День
Третий , Пинок второй
"Почти" и "настоящая" Буковая поляна - Изобильное
– вдп. Головкинского – пер. Ангарский
|
День
Третий , Пинок второй |
6.30 ...спасибо, вовремя разбудили - сон мне как раз снился, да не простой, а о леснике, которому не понравилось качество изготовления печатей в маршрутном листе. Ругался, что слишком много в ней Cyan-а и что Magent-у забыли в настройках у Epson-a правильно выставить. К Y и K каналам у него претензий, вроде, не было. К подписи главного КСС-ника тоже пристал. Не та, говорит, у вас, ребятки, подпись, нетути там спасателя с таким почерком. И вообще весь этот ваш докУмент – сплошь неуважение к гордому имени КСС. Придется вам в пятикратном размере штраф уплатить. И только мы покорно кошельки обнажили… где-то за скомканным холмом Островского тихонько захрапел Тарас. Черт бы побрал совесть подсознания! Это все вчерашние грибочки. Белые то они, конечно, белые, но поганок всяческих вокруг тоже Бог дал, мало ли как они там, под землей, грибницами переплелись...
Озера, как и обещал Тарас, за “соснополосой” не было. Обогнув просторную, заполненную желтовато-серой грязью котловину ех-озера, нарушили охранную зону водозабора, обнесенную крупноячеистой сеткой-рабицей. Процедура этого самого “водозабора” - штука своеобразная. Можно считать ее подготовкой к сдаче “зачета на скоростное погружение в люк” (с) Романюк) для танкистов, работников телекоммуникационных сетей или канализационщиков: в приземистом бетонном кубе зияет отверстие колодца, метрах в полутора от уровня несуществующей крышки – толстая труба, на которую, собственно, спускаешься. 8.50 Под трубой, примерно в полуметре, озерцо, но набирать оттуда воду уважающим себя туристам и приравниваемым к ним категориям граждан просто непрестижно. Не в пример престижнее скукожиться состоявшимся йогом и, скрюченно сидя на корточках, изо всего тела (когда залезете – поймете почему) попытаться дотянуться вытянутой на всю длину руки бутылкой до вмурованного в глубокую и чрезвычайно неудобную нишу родника. Температуру родниковой воды себе представляете? Короче, за один заход полную бутылку набрать сложно – пальчики "скорячиваются" и потом долго не “раскорячиваются”. Пять двухлитровок набирали минут десять, не меньше. Учтите, что струя воды там неслабая – бутылку из рук так и выдирает.
Вверх шли почти 18 минут. Этот медленный, булькающий за спиной подъем открыл мне глаза на лес вокруг: лес русалок и леших, мудрый, вечный, могучий, в котором хотелось лечь-и-остаться, как у Чабан–Чохрака, что “там, за Демерджи”. На завтрак был суп из маслят – вчера в сосенках Тарас добрый килограммчик “изловил”. Я, тихо попискивая от удовольствия, снимал маленьким ножиком липкую розовую кожицу со шляпок, стараясь ни милиграммчика лишнего не отрезать, обнюхивая и чуть ли не облизывая каждый грибок поимённо. Никогда не думал, что в середине августа в Крыму бывают такие маслята. Вообще не думал, что они бывают настолько упругие, хрустящие, прямо накрахмаленные. Тарас быстренько присоединяется ко мне–счастливому: тоже любит грибочки чистить, не говоря уже насчет собирать, тут он мастер непревзойденный.
К полудню, из-за бесконечных лесистых холмов, появляются скалистые обрывы Бабугана. По глубоким ущельям скитаются рваные полотнища облаков. Лоскутки поменьше, кружась, как выгоревшие осенние листья, спускаются вниз и тонут в темно-зеленом море леса. На обочине змеящейся ручьями дороги нет-нет, да и мелькнет маленький желтый цветок – названия его никто не знает, но эти “осколки солнца” удивительно греют душу. Капельки пота неприятно щекочут, стекая по голым рукам – кроме насквозь мокрого жилета у меня под хай-порой ничего нет, влажная подкладка неприятно холодит кожу, создавая ощущение, что это куртка промокает, а не я “таю”. Идущий чуть впереди нас с Островским Тарас, чтобы как-то развлечься, вполголоса рассказывает о своих “сопилковых” гастролях в Польше, Канаде, Италии, Турции (дудочку он свою “сопилкой” величает). Яркие картины “заграницы” как-то отвлекают от уныния дождя, уводят мысли за пределы черно-белого мира Дня третьего.
