая теория, что когда-то давным-давно тяжелые и темные частицы опустились вниз, а легкие и светлые поднялись наверх. И мир разделился на 2 полюса. Но это не антагонизмы. В любом движении заложен покой, в любом покое - движение. И наличие двух возможностей и двух видов энергий позволяет готовить уравновешенные коктейли. И Он иногда представлял себя весами, барменом, в чьей воле было разбавить налитую в шейкер смесь жидкостью из другой бутылки. Или в попытке достижения гармонии смешать разные, несочетаемые ингредиенты. Когда-то раньше Его гораздо больше интересовали такие опыты, но тогда Он был рядом с обществом, потом же стал одиночкой и старался сохранить это положение.

*****

Неожиданно тропинка резко свернула влево, и Gene вышел на открытую часть. Группа стояла метрах в 170 от него и выжидательно оглядывалась. Осознав, что это долгожданный и заслуженный привал, Gene постарался собрать силы и идти более-менее ровно, как подобает двигаться туристу. Хотя, наверное, со стороны он напоминал своей грацией благожелательную ломовую лошадь в пенсионном возрасте.

Подползя к группе, Gene постарался сделать невозмутимую морду лица, якобы ему было ни фига не тяжело и он не отстал, а так и было задумано, и вообще задержался потому, что в кустах было много интересного. Непроницаемая мина Тэмлина молчаливо сказала, что маскируемая под нюханье цветочков одышка была замечена именно и только в качестве одышки.

На подъеме показалась Ленточка. Лань что-то рассказывала Тинувиэли. Бобус-Бобус, скоренько чиркнув карандашом в записной книжке, прильнул к окуляру набрюшной фототехники. На чистом воздухе силы быстро возвращаются и дыхание успокаивается. Забитые мышцы ног чуток расслабились, и можно было вновь продолжать движение.

*****

Он купался в нематериальном потоке. Практикующий ци-гун человек может почувствовать, что он находится в энергетическом столбе, который пронзает тело от макушки до пяток, уходя двумя толстыми лучами в бесконечность. На какое-то время можно аккумулировать частицу энергии в себе. Но Он не нуждался в примитивных упражнениях и практиках, и без этого всегда находясь в потоке энергии, как частица в водовороте. Он был увлекаем потоком в расслабленном рассредоточенном состоянии, в концентрации же Он сам представлял собой поток.

*****

С удовольствием вспомнив, как он продирался в прошлый раз по здешним тропкам, но с рюкзаком, Gene переложил пакет с баллоном воды в другую руку и стал основательнее переставлять стопы в неторопливом подъеме. Деревья закончились, и теперь группа смогла сбиться поплотнее. Лань отстраненно что-то рассказывала о Заповеднике, и Gene, поняв, что мало что услышит в арьегарде, поднажал и обошел впереди идущих товарищей, поравнявшись с рассказчицей.

*****

Он раздвинул пределы своего восприятия за скалу и сконцентрировался на морской акватории. Сочная синь всплескивалась небольшими буграми, волновалась, колыхаясь в каменной чаше своего ложа. Взгляд постепенно распространился дальше, он как бы осторожно ощупывал воду, погружался вглубь, взвешивая лазурь. Через какое-то время на поверхности стали закручиваться небольшие белые барашки.

*****

Очередной горный марш преодолен. Перед ложбиной показался хребет. Самые увлеченные фотографированием Бобус-Бобус и Тэмлин прильнули к объективам. И, немного поповорачивавшись из стороны в сторону, неподвижно застыли во внимательных напряженных позах. Ленточка торопливо щелкнула заинтересовавшую ее часть пейзажа и присоединилась к Тинувиэли. Самая отстраненная, взявшая на себя роль провожатой, Лань позвала ребят свернуть с тропы и прогуляться южнее, за отрог скалы. После небольшого подъема, преодоления карниза и сползания вниз, появилась возможность взглянуть на море с отвесного козырька. Побродив по краю, ребята с удовольствием расселись на камне и стали любоваться видами. Gene вспомнил свои сны и пожалел, что он не может также легко и непринужденно, как в них, спланировать и насладиться полетом. А потом без всякой связи подумал, что как ни хорошо без рюкзака, а все-таки эта портупея из Зенита и полевого бинокля, ремни которых пересекли грудь крест-накрест, все-таки не очень удобна - и по бокам колотит, и при спуске норовит сбиться на живот. Да и двухлитровик воды таскать хоть и не тяжело, но малость надоедливо.

