Мгновение Двенадцатое
Козлики на Козьей горе.
(Лисья бухта - Эчкидаг).
|
|
|
|
…и
как будто кто-то близкий 8.10 На самой границе сознания прострекотал и затих шум двигателя осторожно крадущейся по ухабам машины. Десять секунд тишины, позволяющих легкой ладье спящего разума еще раз качнуться на розовых волнах утренних сновидений… Сухой щелк приоткрываемой дверцы, как шлепок доброго дяди-акушера, помогающий сделать первый вдох только-только рожденному младенцу… И первый истошный вопль (на всю бухту): " Молоко ! Редиска !! Вареники горячие !!!" Я чуть не взвился в вертикальную позицию не расстегивая спальника. Сердце бухало где-то в горле, в широко распахнутых глазах полыхал фиолетовым заревом внутрипалаточный рассвет. "Твою мать !"… - эхом отозвалось сквозь зубы откуда-то справа. Походя замечу, что в то мгновение я был совершенно согласен с этим оратором.
Море выплеснутым из кубка вином пульсировало в розовых лучах зари, обволакивая расплавленным золотом каменные россыпи пляжа. Я расслабился, настроился и кусочки мозаики мгновенно стали на свои места - мир был горном в кузнице Бога огня: камни были ее углем и рудой, вода - потоками воздуха, а прибой - длинной черной кочергой. Растягивались невидимые меха и "бедное кислородом" море отступало, оставляя раскаленный уголь и руду еще некоторое время светиться загадочным внутренним светом. Потом они медленно остывали, изливаясь обратно в море тонкими золотыми ручейками расплава. Как только золотые отблески исчезали, меха вновь сжимались и подогретая раскаленным солнцем зелёная вода стремительно светлела, вскипала, раскалялялась добела, черная кочерга с грохотом пробегала вперед и море, шипя перегретым паром, выплескивалась на только-только успевший стать черным монолитом берег. И опять каждый камень ярко вспыхивал, отталкивался каждой гранью от соседей и окутанным сияющей аурой поплавком выпрыгивал из отступающей волны. Кочерга тем временем медленно отступала и все погружалось во тьму. Я мог любовался работой Бога долго, очень долго, но вот ведь странные существа люди - им всегда хочется чего-то еще. Раз за разом спотыкаясь о живые камни и опираясь на треногую клюку, непрестанно расползающуюся в боевое положение, двинулся в сторону "точки дробления" - где начинался широкий участок мелкой гальки. Тут картина была совершенно иная, особенно если наблюдать ее в хорошо задиафрагмированный 105-мм объектив. Я не смогу выделить один из образов, поэтому вот вам два в одном: в момент прихода волны - лоток до одури удачливого аляскинского золотодобытчика, а после ее ухода - участок промывки жемчуга в Малой Азии: в активных фазах волнения камешки перекатывались отдельными золотыми крупинками, а в паузах весь пляж казался покрытым блестящими шариками самых различных форм, цветов и размеров. Не смогу выбрать что было красивее, но если исходить из того, что оба вышеописанных процесса приводят к потенциальному обогащению кого-то, то с каждым всплеском волны я обогащался вдвойне. Но и этого богатства мне вскоре стало "Маловато будет" (вспомните мульт "Падал прошлогодний снег" - он ну прямо обо мне в то утро).
