| |
8.00, 9.00, 10.00 Утро, при молчаливом согласии участников заговора, медленно
перетекает в полу-дневку. Хорошо лежим - солнце светит, птички поют, мох
такой зеленый, что глазам больно, грибы белые вокруг подрастают – просто
идиллия, а не утро. Сережка Романюк уже снаружи – у обугленных руин вчерашнего
костра мозольки позавчерашние анализирует. Наша русалка - Вика у входа
в палатку пытается преодолеть сопротивление роскошные влас, в них путаются
солнечные зайчики. Ветер тешится листочками буков, под которыми разлегся
наш табор. Тарас с Островским всё почивать изволят. Медленно выползаю,
зацепив фотик. Какой же он тяжелый, с утреца-то!!!
Первый подход к фотоохоте позорно проваливается: буквально через 10 минут
в руках и карманах места не остается – все занято белыми грибами. Жадно
похрюкивая от вожделения, обираю еще одну грибную полянку, возвращаюсь
в родные пенаты, разгружаюсь и делаю второй подход “к снаряду”. “Снаряд”
специально оставлен на месте – грибочек, мышкой погрызенный, в самом центре
зелёной, как весенняя лягушка-квакша, кочки. Некоторое время борюсь с
собой – берем или оставляем эту красоту. Материнская линия вновь побеждает:
куда там заштатным волгоградским деревушкам, залитым кумысом, с Украиной-матерью
тягаться - грибочек отправляется в подол футболки. 
Переправляюсь через истоки “реки Суат***”
– ручеек шириной меньше метра. На заросшей высокой травой и цветами поляне
высится просто потрясный Boletus Satanus,
он же Чортiв боровик,
он же Сатанинский гриб
собственной персоной: светло-коричневая шляпка с десертную тарелку, нога
в основании с мое запястье. Ярко-оранжевый, с глубоко-чернильными пятнами
трубчатый споронос светится на всю полянку, прямо карадагский лишайник.
И почему ты такой ядовитый?
*** Суат, он же Биюк-Суат (Большой Суат) - правый приток реки Бурульча,
протекающий по оврагу Баксан у западного подножья Караби-Яйлы. В переводе
с тюркского как "суат" так и "суват" - водопой. Именно
поэтому у него круглый год полно туристов.
- Ав моей версии дословно это значит "Су" - вода, "Ат"
- лошадь. (комм. Т. Шевченко,
17 марта 2004 )
 Основательно
исстрекавшись неистово-дикой крапивой, прогуливаюсь по зарослям местных
“лопухов” - мать-и-мачехой их назвать язык не поворачивается. Неслабые
у нее “листики”, сантиметров по 70-80 диаметром. По форме и на ощупь –
копеечка в копеечку “чернобыльская” мать-и-мачеха***
– холодный ярко-зеленый верх и теплый пушистый, бело-зеленый низ. Черенки
толщиной в палец, пронизаны крепкими нитями - так просто не отодрать.
Еще и крапива эта в качестве сюрпризного подлеска.
*** Есть
правильное, научное название. Бассейн Бурульчи - главное место её произрастания.
Встречаются экземпляры более метра в диаметре. Лечебная она.
(Комм. Т. Шевченко, 17 марта 2004).
 Замыкаю
“круг почёта” и возвращаюсь в лагерь, презрительно пиная “всякие там”
сыроеги. У ручейка встречаю Тараса с фотоаппаратом наизготовку – едва
продрав глазята, тоже на этюды подался. Он прозорливей меня, сказывается,
что обе “половинки” украинские – загодя кулечком для грибков запасся.
Ну вот, утренний променад
организму образовался, теперь можно и “фейску лица” в порядок привести.
Уже шестой день пошел, как это гм... “личико” бритвы не видело, не ровен
час, Вика за кустики прятаться станет. Но и тут меня обскакали, – на самом
удобном пятачке Островский зубья щеткой царапает. Ладно, пройдемся “к
истокам”. Рассеянно подцепляя тут и там боровики, поднимаюсь метров на
250 верх, к родничку. Тут очень кстати находятся удобные корни, чтобы
зеркальце установить.
13.00 Тарас высыпает из кулька еще килограмма полтора, если не больше,
грибов. С моими их получается более двух. Ничего себе – и это всё вблизи
ухоженных до состояния асфальта троп, что же тогда в лесу делается? Ладно,
пора и честь знать, точнее совесть пробуждать. Мы ж пока ещё "мешочники"!
Или уже вполне состоявшиеся "матрасники"? Давайте начнем!
 ...Скажем,
со щедрой порцайки макарончиков, да с голландским сырочком. Да-да-да,
и всенепременно не забудьте добавить в них пару кусочков рыбы в масле,
и еще пару - в томате. Дав рыбке всплыть в чае с лимоном, мы очень постепенно
собрались и нехотя выдвинулись с чуть-ли-не-до-дыр-во-мхе-просиженной
полянки. Уступив раздолбанную дорогу яростно взревывающему двигателем
“козлу ” типа “кабриолет”, забитому толпой грибников в количестве 9 штук,
степенно начинаем восхождение на Кара-Тау, оставляя слева родник Су-Ат,
на который я-лентяй так ни разу сходить и не сподобился.
 13.50
Прямо у дороги зеленеет свежим колером указатель “Караби-яйла”. Перед
нами - совершенно убитая то ли “Уралами”, то ли “Зилами” дорога. Вырядившись
в пестрый камуфляж глубоких и грязных луж, она змеится среди солидных
буков и медленно полет в гору. Прямо как хороший игрок в преф. “Козлу”
с его содержимым в лесу явно не сидится – ломит вверх по той же дороге
что и мы, оставляя в наследство долгомерные ленты пробуксовок, обтекающие
жидкой грязюкой кустарники и изюзанные,
заюзанные, уюзанные
(обратите внимание на игру слов – ехать “юзом”
и английское “use”) перекрёстки.
Там, где колеи глубиной более полуметра, приходится обходить по лесу.
Хитрый “Козел” делает то же самое - ознакомлен, видать, с народной мудростью
"Чем круче джип, тем дальше ехать за
трактором". Что хорошо при такой погоде, так это
ходить. Лично мне совершенно всё в кайф, потому что самое главное - чтобы
в горку идти было не жарко.
14.20 Выбираемся на первую
“открытость”. Слева – сплошная стена букового леса, справа – лысый скальный
гребень с красивым округлым прогибом, заросшим буйной травой. Дорога ненадолго
ныряет в лес, снова выбегает на солнышко. В этом, самом наипоследнейшем
тенёчке, приваливаемся и на совершенно законных основаниях испиваем водицы
на лимонных корках - мы у подножья Каратау, по прямой до вершины остается
идти метров 300...
 Дорога
проходит параллельно вершине еще метров 400, делает поворот на 90 градусов
влево, взбегает на пригорок и упирается в пустой “козел”, задумчиво "пасущийся"
посреди красновато-желтой пустоши на самой кромке леса. Пассажиров не
видно, но на всякий случай решаем не оставлять рюкзаков “в пределах видимости”,
а заховать в лесу. Не зря – в процессе “повышения незаметности снаряжения
путем тщательного размещения среди камней” находим достойнейший грибец.
При виде него сразу начинаю жалеть, что с нами нет Славика Горовецкого
из града Донецка, любителя комнатных украшений из лакированных древесных
грибов. Я бы с превеликим наслаждением поглядел, как Славик запихивает
его к себе в рюкзак: грибочек уродился диаметром сантиметров 70, толщиной
на “придревесном” краю - 25, а килограмм потянет на все 15, если не больше.
Пока фотографирую, