Мгновение Одиннадцатое.
Отдельная реальность.
(Курортное - Лисья бухта).
|
|
|
|
Мне
ближе с каждым днем и с каждою минутой Нет, в Славке определенно есть что-то от
Даррела - не нашлось еще такой зверушки (разве что за исключением ленивого
кавказца), которая не сочла бы за честь отведать славкиного мясца: началось
все со злобных икзодусов, потом из той же чаши причастился коварный полоз,
а теперь еще и охраняемая двумя Красными книгами ( ех-СССР-ской и ех-УССР-ской)
крымская жужелица туда же ломанулась. И откуда только берется такая кровожадность
в столь аристократически разодетой благородной Даме? "Не
к лицу Вам такое поведение, голубушка !" - подумал я.
"Ну, коли не к лицу, то… к зубам !!!"
- Уж полдень наступил. Не в меру разгулявшийся шторм выгнал на берег бравых, но КАПРИЗных морских охранников: полуметровые волны это же верх непроходимости для моторно-навесных судов. Причем вытащили их на берег, как нам сказали, исключительно в целях экономии фотопленки - ужасная качка несомненно испортила бы все снимки. Идеям насчет просто "приласкать глазами" в исконно морских душах не нашлось места. Поциркулировав по институто-южно-морскому парку еще полчасика в надежде на смягчение мореходских душ, одумались - нельзя же столько всего, сразу и в те же руки, вокруг еще не оголтелый коммунизм, а самая что ни на есть рыночная экономика, видимо, именно поэтому зеленая земноводная хранительница кошелька (та самая "жаба", которая время от времени начинает душить) нам в адекватной финансовой поддержке сверх стандартных 10 человеко-гривен за морскую экскурсию и отказала. Испивши пива/молока/сока (ненужное зачеркнуть) мы взошли по неплотно пригнанным бетонным плитам и, хором вздохнув, зашагали к локальному центру цивилизации. Над необитаемым пляжем незримо парил Морриконе - "Professional". Я всегда хотел узнать, Энио ваял эту грустную тему до или уже после просмотра одноименного фильма. - Шагая через мост над могучей шестиметровой рекой Отуз я вспоминал Бельмондо в светлой куртке, медленно уходящего под эту самую мелодию к вертолету, навстречу своей решающейся в эту самую секунду судьбе, ни разу не сбившегося с шага и даже не повернувшего головы на звук предназначенной ему автоматной очереди. Я замедлил шаг и оглянулся. Сзади, конечно, никого не было. За мостом, блистая разноцветьем красок грохотала стройка - стучала молотками, завывала болгарками, звенела бьющимся и скрипела разрезаемым стеклом, скрежетала окатышами в замешиваемом в оцинкованных корытах бетоном. Пересыпалось, булькало, жужжало, потрескивало, чавкало, припорашивалось цементом, обливалось водой и потом, ронялось на ноги, защемляло пальцы, заправлялось бензином, вином, водкой и пивом, матерно командовало, матерно же огрызаясь в ответ. Над всем этим дрожал в подогретом воздухе густой, тяжелый дух: недоеденных и готовящихся обедов, костров, смолы, взбитой пыли, олифы, скипидара, масляной и нитро краски, с легкими, едва уловимыми тонами засохших фекалий и свежей мочи. И не было этому кошмару ни конца ни края: вот-вот - и грянет сезон, единственная возможность заработать на жизнь до следующего года, поэтому все как один окунались с головой в это традиционно-весеннее обновление прибрежного мира, свершая таинство выполнения "пятилетки за три месяца".
13.40 Преодолен еще один каменистый выступ береговой линии и… совершенно Лысая бухта… Тьфу, наваждение… Лисья. Однако… есть у меня подозрение, что если ее поименовал "Лисьей" не какой-нибудь "плёхо говорясчий по-рюсски" безнадежно-романтичный иностранец, а наш, родной, "добродие" иль просто "громадянин", то он явно чуть-чуть покривил душой - окромя нескольких дубочков да редких кустиков, если и могущих послужить прибежищем, то только для для чрезвычайно дистрофичной и с раннего детства приученной "не отсвечивать" на солнце лисы, зеленей на берегу нет. "Врата" бухты ознаменованы табличкой, на которой ничего уже невозможно прочитать, гордо вонзенной в самое сердце необъятной кучи прибрежно-матрасно-"эх-один-раз-живем"-ного мусора, разбавленного пирамидами консервных банок, крепко-алкогольной тарой и пластиковыми бутылками всех типоразмеров. Славненько тут летом отдыхают. Многочисленно. Сейчас же нас встречали считанные единицы наиболее упрямой "живой силы" на пляже, тройка-четверка сиротливо тулящихся к кустам палаток, да пару укрытых парашютными куполами машин. Непривычная, наверное, даже для самой бухты, тишина разлилась от Карадага до самого Меганома. Только шум неслабенького-такого прибоя, клики парящих над головой чаек (явно прицеливаются, серебристые засранки…) и ветер шебуршашийся в кустах, увешанных разноцветьем навеянных отовсюду полиэтиленовых кульков.