Пересек сухое извилистое русло, усыпанное редким разноцветьем карадагской гальки, сделал на прощанье ручкой скрывающемуся за вырастающей прибрежной стеной Эчкидагу, напоминающего в это утро заповеданную Сююрю-каю, только являющую лик не пушкинско-арапский, а ярковыраженно-семитский и остановился, почувствовав, как усы мои начинают закручиваются в тугие канаты, а в глазах начинают пульсируя вращаться разноцветные спирали, ну точь в точь как у крыс-Рокфора, завидевшего сы-ы-ы-р-р-р: вы помните вчерашних, обиженных вниманием пепельных брюнеток? Так вот, с приходом дня они полностью сменили свой вечерний "прикид" - стена сияла золотом. Размытые в сезон дождей, тоненькие ручейки сыпучей породы, вытекали из мрака глубоких трещин, пересекались, разбегались и вновь пересекались, множась, сливаясь в широкие реки, которые все набирали и набирали силу, добегали до пляжа и застывали обезвоженными, формируя обширные песчаные дельты - округлые щиты и вытянутые ромбы, топорщащиеся острыми камешками и похожие на колючих Морских лисиц - черноморских скатов. Может быть поэтому бухту назвали Лисьей? Я не оглядываясь плюхнулся там где стоял,
упёр подбородок в локти, локти - в колени и растворился в линиях, фактурах,
тенях и формах: Остановленный вспышкой костер? Когтистые лапы неведомых
чудовищ? Высушенный пустынными суховеями ствол тамариска? Небрежно брошенный
пучок лиан? Водопад снятый с выдержкой в десяток секунд? Соцветие редких
орхидей? Набрякшие вены на стариковских руках? Фрагмент кожи подмышки
слона? Проба резца зодчим из другой реальности? Низенькая травка или это
могучий лес в низовьях скалистых ущелий? Следы исхода в море выродившихся
потомков морского змея? - я никогда не вспомню, что еще мне привиделось.
Я так и не дошел до Эдема - уединенной безводной бухты, граничащей с Лисьей на западе. Почувствовав, что этого мне уже не нужно, повернул назад. По сторонам не смотрелось. Я чувствовал себя совершенно опустошенным, но необыкновенно легким. Остановился всего один раз - чтобы сфотографировать неожиданно приковавший мое расфокусированное внимание цветущий кустик в прогибе между двумя песчаными дюнами. Часы показывали без четверти восемь. В лагере было тихо. Закинув необыкновенно потяжелевший фотик в самый дальний угол, я лег полежать и неожиданно отключился. * * * Сидим одетые вокруг не слишком торопящегося разгораться костра. Нет, зря ее все-таки назвали Лисьей. "Ветренной" было бы гораздо честнее, во всяком случае по отношению к ветру: он уже окончательно и во веки веков задрал - всю ночь дуло, как в аэродинамической трубе. И никакое, во всех смыслах этого слова, солнце не могло согреть этот пронзительно-холодный ветер. Процедуры завтрака и предложенного меню не отложилось ни в голове, ни в блокноте***, но к 11.25 у нас с Женькой накопилось все-таки мужества (или отчаянья?) взойти на Эчки-даг. Агитационная деятельность "в массах" результатов не дала: девчонки на любые вопросы отвечали одинаково и слаженно: "Как же море? Ведь последний день-то!" А Слава отворачивался и тянул с очень знакомыми интонациями: "Ребяты-ы-ы, там нич-чего красивого не-е-ет!". *** Из пост-походной переписки (к вопросу о хорошей памяти): "Мы наутро спагетти
со сгущенкой варили." (Женя) Сосредоточенно
повязав белую бандану, Женька направился вверх по руслу местной "сухоречки",
а как только она скользнула в зеленя, устремился размашистым шагом по
узкой стежке, взбегающей на левое плечо пологого холма, заросшего куртинами
только-только начинающего зеленеть шиповника и на редкость приземистыми
чертополохами. Я грустно выдохнул и принялся его догонять, живописуя себе
ползанье гусеницы-землемера, причем той частью, которая истово торопится