*****

Он был свободен от вещей. Он ничего не носил с собой. Когда возникала нужда - он просто брал/получал требуемое. Но потребности у него были минимальные. Он не страдал от жажды, с равным удовольствием следил в лесу за рисунками и видами теней и на плоскогорье за бликами солнечных лучиков, отражающихся от жилки минерала или от текущего родника. Он представил себе одно место за Святой горой, где течет родник и вода собирается в каменные чаши, и отринул свое внимание от глубин моря. Наряду с ощущениями появились мысли, и это означало большой скачок, следующую ступень бытия, пробуждение от бессознательного.

*****

Время еще не поджимало, но они шли по его краю - скоро уже в Заповедник войдут Стражи, призванные блюсти его чистоту и одиночество. К экскурсиям, пускаемым на экологическую тропу под бдительным оком сопровождающего, это не относится - идя по специально проложенному большаку и не отклоняясь с пути, дополнительного ущерба Шварцвальду не нанести. Дальше нее экскурсантов не пускали, предоставляя выхолощенную версию знакомства с Заповедником. Вообще-то даже такое прикосновение к руинам вулкана Черногорья небезынтересно. Но люди, бредущие по экскурсионной тропе, лишены многих возможностей. Они не видят ожерелье различных бухт, напоминающее подборку музейных раритетов, они не могут прикоснуться к железистой скале и ощутить ее холодный покой и притяжение, они не могут опустить свои пальцы в чашу родника, войти в Гроб Господень, рассмотреть вблизи газовые интрузии неизвергшегося вулкана, провести рукой по жилам горных пород, струящихся по красному или зеленому камню. Они не могут даже предположить, чего лишены.

*****

Его настоящим состоянием был покой. Его случайные соседи, воины с базы, не нарушали его, они вообще предпочитали не вмешиваться в дела Заповедника. Хотя изредка оказывали помощь - когда Айя-Даг постиг пожар, они вовремя радировали Стражам, и те, неоднократно карабкаясь по склонам с тридцатилитровыми водяными ранцами за спинами, подобно старательным выносливым муравьям, отвели угрозу от леса. Иногда воины помогали Стражам и в повседневной работе - обзор из их лагеря на вершине холма был хороший и позволял извещать о вторжении непрошеного гостя. Впрочем, прошеных тут бывало немного. Воинов Он рассматривал наравне со Стражами в качестве слуг Заповедника, почти не замечая их присутствия. Будучи же мастером маскировки, Он привычно не опасался случайной незапланированной встречи. Можно сказать, что редкие встречи с интересующимися Заповедником были не случайны.

Почувствовав, что визитеры находятся уже почти совсем рядом, Он встал и ушел с площадки, скользнув в тень скалы.

*****

Марш очередного горного подъема, и группа вновь подошла к краю. Это было единственное место, где одновременно можно увидеть изжелта-яркие створки Шайтан-капу, каменный язык пламени Харцыз-Ивана и выгнувшего шею спокойного сфинксоподобного Царя зверей - все скалы как на ладони. Красиво, камни уже горят от солнечного золота, на синем бархате моря это особенно изумительно смотрится.

*****

Гости, которых Он слышал, чувствовал, ощущал уже давно, наконец вышли на небольшое обрывистое плато, ограниченное скалами и щупальцами небольших мостиков-мысов в никуда, и остановились недалеко от Него. Он наблюдал и оценивал их из своей тени.

*****

Спозаранку море еще было тихое, но недавно что-то как будто нарушило покой, прочесав его белыми барашками. Впрочем, постепенно легкое волнение успокаивалось, разравнивалось, еще немного - и останется только совсем неторопливое колыхание массы воды в своем ложе, ограниченном берегами. Но внезапно поднялся ветер, и кожу после теплого солнца стало холодить. И такое ощущение, что не по себе стало не только от этого, состояние было сравнимо с неприятным внезапным ознобом. Как будто бы, возвращаясь вечером привычной дорогой домой, вдруг ощущаешь, что на пустынной улочке не один, что кто-то бросил резкий взгляд в спину. И становится жутковато, до мурашек по телу. Ощущения были сходными с описанным.

*****

Он смотрел, как группа рассредоточилась, как один человек прошел по мостику и сел в Его привычное и продавленное каменное кресло, как другой остановился, закурил и стал ронять пепел, третий отошел и погладил стенку, четвертый завозился поодаль с фотоаппаратом, а пятый стал поднимать и разглядывать камешки, и испытывал сложные чувства. Он всех их в разное время уже встречал в своих владениях. Правда, разглядывая издалека. И все они уже носили в себе отпечаток Шварцвальда, шестой же визитер давно уже практически стал его Стражем. И разные в своем существе, они со временем и новыми визитами становились ближе этим камням, вбирали в себя их эманацию, и сами начинали излучать крохи энергии. Он неслышно выбрался из тени и скользнул к тому, что стоял у самого края и, наклонившись, заглядывал в пропасть.