12.30 Пустынны улицы, горит свет в окошках, плотно захлопнутые двери, широкие разливы луж, нахохленные гуси во дворах, даже собаки, кажется, презрели свои обязанности и молча отлёживаются по сухим и не очень будкам. Отсюда, сверху, хорошо просматривается асфальтовая дорога, проходящая мимо нашей главной цели – магазина. Одинокий дедусь в черном плаще ведет “под уздцы” велосипед. Навстречу ему цокает одной лошадиной силой груженая подвода из Розового, нашей еще одной, но более отдаленной, цели. От “задворков” до магазина идем почти полчаса, причем последние минут пять - по удивительно живописной улочке, шириной, наверное, всего метра два. Некогда асфальтированная, сейчас она больше напоминает зарождающийся овраг глубиной в метр, с узкими асфальтированными дорожками “для дефиле” по обеим сторонам. 13.00 “Веселые монахи” ароматно пузырятся внутри нас с Островским, греют душу ну никак не слабее желтых цветочков. Преисполнившийся “Живчиком” Тарас и до краев заправленные соками симферопольцы должны чувствовать себя в окружающей сырости менее комфортно. Столь легкий и быстрый возврат в цивилизацию взрастил настолько брызжущий из глаз энтузиазм, что, невзирая на погоду, мы решаем еще немного “поприключаться”. Продавщицы в магазине принимать на постой рюкзаки напрочь отказываются, а вот семья, проживающая чуть левее магазина “Продукты”, совершенно не против. Еще через пять минут, поставив отцу с сыном пару пива за труды, мы уже налегке (одна котомка на всех, а в настоящее время на Романюке, не считается) “сократили” от аппендицита дороги, ведущего к магазину, до основной трассы и редкой цепью тронулись к водохрану. Как приятно, что идет такой
славный дождь! Особенно приятно, что он это делает в Алуште, а не у нас.
Кто-то из прибрежно-алуштинских отдыхающих во всю мощь наступил на хвост
злопамятным Небожителям – в Рабочем Обступив полукругом опору ЛЭП, рассматриваем панораму алуштинского амфитеатра. Мимо нас, подозрительно приормаживая, проезжает защитного цвета “козел”. За заляпанным стеклом в такт ухабам покачивается пара в мышиного или темно-синего цвета униформе – точнее не разобрать. Если это и лесники, то им явно не до нас. Вновь пустынна дорога, широкими петлями копирующая все заливы и мысы водохранилища, число которым три. Перепады высот получаются порядочные – каждое приближение к озеру “отбирает” у нас метров по тридцать высоты, ровно столько же, или чуть больше, приносит каждое отдаление. Невесело думаю о том, что нам еще здесь предстоит возвращаться. Не скажу, что подсыхает, но потеплело ощутимо, а посему куртки мы сняли и увязали на пояса. А вот и знакомая долинка, где, соблазнившись ручейком, закончили мы с Поповым и Наташкой Максимовой “Головкинские водопады номер 1”. Конечно, тяжело искать Головкинские по 2.5 километровке из “Атласе туриста” 1987 года издания, в котором ни водохранилища, ни пос. Розового не значится. Умолчу также о престарелом местном населении, которое о водопадах в этом районе слыхом не слыхивало. Который же год это был? Уже не помню… “Второй раз” точно был 2000-ный. Нас было семеро, а карта - километровка. И мы снова их не нашли – потому как еще тяжелее найти Головкинские там, где они обозначены на карте. Теперь, вооруженные полукилометровкой и детальными письменными директивами Юры Езерского, мы были полны лютой уверенности, что никуда “неуловимцам” не этот раз не деться. Водохран становится все уже