вперед и кушает, будет жилистый Женька, а той частью, которая, вяло колыхаясь
сырым тестом, вынуждена подтягиваться и еще скажем… время от времени удобряет
землю, будет Ваш покорный слуга. Мне оставалось только понадеяться, что
до непроизвольного исполнения последней функции Женька меня не изгнобит. Нас окружают!!! - зеленая долина, которую мы обходили слева, как-то незаметно мутировала в глубокий овраг, еще один овраг коварно выполз откуда-то справа. Кроме как выбрать травянистый ромб, гидирующий нас к точке слияния оврагов, читайте острому носу "морской лисицы"? мы ничего лучшего не придумали. Овраги, между прочим, становились все глубже, шире и сыпучей, а в руслах еще и хаотично рассыпанных острых камней для нас припасли. Примерившись разик другой к правому ущельицу (к тому времени они стали уже именно ущельицами), все-таки пересекли левое, более пологое, хотя теоретически "правильный" маршрут на Эчки-даг проходил несколько правее этого коварного образования. Выкарабкавшись на противоположный склон мы, конечно же, попали на хорошую широкую тропу. Женька обрадовался - это была именно та самая тропа, которой они шли к роднику. Впрочем, по проведению дознания "прошагиванием" выяснилось, что это была тропа не совсем к роднику, точнее совсем не к роднику - всласть попетляв по лиственным лесам, она неприметной мышкой скрылась под каменной громадой, напоминающей шелом половецкого супостата, приплюснутый богатырской булавой. Благо на последней сотне метров до столь бесславного конца она успела пересечь добрый десяток стежек, пролегающих с востока на запад. Или с запада на восток, это уж в какую сторону по ним идти. Поискав (для профилактики) родник во всех близлежащих овражках, мы двинулись на восток. Плотное семейство троп походило на следы овечьих миграций в поисках, как вы уже сами правильно догадались, того самого, неуловимого, родника - долгие годы cтада жаждущих влаги двуногих "овечек" и "барашков", увешанных многочисленными пластиковыми "бурдюками", безжалостно вытаптывали южный Эчкидаг. В стадах, очевидно, верховодили настоящие горные "козлы" и "козы", потому что строго параллельные горизонтальные тропы то и дело пересекались настолько крутыми сокращенками, что у дородного "молдавского кабанчика" шерсть на груди поднималась дыбом. На спине, кстати, тоже, но на ней поросль пореже будет, поэтому процесс "вздыбливания" там был менее ощутим. Доковыляв до широкой полянки, тропа отправила свою "лучшую половинку" вниз, в сторону хорошо просматриваемой отсюда грунтовки из Щебетовки в Лисью, по которой, очевидно, и подкрался к нашим палаткам злополучный торговец козиными выделениями. Худшая же ее часть вздыбилась отполированными до блеска каменьями (чтобы было удобнее поскальзываться); ощетинилась мелким гравием (для лучшего сцепления тела с грунтом, когда скатываешься); засеялась расшатанными кустарниками, вконец обезлиствененными многочисленными желающими от первых двух событий как-то подстраховаться, и браво почесала вверх по становившемуся все более крутым склону. Полчаса упорной погони за женькиными пятками вверх по скальной лестнице, широкими вогнутыми ступенями уходящей вверх под наклоном, который мне совершенно не нравился, вызвали интенсивную миграцию жидкой составляющей моего организма - в горлышке пересохло, а спина и ее более мохнатый антагонист инда взопрели, а и так далеко не маленькие глазята - все больше и больше округляться. Будь я один, давно бы уже, как и положено "нормальному герою", вернулся и двинул в обход, но тут был другой случай: "Бачылы очи, що купувалы - йижте, хочь повылазьте!!!"... Вот мы с ними напару и вылазили: они - из орбит, а я - вверх, к синеющему над головой небу.