*****

Стоя у края, не всегда чувствуешь себя уверенно - вбирая в себя бездну и расслабляясь, начинаешь ей поддаваться. Зияющее пространство принимается втягивать в себя, ты чувствуешь его внимание и обращение, его призыв. Хочется, презрев логику и земное притяжение, сделать несколько шагов вперед и, раскинув руки, воспарить, слиться с высью. Может быть, итогом станет шквал не восторга, а мгновенная обжигающая боль ужаса и, немного погодя, хруст изломанных костей, предваряющий черный тоннель небытия. Но: как все-таки хочется попробовать - может быть, случится чудо и будет дано воспарить над этими бескрайними синими просторами, над золотыми зубцами скал, пронестись в воздушных потоках, вдыхая бьющий в лицо воздух. Может быть, станет возможной власть над пространством, над телом, над сумерками сомнений и тревог, и получится освободиться, раскрепоститься от своей приземленной доли, обрести новую участь.

Эссе ворона

Я ворон, я взлетаю в воздушном потоке, я пронзаю мглу и ненастье, чтобы подняться в чистое небо. Небо - моя вотчина, и края не стесняют меня. Гулко бухает воздух в ветвях деревьев, оставшихся внизу, гулко бьется сердце, спазм, восторг и всепонимание пронзают его, и я кричу. Я выражаю толику моих чувств в глухом краканьи, разносящемся окрест. Я ворон, мои перья черны, мое естество не знает времени. Смена ночью дня - лишь краткий отрезок в длинной цепи звеньев бытия, он проходит, как будто нет краткой задержки жизненных циклов, очередное звено покоя сменяется явью бытия, как взмах ресниц, как вслед одной капле дождя падает другая, но жизнь не прогорает, она колеблется, не ограниченная рамками, и я в ней вечен. Я ворон, и я пью прозрачную мудрость, я мягко рассекаю просторы, я пребываю над всем, я лечу вперед, и только вперед.

*****

Осязая желания гостя, Он немного постоял за спиною и, отказавшись от гибельного толчка, тихонько отошел. Немного поразмыслив в тени об устремлениях, подталкивающих гостя к обрыву, Он вновь покинул свое укрытие, тихо и незаметно переместился по узкому каменному мостику, напоминающему острый гребень, по бокам которого зияли обрывы, к венчающему его каменному креслу, на котором в позе лотоса восседал другой гость. И прислушался к нему. Гость сидел в потоке ци, столб энергии пронзал его, впроходя через точку на макушке через позвоночник, попутно расцвечивая области чакр и выходя из кундалини. Гость был расслаблен, сосредоточение рассредоточено между вниманием на внутренних ощущениях и рассеянном созерцании окружающего. Неслышно разведя и сомкнув руки, Он нечувствительно коснулся его затылка и провел вдоль спины, уловив проросшие лепестки, связанные с окружающим. Это было неожиданно. И приятно. И он вновь отошел, не причинив никакого вреда.

Следующий гость стоял у скалы поодаль, внимательно наводя окуляр фотовизора на плещущие далеко внизу в бухте волны, и старался уловить и передать аппарату пронзительную чистоту воды прямо под собой, ее непрозрачную ярую сочность поодаль, крепкие изломы и цвета скал, колыхание белых ромашек, коричневость комьев земли, неуловимый венец неба, ажурный росчерк чайки и хлопанье по воде черных крыльев взлетающего баклана. Коснувшись сознания гостя, он некоторое время наблюдал за старательными попытками соткать картину из столь объемных деталей, сжать ее в короткий миг, за радостью от этих попыток и за общим экстазом от жизни и Шварцвальда. И удалился прочь.

Миновал следующего, ранее уже отмеченного Его печатью и почти ставшего Стражем этих мест, он проследовал к оставшейся паре гостей. Один тоже крутил в руках машинку для отображения маленьких скупых картинок мира и старался запечатлеть некоторые его крохотные внешние кусочки. И благоговел, преклонялся перед окружающим, вкушая ужас и доверие, впитывая терпкие ароматы земли, моря и утреннюю свежесть. Он как бы пытался раствориться, слиться с дуновением ветерка, расширить материальные границы тела и стать не визитером, а частицей этого мира, сойтись с ним в унисон.