и уже, сходит на нет, превращаясь в двухметровой ширины речонку, неспешно
несущую свои воды на запад. Неподалеку от поворота на Розовый, вспыхивая
оранжевыми проблесковыми огоньками, в свежевырытом полнопрофильном окопе
копается серьезная землеройная техника. К ней присоседилась иномарка,
дородный хозяин которой алкает смерти, собирая неповторимые в своей свекольно-сизо-оранжевой
красе сатанинские грибы, бесстрашно растущие прямо на обочине. Изрядный
кулек набрал, видать, не хочет рисковать и ошибаться. Мы с Тарасом вознамерились
было сунуться к нему с советами, а потом передумали – может человек для
любимой тещи, или еще кого из близких старается. Или недостаточно разбирающийся
в грибочках по-читатель Кастанеды... 14.00 Табличка “Никуда нельзя”. Внимательно изучаем и проставляем галочки в блокнот: грибов и ягод – не собираем. Деревьев – не валим. Птиц – не пугаем. Зайцев - не ловим. Оленей и муфлонов (а эти-то откуда взялись?) – не гоняем. Всё, что мы делаем не так, это идем в заповедник без “пропуска, оформленного надлежащим образом”. А где ж его взять, этот самый пропуск, когда пешеходное перемещение по Заповеднику категорически запрещено? Шёпотом, на цыпочках обходим
ответвление с мостиком, ведущее в лесничество и идем асфальтом на полкилометра
дальше. Поднимаемся в некрутую горку, огибаем развалины недо-стройки и
только суемся в лес, как облаиваемся лесниковыми собаками. Эти зловредные
тварюшки коварно отмалчивались, пока мы с Тарасом без рюкзаков искали
менее тернистых, а точнее ежевичных, путей. Но стоило только подняться
всей группе – так на тебе, обложили матюгами по полной программе! Когда
замыкающие ныряли под укромную защиту “зелёнки”, сзади их кто-то окрикнул,
но где же вы видели нормального туриста, который, незаконно проникая в
заповедник, будет реагировать на окрики... издали? Вот если бы ружьишко
под ребро, тогда – всенепременно. *** На этом самом месте пришлось немного погрызть батарейки. Сдохнуть на третий день, какая подлость! О, помялись, но заработали – пишу это все глубокой ночью, судорожно сжимая ручку непослушными пальцами. Сидя у закипающего, но никому уже не нужного чая. Об этом немного позже. Поворот влево, вправо, снова влево. Следы шин заканчиваются у рыхлой, слабо армированной полутораметровой плотины грубого белого камня, недалеко от развалин махонькой однокомнатной клетушки. Вниз, к водомерным сооружениям, ведут узкие каменные ступени. Свежевыкрашенные в блакитный цвет поручни и скользкие мостки из гладкой арматуры в мгновение ока переносят нас на противоположный берег, к точке слияния двух потоков – левого, собственно реки Узень-Баш (“Исток ручья”), и чахлого, а посему безымянного, правого. К нему на этот раз приковано все мое внимание. Едва журча, ручей скрывается за резким поворотом узкого ущелья, заваленного буреломом и засыпанного многолетними наслоениями мокрых, почти черных листьев. На стенах шебуршат листьями мачтовые буки – низкорослым в таких “вертикальных” условиях не выжить. Мы с Тарасом уходим на разведку, озадачив Сергеев выяснением потенциальной возможности идти вверх по правому берегу Узень-Баша, при этом не слишком забирая вверх по склонам. Пропетляв и проподныривав под поваленные стволы метров 100 вверх по руслу, переправляюсь на другой берег. Переползаю через рассохшийся труп необъятного бука, огибаю очередной изгиб и… за поворотом, по зеленому желобу мха, змеей шипит самое взаправдашнее водяное Копье.
Тарасу тоже, похоже, нравится – как-то он не торопится подняться выше, чтобы оценить “вид сверху”. Мне самому, если честно, что-то за ребятами, как договаривались, идти не очень хочется. “Нас и здесь неплохо кормят” эмоциями. Только минут через двадцать совесть все-таки берет своё, не дождавшись улизнувшего-таки наверх Тараса, медленно спускаюсь обратно, к каменной плотине. Стоит только завернуть за ближайший поворот ущелья, как водопад не оставляет ни малейшего признака своего существования – только медленный ручеек, что-то втолковывая лежащим поперек течения тонким веточкам, сочится среди облицованных буковыми листьями камней. Весь из себя в приподнятом настроении, выбираюсь из ущельица. Известие, что по левому (орог.) борту ущелью вверх не пробиться – запредельно круто и скользко, меня в это мгновение просто не касается. Указав азимут-дальность, все еще “пригвожденный” Копьем и ни о чем другом не думающий, я взбираюсь на мостки через реку и очень нехорошо оскальзываюсь. Не успей уже в падении вцепиться в перила, не миновать мне прощупывания спинкой каменистого ложа. Это меня почему-то не насторожило. Второй час подъема по Яман-Дере. Название, кстати, архиверное – “Злое ущелье”. Есть вариант пооптимистичней – “Плохое ущелье”. Не скажу, что все так уж радужно. Что тут народ в непогоду делает с рюкзаками, я себе просто не представляю. Рюкзак и поставить на землю-то негде - метрах в трехстах выше плотины тропинка, на которую мы так надеялись, сходит практически на нет. Остается неприметная, без единого свежего следа стёжка, местами шириной от силы сантиметров 15, жмущаяся к левой, пологой стене все больше напоминающего верховья Большого каньона русла.
Путеводная стежка (когда она есть) локальной горизонтальностью ни секунды не балует – так, полторы ступни чуть-чуть более пологого уклона. Пока шел прямо за Тарасом, тропинка казалась еще очень даже ничего, но стоило отстать, чтобы поменяться котомкой с Островским, как говорят за океаном - “Оops”. Оказавшись в конце колонны, мгновенно перестаю так считать - каждая поскользнувшаяся нога все больше приближает и так не самую шероховатую поверхность к состоянию ухоженного катка. Минут через десять “замыкания колонны” плюю на тропу и начинаю идти по листьям чуть выше нее, на каждом шагу со всей дури вбивая рант трека в склизко ползущие вниз листья и землю. Прекрасно понимаю, что если поеду, то на “тропинке” получу только дополнительное ускорение. Мышцы голеней потихоньку начинают протестовать использованию их в качестве копров для забивания свай. Что-то уж больно часто стала предательски соскальзывать вниз толчковая нога. Я, если честно, слабо представляю, как мы тут сможем идти обратно. 16.30 Водопадов как не было, так и нет. То, что называлось бы тропой, если бы действительно было ею, наконец-то спускается в узкую долинку, а точнее треугольно-коническое расширение русла. Вокруг, куда ни глянь, всё вверх, причем неслабо. Наступает время “невозвращения” - еще полчаса, и нам надо стиснув зубы реверсировать, если мы, конечно, не хотим ночевать стоя налегке. Метрами семью ниже ревет невидимый водопад - речка срывается в узкий и совершенно черный вертикальный лаз. Противоположная стена ущелья - ковер какого-то вялого и нездорового на вид мха. Свои красотообразующие функции он, тем не менее, выполняет артистически – на протяжении нескольких метров бьются, мелодично звенят, протискиваются сквозь мох тонкие, как вязальные спицы, струйки невидимого родничка. На каждом метре их десятки, у каждой своя, особенная толщина и тональность, как у струн изощренно настроенного рояля. Насыщенность звука просто непередаваемая - на фоне органного рева водопада переливается звонами хрустальных эльфийских молоточков Водопад Серебряных Струн.
Тем временем подходили к концу 10 минут, выделенные Тарасу на экспресс-разведку. Мы доели единственную шоколадку, хлебнули по глоточку студёной водицы и с надеждой обводили взглядами окружающие нас подъемчики - возвращаться той же дорогой очень уж не хотелось. Более того, судя по затраченному на подъем времени, мы уже никак не успевали до темноты вернуться вниз по руслу, а прогуливаться по узень-башским скользким сумракам - нет уж, увольте. Пошла следующая десятка минут. Пора надевать куртки – что-то не по делу холодает. Для порядка покричали. Куда там, голоса потонули в лесу, как потомок Хьюго Баскервиля в Гримпенской трясине. Чуть выше окончательного и бесповоротного тупика “тропы”, как безмолвный шлагбаум, предупреждающий, что дальше путь закрыт, лежит поперек русла переломанный в двух местах ствол огромного дерева. Где–то там, за этим “шлагбаумом”, творит отчаянную попытку “девиртуализации Головкинских” невидимый и, что более неприятно, неслыщащий нас Тарас. Да нет, не там – вон он, с противоположного склона, широко улыбаясь, вприпрыжку спускается. 17.10 ОНИ ЕСТЬ!!! Есть в
природе эти гнусявые водопады!!! До них всего десять минут хода по хорошей
дороге, находящейся метрах в 50 выше нас, над “замшелым” склоном. Плюнув
на то, что уже совсем-совсем пора назад, идем на Головкинские. Тарас посмеиваясь
докладывает, что пока дошел до водопада, износил 3 посоха, претендуя,
таким образом, на звание Ивана-Царевича. Еще четвертью часа позже, оторвавшись, наконец, от запотевшего видоискателя, жирными буквами пишу в блокнот: запомнить раз и навсегда, если ты хочешь увидеть ДЕЙСТВУЮЩИЕ водопады Крыма, ходи туда ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО весной или ВО ВРЕМЯ сильных дождей!!! Летом в Крыму есть всего один водопад, и имя ему – Джур-Джур. Аминь!!! Конечно, я немножко лукавлю - Головкинский был именно таким, как он альтернативно называется – Двурогим. Ни малейшего намека на водопад, который я, собственно, шел сюда искать: “...ширина больше высоты, высота – метров 10, а то и все 15”. Именно таким он должен был нам явиться, чтобы соответствовать фотографии, красующейся в путевых заметках у Езерского. Умом я понимал, что по крымским меркам он просто огромен, после Джур-Джура это самый серьезный по полноводности водопад (“водописяющий” в летний зной “Учан-Сцу” - не считается). Первое, что приходит в голову,
что не поленись я разуться, то смогу запросто сфотографировать еще два
Копья, только более полноводных, неопрятных и разнесенных на десяток метров.
Точно такой же скальный амфитеатр, те же россыпи прошлогодних листьев,
такие же землисто-бурые, поросшие густым мхом, наклонные желоба. Шипящие
струи, начинающие реально “водопадать” за полметра до поверхности озера,
размерчик и глубина которого, впрочем, подстать самому водопаду, то есть
- впечатляющие. Он, конечно, был по-своему красив, но после первого Копья и навалившейся вдруг усталости, “бури чувств” не состоялось. Не было во мне ни молекулы ожидаемого долгие годы восторга. Только тихая и какая-то бесцветная радость от того, что дело сделано, что мы, а точнее Тарас, все-таки их нашёл. В подступающей темноте водопад показался мне настолько симметричным, что я не придумал ничего лучшего, чем сфотографировать его прямо в лоб – времени на детальный осмотр и выбор экзотических точек съемки не было, да и особого желания, сознаюсь, уже тоже***.
17.40 С чувством выполненного долга и все еще немного пристукнутые неожиданным успехом предприятия, двинулись в сторону Изобильного. Где-то через двадцать минут были у самой ожидаемой вехи дня – тура и квартального столба 146/151/147, возвещающего, что идем мы правильно, “по Езерскому”, что дальше наш путь лежит только вниз. Поравнявшись с Тарасом, сообщаю ему, что "лично для меня “почти" непромокаемая и в то же время "дышащая” хай-пора неактуальна": все равно успеваю вымокнуть изнутри задолго до того, как она “теоретически” протечет. Тарас, продолжая, смачно причавкивая, месить грязь, не дрогнув ни единым мускулом на лице, ответствует, что этого вполне следовало ожидать: “по его наблюдениям он дышит намного сильнее и глубже куртки”. Я аж хрюкаю от удовольствия. Вообще, после Головкинских
мы всякий страх потеряли – идем не таясь, на весь лес перекрикиваемся,
то ли дело туда - по кустикам ведь крались, “аки тати в нощи”. Долго ли
коротко, вышли мы к пустой оленьей (или все-таки заповедно-маральей?)
кормушке. Соблазнившись удобно уложенными пилеными стволами, уселись на
“некурящий” перекур. Да не просто уселись, а в голос стали обсуждать,
что мы скажем леснику, если он спросит, кто мы, откуда, а главное, зачем.
Я совсем уж было в экзотические фантазии подался, но тут на поляне повисает
загадочная тишина. Краем глаза замечаю, что Тарас, как бы невзначай запихивая
пяточкой кулек с грибочками поглубже под ствол, хитро мне подмигивает
и головой, как при нервном тике, вправо подергивает. Не дурак - в момент замолкаю
и нарочито _м_е_д_л_е_н_н_о_ поворачиваю голову вправо… еще немного вправо…
вижу новёхонький пламегаситель, вороненый ствол и покрытую золотистым
лаком ствольную накладку смотрящего на меня АКМ-а. Еще медленнее провожу
взгляд вдоль ствола, обнаруживаю короткий магазин, а сверху - увесистый
оптический прицел. Да это ж, братцы, не автомат, это шмайссерская… тьфу,
снайперская винтовка! И в руках она у очень крепкого на вид малого в камуфляже.
Здравствуйте, приехали. Первых двадцать минут были паиньками, вели себя достойно и заповедного режима не нарушали. А вот на перекрестке доброй пятерки дорог надолго задумались, решили, что мы “еще поглядим, который это Сухов”, выбрали азимут на впадающий в водохран ручеек и по кратчайшей дороге двинули вниз, в долину. Ружья у него не было, но
кобура на обширном пузене - была. И еще была у него в будке собачка, после
прослушивания вокала которой, уже “ша, никто никуда не шел”. Очень пугал.
Спуском с цепи вышеупомянутой собаки в том числе. Потом плавно перешел
к нашим гражданствам, а от них - к используемым валютам. Сказал что для
тех, кто гривнями оперирует, встреча обойдется в 17 единиц, а для всех
остальных есть выбор: подготовить по 20 бумажек с портретом Вашингтона
или 4 бумажки с портретом Линкольна, впрочем, “один Джексон” тоже вполне
по-дой-дет. У нас от такой неприкрытой жадности аж челюсти поотпадали.
И опять разнёсся в лесу хор завываний, всхлипываний и сморканий в безразмерную
майку. … до первого перекрестка. А вот оттуда – тропами, приравниваемыми к отборнейшим буеракам. Еще “самое немного” помотавшись по девственным лесам, встретили блуждающую семейную пару с полными ведрами грибов. Куда им идти они не знали, но точно знали, что там, откуда они пришли и куда именно сейчас идем мы, водохранилища нет. Прикольно. Значит, все это время мы идем именно туда, куда нас послал “снайпер”? Все, ребятушки, уж смеркается, хватит на сегодня экспериментов. От всей души поблагодарив грибников, повернулись лицом к ближайшему спуску и уже без азимутов и карт, невзирая на наличие и отсутствие троп, чухнули по максимальному уклону. Уподобившись, таким образом, дождевой воде, так или иначе в водохранилище с окрестных склонов стекающей. Грибники сунулись было за нами, но, не пройдя и двух десятков шагов, несчастная дама зацепилась то ли за камень, то ли за корень, только грибы вниз по склону "захрустели". 19.15 Переправившись “по
камешкам” через речку, мы, слегка покачиваясь выбрели к идущей вдоль трассы
ЛЭП и грязными мешками откинулись на обочину – никакущие. Ступив на асфальт
понял, что если сейчас прилягу, то нужен будет домкрат, чтобы поднять
меня на автомобильный эвакуатор и вывезти “это бренное тело”. Кое-как
схромав до канализационного или водозаборного люка (судя по запаху - первое),
присел на бетон, принял позу роденовского мыслителя и задумался о том,
что же я здесь делаю.