15 стандартных плюс 5 "командирских" минут отдыха. Они же - затяжная полировка вершины круговыми движениями ягодиц. Не потому, что последние затекали, а потому, что добрая часть Восточного Крыма - от Феодосии до Судака распростерлась из под камней, на которых мы восседали, до самого окоема. Карадаг как самоцвет, случайно оброненный на морском берегу. Все хребты, с которых мы только "снимали сливки", разглядывая их вершины снизу: Легенер, Сюрю-, Икилмак-, и Балалы-кая превратились в цветные фрагменты черно-белой карты, однажды виденной в кабинете тогда еще совершенно не-КАПРИЗной директриссы. В вершинах почти правильного треугольника располагались Планерское, Курортное и Щебетовка. Все это окружало огромное, исполосованное вдоль и поперек неровными стежками дорог лоскутное одеяло зеленых полей, белых садов, на глазах вскапываемых огородов. Темные безлесные холмы на севере казались вместилищем исполинского стада трудоголичных, но совершенно беспринципных в выборе мест формирования терриконов макро-кротов. Эчки-даг был заветной мечтой турецкого да и вообще любого другого шпиона - воинская часть на Хоба-тепе готова была открыть все свои секреты первому попавшемуся обладателю полевого бинокля. Не на много километров от нее ушли зенитные "кошары" и звероводческо-ракетные "фермы" Меганома. Ой, а может быть это для кого-то все еще военная тайна? Я уже не говорю о белом куполе РЛС в створе Балалы-каи и металлического барака водномотоциклетно-лодочной станции, вместилища опасающегося штормов "летучего отряда быстрого прибрежного реагирования" КАПРИЗы. Жаль вот только, что "охраняемый с помощью огнестрельного оружия" и двух дюжих "в-рот-швеллеров" домик Виктора Чернышова гора Святая заслоняет, а то бы и все жилища егерей были под контролем. Лиска отсюда выглядела гораздо более обширной и загадочной, чем снизу. При таком обилии посетителей каждый камешек, каждый овражек и холмик должен быть персонально поименован, надо не забыть поискать эту инфу, просто для разнообразия***. Интересно было бы еще взглянуть на этот совершенно пустынный уголок летом. Хотя… наверное, не стоит - огромная толпа пусть даже очень замечательных людей останется всего лишь толпой. От которой бухте приходится ой как несладко. С другой стороны наверняка встретится люд, знакомства с которым я жаждал всю жизнь… Пока я копался в размышлизмах "хочу-не хочу", Женька продолжал ориентироваться на предмет родника. Количество подозреваемых в сокрытии "сокровища" оврагов уменьшилось до 2-х, а количество "ориентирных" камней до 3-х, что давало нам всего 6 "верных" вериантов. Неплохо. Во всяком случае со статистической точки зрения. *** Совместные с Женей поиски, должен сказать, ни к чему хорошему не привели. Если у кого-нибудь есть какая-то информация о "Лисье-народной" топонимии или информативных www-ресурсах о ней - напишите нам пожалуйста.
Как же тебя, голубушка, туда занесло? - Совершеннно невидимая сверху, над самым ущельем нависала огромная, красивезная до предела сосна, берущая начало в глубокой трещине стены. Монстр украинского соснороста, родная сестра Ай-петринского "Самолета", она притулилась слишком далеко, чтобы до нее можно было как-нибудь дотянуться - люблю я обнимать такие сосны. Мало того что недотрога попалась, так еще и стеснительная - фотографироваться не пожелала, растворясь на фоне темного леса глубоко внизу. Оставалось только благоговейно созерцать Ее прекрасное Величество. Опаньки… А Эчки-даг то - зеркальце Карадага! - Триединая вершина так же параллельна морю как и цепочка Карагач - Хоба-Тепе - Магнитный хребет, а за глубоким понижением - правильный зеленый купол, копия Святой, только без почитаемой татарами "могилы неизвестного азиса" и не поцарапанная с востока заброшенным карьером сороковых годов - мертворожденным детищем "Русской Пуццоланы". И даже любимый Меганом точно так же ограничивал горизонт. И это еще не все. Чисто подсознательно мы избрали местом последних посиделок отражение Мертвого города, а именно то место на плече Маяка, откуда должны были быть видны сразу 3 карадагских чуда из многих - "Львенок", "Воротца" и "Разбойничек", если бы только случилось чудо и отражение стало идеальным… 13.40 Ой, пора, брат, пора. Что-то мне, дорогой мой Женька, совершенно расхотелось возвращаться тем же путем. Может быть мы … как нибудь так… ну… как нибудь так… ((с) Масяня ) …вернемся "по новому"? По-новому был спуск на север. Как на лыжах.