Аура следующего, последнего гостя, ярко светилась сложной гаммой чувств. Здесь был спокойный восторг, светлая радость от созерцания, тонкая улыбка дню, разгоревшемуся солнечному лику, тепло обнимающему плечи, смакование доносящегося движения далекого бриза, любопытство к проползающему жучку и к изумрудной спинке шуршащей ящерицы, внимательность к ворону, восседающему на вершине скалы и ковыряющему клювом какую-то мелкую добычу, к шуршанию и постукиванию осыпавшихся камешков. Он стал идеальным наблюдателем окружающих мест, рамкой и окладом для картины, кристаллизующими в себе изображение.

Чувства всех шестерых сплели причудливую ажурную мозаику, они дополняли и усиливали друг дружку, эти силовые ажурные линии накрывали небольшую окружность, соприкасались с потоками силы Шварцвальда, добавляли свои слабые волоски в его причудливое макраме, прибавляли свою силу и свою слабость. И впитывая, передавая гостям крохи из древнего потока энергии, становясь ближе жестким очертаниям гор и их бессознательным обитателям - теням и призракам, Он покружил бабочками своих чувств над этим коллективным сознанием, прислушался к отголоскам из разбегающихся паутинных нитей, вгляделся в свечение. И принял решение.

*****

Пора было покидать Заповедник. Все, что могло открыться в это посещение, - изучено. Некоторые из каменных причуд, пещер, ниш и статуй обрели имена. Каменные колоссы массивных гор отдали часть своего вечного покоя, впечатления переполнили души, гости неторопливо брели обратно. Чем дальше отходили от Града Обители Духов, тем ярче пели птицы, обреталось больше звуков, оттенков красок.

Новая лесная тропинка открывала облик или быт обитателей - вот та отполированная сосна хранит полировку кабаньих боков, тут вдруг пересекла дорожку крупная жужелица, блестя кобальтовым хитиновым покровом, там по умершей листве тихо скользнула змея.

Оглянувшись на Лань, Gene всмотрелся в ее глаза. Странно, ранним утром они вроде бы показались ему более карими, с вкраплениями темных крох, сейчас же их наполнял темный, неявный и ровный оттенок глубоких вод зеленого озера.

Откликнувшийся по какой-то причине Бобус-Бобус сверкнул веселыми зрачками, что-то сказал: а затем в его глазах бликнули и потухли аквамариновые точки.

Тинувиэль, на минутку попросившая бинокль и рассмотревшая вершину холма, с благодарностью вернула Gene оптику, и ее глаза как бы отразили всколыхнувшуюся траву. Ну, тут ничего удивительного - сероглазые от природы люди при определенных обстоятельствах слегка меняют цвет своей радужки.

Наверное, после похода и длительного времени, проведенного на солнце, глаза Тэмлина и Ленточки тоже на какое-то время изменились - в задумчивых и сощуренных Тэмлина стоял болотистый туман, разбавленный сочной осокой, в Ленточкиных плескался изумруд темного штормового моря.

Наверное, резкая смена давления при спусках-подъемах в горах и долгое любование зелеными выходами трасса-пуццолана сыграло шутку, сообщая мозгу такие иллюзии. И Gene встряхнулся и выбросил эти наблюдения из головы.

*****

Поезд. Утренняя, пятичасовая побудка. Прибытие. Вокзал, трамвай, родной дворик. Соседка с рыбьими глазами у лифта, не ответившая на приветствие. Все, вот теперь уже точно дома.

Впервые за пару недель подойдя к зеркалу и спросонья сбривая разбойничью щетину, выросшую за время странствий, Gene попытался продрать узенькие щелочки набрякших век. Увы, практически бесполезно, и бриться пришлось практически по памяти. Войдя в душ и поморщившись, убрав накал горячей воды, от которой отвык, Gene крутился под струйками, намыливаясь и старательно счищая мочалкой грязь. Напоследок дал холодную воду и с удовольствием ощутил ток жизненных сил, приливающую бодрость. Насухо вытершись, грубо растерев полотенцем покрасневшую кожу, вылез из ванны и подошел к затуманенному паром зеркалу оценить степень приличности и подходящести для офиса загорелого тела, ставшего более поджарым и четче обозначившим мышцы, красноватого облупившегося носа и коричневого лба со светлой каемкой кожи из-за банданы. И вдруг Gene обомлел и широко распахнул глаза - сквозь пар ванной в карих отражениях блеснули и погасли яркие зеленые искры...