Благодаря отъезжающим соседям-киевлянам мы разжились свежей зеленью, слегка подвявшей морковочкой, почти полной пачкой украинских спа"Гэ"тти, очень красивым рисом, баночкой сгущенки а также очень заботливо подобранным букетом степных цветов, красиво декорированных метелочками распустившегося ковыля. Этот букетик, водруженный на широкую каменную плиту стола, покоящуюся в окружении седалищных "каменчиков" помельче, сдвинул лагерь куда-то в сторону уединенного в горах японского дворика. Чтобы бутылка муската не скучала у меня в рюкзаке, а заодно и для разжигания в народе страстей, я присоседил её к букету и, ощутив неожиданный прилив "карадагизма", добыл из кармана жилета чуть влажный по углам блокнот и углубился в муки творчества, растекшись спиной по чрезвычайно удобно изогнутой развилке ветвей. Только-только я расположился, бутылка "сыграла". Как бы невзначай они спросили, который это по счету блокнот и сколько ручек я уже исписал. Я, все еще не ощущая подвоха, ответствовал, что блокнот все еще первый, а ручки пришел черед третьей. Начали они издалека - с традиций руских народных сказок, которых нарушать никак нельзя, а именно процедуры ивано-царевиче-хождения куда-то и за чем-то. С необходимости истереть ну как минимум два десятка посохов и истоптать удвоенное количество комплектов железных башмаков, чтобы получить желаемое. Из чего, по их логике следовало, что я, "обнародовав" cосуд, сделал дело хорошее и общее, но надеяться на участие в розливе и испитии содержимого мне совершенно не следует, ибо ручек исписано явно недостаточно. "Вот вам и весь сказ". Насладившись чувством исполненного долга, народ отправляется купаться. Я остаюсь за сторожа, погрузившись в созерцание Эчки-дага, нашего завтрашнего приза, и иcподтишка наблюдая за выбравшимся из-за холма фотомастером, вооруженным внушительных размеров "Капопом", как их в форумах называют, и вызывающем уважение зумом белого цвета. Он долго развлекался разглядыванием удаленных цветочков, прицеливался в приморские камешки, принимал разнообразные фото-асаны, почти не фотографируя - противостоял невидимому противнику. Сначала я дернулся было пообщаться, но как только спина вышла из зацепления со стволом, лень дала настолько оглушительную команду "ЛЕЖАТЬ !!!", что я в ужасе подчинился. Вскорости вернулась снедаемая желанием вымыть
голову Ленточка (ой, сумасшедшая, водичка-то эта… чай не августовская!),
я безмолвно взвалил на нее обязанности хранителя и отправился побродить
по песочку в сторону Меганома, с целью оценки фотографической состоятельности
сопредельных территорий. Ха, мы совершенно по-автопилотски выбрали самое
красивое место, расположившись как раз на точке перехода крупнокаменных
россыпей в длинный песчаный пляж, почти правильным полукругом убегающий
к невидимой Солнечной долине. Чуть западнее сложная система черно-бурых оврагов сменялась травянистыми прелестями еще одной v-образной долинки, владеющей собственной пересохшей речушкой, по берегам которой тулились невысокие, почти не дающие тени деревца. Прямо за ними, практически идеальным графиком медленно затухающих колебаний, ползла желтой змеей вверх по гребню широкая тропа, разделяющая яркую, сочную зелень пологого склона от совершенно безжизненных, мышино-серых, без единой травинки стен, круто обрывающхся к вспененному морю. Своей глубокой пересеченностью они были немного похожи на меганомские "термитники", что находятся прямо на тропе у Рыбачьего мыса, но были другой масти - этакие равномерно поседевшие брюнетки.Выглядели они многообещающе, но освещение было уже не ахти, поэтому я решил отложить более пристальное знакомство с ними на следующее утро. Серебристый серп пляжа убегал все дальше, по узкому полотнищу сухого песка ходить было неудобно и медленно, по прибрежной влажной гальке тем более, да и зловредное море так и норовило впиться своими холодными зубами в порядком иззябшие ноги. А вот прямо под стеной, по выпуклым и на удивление плотным песчаным дюнам, моему центнеру ходилось как по асфальту - быстро и с удовольствием. Подготовив таким образом себе плацдарм к утреннему наступлению, я обнажился, скрипя зубами искупался (все-таки к морю вышли, как же без этого!!!), отогрел на солнышке синеватую и пупырчатую, как у лягухи, кожу и почапал назад, к лагерю, походя забросив удочку насчет ужина праздно выНУЖивающимся на пляже Лене со Славой, сразу зашевелившимся и засобиравшимися. Девчонки почти сразу отправили Славку с Жекой за водой, а я добровольно принял на себя должность почетного лесоруба, дабы избавиться от порядком поднадоевшего пробензинивания. "Лисьеборигенам" обычно приходится всласть побегать по окрестным буеракам, чтобы позволить себе роскошь готовить летом на костре, но сейчас годного для костра дерева вокруг было ну просто видимо-невидимо. Ходили ребята долго - часика, наверное, полтора, если не больше. Вернулись несколько подуставшие и совершенно по другой долине. Попытки запытать их на предмет показать, где они были, пропали втуне - у каждого было свое мнение, едины они были только в одном - очень далеко, где-то там, у большого камня, в самых верховьях оврага, что поглубже, в нижней трети правой, если на него снизу смотреть, вершины Эчки-дага... причем "огромный камень" у каждого был облюбован свой: частный, собственный и интимно-персональный.
ЛИСЬЕБУХТИНСКИЙ плов! Вообще то его "именовательница" попыталась было, стыдливо потупив свои небесно-голубые глазки, сказать, что вовсе это не "лисьебухтинский" плов, а "плов по-лисьебухтински", но "эту реплику из зала мы, дорогие товарищи, отметем с негодованием! От нее за версту разит мальтузианством, неомальтузианством, прагматизмом, экзистенцио… оа.. нализмом и неверием в неисчерпаемую мощь человечества! И не будем отвлекаться от главного - от практики"... Вы думаете мне случайно пришли в голову именно эти слова профессора Выбегалло из "Понедельника"? Так нет. Я, обихаживая со всех сторон костер, не на шутку побаивался этого загадочного плова, опасаясь просыпания примитивных инстинктов, очень живо представляя, как уподобившись выбегаллову кадавру, "мое лоснящееся и ширящееся на глазах Я", громко потрескивая расползающимся по швам костюмом, отвратительно чавкая и постанывая от удовольствия, будет жрать плов из стремительно пустеющей кастрюли обеими руками, все ближе и ближе придвигая к себе мелко дрожащей от вожделения ногой ("Ля вибрасьен са моле гош этюн гранд синь" - "дрожание его левой икры - сие есть великий признак", фр.) последнюю буханку хлеба и обводить стайку испуганных донецких недобрым, плотоядным, с-кулинарной-точки-зрения-оценивающим взглядом… В это самое мгновение Ленки взялись в четыре руки "порцировать" подоспевший "лисьебухтинский", Женька с шикарным всхлЮпом откупорил бутылку, а Слава извлек пять пластмассовых стаканчиков. Прохладный вечерний воздух наполнился божественным ароматом разливаемого муската, оцепенение спало, все мои страхи отодвинулись в набухающие синевой тени, рассеялись как дым догорающего костра в закатном небе. Мы выпили по первой. "За третий этап, море и тепло, которого нет !". Эх, писать мемуары, да прихлебывая мускатик - это ж совсем другое дело! Жизнь определенно налаживается! За это и был второй тост. Затем мы углубились в воспоминания о "Пластилиновой вороне", леоновском Винни-пухе и всех-всех-всех "наших" мультиках, оттуда полавно перешли к Шреку, а от его болтливого, длинноухого и весьма полтно сложенного напарничка вновь вернулись к карадагским кабанам, которые должны были только-только выйти на "построение с последующим почесом об истерзанную ель". Слава, поправив указующим перстом съехавшие на самый кончик розового, вовсю шелущащегося носа очки лениво изрек, глядя в сторону Эчки-дага: "М-да-а-а, если попасть под миграцию - непременно затопчут!" и, перевернувшись на спину, очень серьезно добавил: "а еще они любят изваливаться в грязи, якобы для защиты от паразитов, но на самом деле - для создания пуленепробиваемых грязежилетов".
Над восточным горизонтом, увенчанном гирляндой увядших роз анти-заката, взошла первая звезда. Стремительно холодало, с моря налетал какой-то уж больно ледянящий ветерок и я впервые со времен Каньона почувствовал желание одеть поверх полара хай-поровую куртку. Не очень спасали и шерстяные носочки. Холод пробирал до позвонков, он уже проглотил пальцы ног и рук и успешно их переваривал. Жаль что я не захватил именно для такого случая еще одной бутылочки коньячка. Ночь медленно и незаметно стирала черным ластиком границу гор и неба, воды и песка. Выбравшись из под сени дубочка я развалился на пенке, прикрылся спальником, и стал смотреть на звезды. Бездонный колодец над головой был каким-то особенно глубоким и незнакомым. Не смотря на практически ежевечерние екзерсисы, мы так и не обнаружили ни туго опоясанного Ориона, ни обещанного в его эпсилон-окрестностях Парада планет, о приближении которого все СМИ верещали весь апрель. Оно в общем-то и закономерно - не было с нами ни одного астронома-любителя, чтобы оценить стройность рядов, перед кем же тогда, спрашивается, маршировать? 21.15 Ожесточенно потирая замерзшие лапки, я поддался на уговоры жабки, призывающей малость подэкономить батарейки в явно последний-раз-вздыхающем фонарике, да и подъемчик в половине пятого утра, изо всех силенок вцепившись в ресницы, тянул тяжеленные веки вниз. Желтый луч медленно растаял. Вокруг ни огонька, ни лампочки - мир от Карадага до Меганома уснул. Сейчас еще по рюмашечке муската из бутылки выдавим и... …сквозь шоколадную сгущенку сна, покачиваясь одиноким пузырьком воздуха, выплыл откуда-то издали Славкин голос: "...учесть, что наша палатка горит со скоростью 50$ в секунду"…
|