По толстому слою прошлогодних листьев, устилавшим то ли водосток, то ли
просто глубокий овражек. По его руслу мы, как на хорошо смазанных кабаньим
салом лыжах (о, кабанье сало, да его бы с чесночком и перчиком… так, о
чем это я ?), шуршали вниз до тех пор, пока чувство, что безнадежно промахнулись,
не заставило затормозиться, цепляясь за нависающие над головой ветки и
устремиться по безтропью вправо, на восток. Тут мы на время закусили удила: добрых двадцать минут скрипя зубами с пристрастием прочесывали тропы и прилежащие овраги. Пристально осматривали подозрительные камни и оценивали степень наслеженности и примятости травы. Обнаружили: полуразработанную камнями и ногтями жилу кристаллического кварца; достойную полянку для палатки; добрую порцайку кострищ; масштабную свалку битой, небитой и небьющейся в силу пластмассовости тары и даже обозначенное свитым из лозы крестиком захоронение чьей-то безвременно почившей в бозе зверушки, но родника нигде не было. А, чтоб тебя… - не судьба! …и шли они понурив головы по битому камню тропы, вымещая "засушливую злобу" на огромных ярко-желтых одуванчиках, безжалостно вдавливая в серую земляную пыль лепестки отцветающего шиповника, топча сочную полынь и сухой ковыль, вдоль осыпающейся стены пепельного сланца, мимо русла обмелевшего ручья к гербаризированным прошлогодней засухой деревьям, за которыми уже было слышно море, чувствовался его запах, а в 14.50 из-за поворота показался его громадный, мерно дышащий чернильный бок. "Интересно, что с обедом?" С обедом всё было просто замечательно: не успели мы впиться хищно блестящими открывашками в последние банки шпрот и ставриды, как из-за поворота, отчаянно сигналя, выскользнул желтый жигуленок и прямо бросился в нашу сторону, опасаясь не успеть… - заботливым провидением нам был ниспослан литр алиготе. "Ну… За уход с моря!"
17.25 Ластясь к Эчки-дагу, медленно и неохотно заходило солнце. Разноцветные волны теплого света вкатывались в предвечерний мир, расцвечивая небо, воду и рукотворный Стоунхендж на берегу в оттенки быстрой живой ртути. Под ногами загрохотала галька, закачались первые неверные камни. Наши все удлинняющиеся тени указывали на Карадаг. Доброго тебе вечера, Лисья бухта. И вот уже снова "вечнострой, который будет стоять вечно". Странно, я раньше не заметил - чьи-то заботливые руки пристроили к нему железобетонный куб пАрного (не путать с парнЫм) туалета и посадили одну-одинешеньку абрикоску. Она, такая маленькая, тоненькая, ярко цветущая рядышком с серой неуклюжей громадиной, поразила меня розовой молнией - все, конец. Конец тишине и покою, пещерным городам и переполненным до краев водопадам, горному воздуху и задушевным вечерним беседам. Нашей весне. О, как мне не хочется, чтобы этот день заканчивался. Не хочу в последний раз ставить палатку и в последний раз ее собирать. Не хочу уезжать! Мало, как это чертовски мало - две недели. Всего 12 мгновений. И, глядя на это светящееся розовым деревце, я не поленился добыть блокнот и размашисто написал поперек новой страницы: "Двенадцать мгновений весны". Потом, немного подумав, добавил знак вопроса. А еще мгновением позже его зачеркнул.
Изыскав наименее "минированное" местечко, равноудаленное от жужжащей ЛЭП и гадостно подвывающим насосом на подстанции, мы взялись потрошить рюкзаки в последний раз. Позиционирование палаток потребовало почти полчаса - наиболее коварные коровенки побывали и тут, да и природа-матушка посодействовала: там - камешков угловатых в травке порассыпала, тут - чертополохов деляночку организовала, а куда всего этого добра не хватило, там насадила колюче-красноплодного и весьма ядовитого (тиса или можжевела? - Ленточку спросить). Удобно - куда ни сунься, или поколешься или отравишься. Ну типическая, типическая Кара-дагА!