20.30 2 литра лимонной Фанты про запас и выпитый залпом литр яблочного сока меня немножко взбадривают. Островский и Тарас упиваются кефирчиком с булочками, Вика с Сережкой налегают на соки. Я иду по второй ходке, покупаю хлеб, подсолнечное масло и кетчуп. Пакуемся и уже при свете фонариков влачемся к трассе Симф-Алушта, непрерывно таращась по сторонам в попытках разглядеть хоть что-нибудь похожее на место для ночевки. Куда там – справа крутой обрыв с торчащими из него редкими крышами, слева – склон, покрытый строениями неопределенной функциональности. Те пару-тройку квазигоризонталей, где потенциально можно “откинуться”, при ближайшем рассмотрении оказываются грунтовыми дорогами или заросшими высокой травой каменистыми пашнями. Все сырое, гадкое, еще и ветер противный дует. Всё плохо***. *** На этом месте я выдыхаюсь писать в блокнот на ходу и ставлю в нём пометку “дописать завтра”. Под ноги уже не смотрится. Каким–то немыслимым образом вырываюсь вперед – не могу ни секунды стоять на месте, начинает покачивать. Даже не оборачиваясь знаю, что меня через минуту нагонит Островский – узкий яркий луч MagLite ни с чем не спутаешь. Объединившись, выходим на середину дороги и “автопилотим” уже вместе. Прямо “Крутое пике” от “Каламбур пикчерз”: я - Командор (усы, заметьте, в наличии), он – “неунывающий второй пилот Дринкинс”. Только второй окрик Тараса “Машина!!!” просачивается в сознание и заставляет принять вправо. Вот и последний, плавный виток дороги к остановке, наша "глиссанда для захода на посадку". 21.00 Трасса. Сидя на темной остановке думаем, что делать. Осмотр сопредельных лесочков ничего не дает – все сплошь уклоны или разъезженные грузовиками лужи. Сережка Романюк изрекает святотатство - плюнуть на всё и ехать ночевать к нему в Симф, а завтра с утра выдвигаться дальше. Вика, похоже, не прочь в этом поучаствовать. Что с человеком делает усталость - в первый момент нахожу огромное количество плюсов в этом предложении. Уже почти готов согласиться, но голова вдруг просветляется – какие, нафиг, ночевки в городе? Я для этого, что ли, в Крым из Молдовы ехал? Нет уж, не дождетесь!!! Островский и Тарас со мной полностью согласны. - Мазохисты! Люблю! :-) 21.10 Жизнь налаживается! - Подъезжает шальной троллейбус с погашенными огнями, идущий до Ангарского перевала. Невелик Крым: "тролик" под завязку набит теми самыми пионЭрами, что раскатывали нам тропину на “сокращенке мимо Тисового”. Как выясняется, транспорт не рейсовый, а что-то типа заказного: возит отдыхающих из палаточного лагеря на море в Алушту и обратно. Слово за слово, приглашают переночевать у них в лагере, во всяком случае, источник хорошей воды гарантируется. 21.32 УРА! Мы замкнули Чатыр-Дагское кольцо! Толпа побережно-отдохнувших быстро и шумно уходит вперед, снова остаемся впятером на ночной дороге. Желание поскорее сбросить с плеч задолбавший рюкзак прёт Тараса вперед, как подорванного, его фонарика уже и не видно. Мы с Островским все еще держимся “твиксом” и тоже неслабо разогнались, уж во всяком случае, наших крымчан из виду потеряли – дорога, благо, у всех одна. Вот уже и полянки вокруг пошли “ночевабельные”, давно можно падать, но Тарасика во тьме не видать, и на крики он снова упорно не отзывается. Щемимся дальше. Асфальт сменяется знакомой грунтовкой. Из непроглядной тьмы за спиной раздается надрывный, дикий вопль на весь лес: “ТАРА-А-АС!!!” Я дёргаюсь, не сразу узнавая голос Романюка: столько в нем укора вперемежку с болью. Следует длинная и несколько истеричная тирада о том, что мы “совсем охренели и ломим неизвестно куда”, и уже более спокойно, что они “прямо сейчас падают в ближайшие кусты и засыпают”.*** *** Вот оно что. А я думаю, чего вы такие злые пришли! Привел их в хорошее место, на ровном ночевать, а они - волком смотрят. :) Сказали бы мне, что ли. (Комм Т. Шевченко, 17 марта 2004) 21.50. Уже несущественно, что со всех сторон снуют толпы не в меру разотдыхавшейся публики. “Круглятся”, “пирамидятся” и “домятся” десятки палаток. Галдит шум, стонет гам, звенят детские вопли, ритмично отбивает четвертые и половинные ноты попса. Лязг посуды, звяк и скрёб ложек, расстроенный переструн гитар. Всполохи смеха, треск костров, хруст пластиковых бутылок, на которые кто-то наступает в темноте. Типичный тур-бардак, извините, лагерь. Мы уже его часть, живая автономная подсистема, у нас протекают почти точно такие же процессы, только чуть разбавленные туманом усталости, укрытые тенями возраста и выполняющиеся как бы в отдельном пространстве памяти, отделенном от окружающего внутренним единством группы, чуть было не давшим трещину несколько минут назад. Со скоростью звука ищем участок потравянистей и потрошим рюкзаки. Стараясь не сильно гнуться в натруженной спине, опрометью ставим палатки, на четвереньках расправляем пенки и спальники, снижаем темп и уже гораздо медленней переодеваемся. За водой никто не спешит – прохладительных напитков в рюкзаках столько, что не переохладиться бы с непривычки. Ни о каком ужине никто и не заикается, все, кроме меня, пьют кефиры. Я, назло всем, заливаюсь до краев Фантой. Ноги гудят, как Боинг-777 на взлете, в голове ватная пустота, в желудке оранжево пузырится. Единственное оставшееся желание - поскорее прижаться к земле, да поплотнее. Сережка с Викой забились в палатку, тихо перешептываясь, оттаивают. Все убиты, как коммунисты у киевского завода “Арсенал”. - Я думал, что устал вчера… Лучше бы я вчера... умер!!! (с) не сохранился, это был Романюк или Островский, а может быть... и я сам :-) Проходит еще полчаса. Из-за кустов выскальзывает прохладный ветерок, фиолетовая палатка поднимает вопрос чая. Тарас красноречиво и недвусмысленно вручает мне примус. Я было набираю воздуха на изобличающе-скорбную тираду, но углядев у него в руках дудочку, расслабляюсь, как охмурённая укротителем толстая королевская кобра. После первых же аккордов “Yellow Submarine” вокруг становится тихо-тихо. Даже костры, кажется, убавили яркость и трещат на полтона ниже: лагерь внемлет. Вежливо дослушав, соседи напротив хором запели Цоя, Тарас взялся им помогать. Гармония гитары и дудочки – это было настолько здорово, что я тихо стёк на пенку и отпал.
Мелодия смешивалась с дымом костра и, медленно клубясь, уплывала в пасмурную темноту мокрого леса, окутывала сизыми кольцами сумрачные буки. Ветер сносил “Звезду” на юг, в сторону свежевымытой Алушты. Она, конечно, немного моложе города, о котором мы пели, но 1500 лет - тоже немало. Черт, до чего болят плечи, аж ручкой в блокноте водить тоскливо. 23.30 "Це добре" – в поле моего зрения появляется десертный Чатыр-Даг. Ой, ну конечно же, “Карадаг”, эк куда меня усталостью занесло. Отведав и воодушевившись, Тарас играет нам не что нибудь, а самые настоящие “Семь сорок”. Да как играет, у меня аж слезу вышибло. Прямо мурашки побежали по спине от желания сделать обрезание хоть обвисшим полям шляпы, нарисовать угольком из костра пейсы, нарядить насквозь пропотевший жилет, заложить большие пальцы за проймы и, превозмогая боль во всех членах и сочленениях, двинуться лихо отплясывать… 00.00
Тарас, к вящей радости под-чатыр-дагского сообщества, на закуску сыграл колыбельную!!! - Прикольно походили в тот день! (Комм. Т. Шевченко, 17 марта 2004) А
в это время в далекой Польше... |
|