Сибаритствующий гурман Женя изловил в рюкзаке украшение праздничного ужина - "рубец говяжий в желе", который мог быть чем угодно, от перепутанных щупалец осьминога до продуктов жизнедеятельности инопланетных слизней, но никак не фрагментом чего-то крупно-рогатого. Впрочем, отведать этого склизского клубка ужаса никто не побрезговал. Слава со счастливым стоном стянул с головы затянутую "по самое немогу" бандану, кажущуюся при голубом отсвете примуса совершенно черной, уселся поудобнее и, задумчиво уставившись на светящиеся в ночи оконца, принялся обрисовывать "общую методологию изготовления привидения на примусованной тяге для раскулачивания сторожа насосной станции на спиртосодержащие напитки". При произнесении команды "Ну, наливай…" всё вокруг оживляется и начинает оценивать запасы портвейна и алиготе, но за этим уже второй раз следует обламывающее "…в кастрюлю воду", блеск в глазах медленно угасает и ожидальцы вновь усаживаются замерзшими мангупскими сусликами*** на влажную травку... ***
Истошный вопль из переполненного
зала: =================================== "А-а-а,
хомяк это был, хомяк! На крайняк давайте сойдемся на чем-то среднем, пусть
будет хохло-сусел". ...всесторонне обдумав вопрос, пришел к выводу о допущеной мною неполиткорректности. Прошу прощения и вношу поправку - животину можно вежливо обозвать: "Сусел украйыньськый нэзалежно-соборный неабнаковэнный". Или, тем более, что это был хомяк, более научно: "Хомякус сусликособаковидус крупнопадлус сплющеномангупос просветлениус" ( не путать с "Суслопотамус украинус вульгарис непросветлениус" )... =================================== ...Женька поворочался, повздыхал о чем-то своем и вдруг, ни с того ни с сего, выдал: "Да, много САЛА утекло с тех пор"… ...водящие хороводы комары, наводят Славу на размышления о перспективном клещевом энцефалите, возможной ядозубости полозов и изощренной клыкастости жужелиц: "Клещ нынче матёрый пошел…Не берет его репеллент… Эх, изгрызла меня фауна Крыма!" … местами из булькающей гречки торчит рубец. Женька наведывается вилкой в кастрюлю, подцепляет одним зубцом некое веретенообразное образование, чем-то похожее на миниатюрную сморщенную сосиску, сначала некоторое время медитирует над ним, как Гамлет на черепом "бедного Йорика", потом легкими круговыми движениями кисти заставляет его своеобразно-так, по-желейному поблескивать сексуально трепеща и тянет: "А мне… пжалста… хот-дог… из другой части собачки !!!"… …Слава тем временем отворачивает пробку у помятой армейской фляжки, принюхивается, одобрительно кивает, изрекает : ОПЕРЕДИВ! ( он же, в женькиной интерпретации,"ТЯП!" ) и начинает медленно наполнять пласмассовые стаканчики ароматным, багряным, тягучим как облепиховое масло и удивительно сладким портвейном. Мы на время забываем о "зарубцованной" гречке. Им было таки мало альтернативных хот-догов и примусованной тяги: …"а еще было бы весьма неплохо оббить ту сосну, о которую приходит чесаться дикий кабан, крупной тёркой и насыпать вокруг соли, пЭрца и специй побольше! Чтобы он самонатирался на САЛО ПО-КОРЕЙСКИ!" Опосля портвейна и оставшееся с обеда алиготе
своей участи не избежало. Последний тост был "ЗА
ЛОСЯ":
С трудом изгибая похрустывающий позвоночник среди необнаруженных вовремя камешков я жалел, что не полоз и еще долго продолжал составлять в уме список "лосей", за которых мы могли бы выпить в этот последний вечер…
|
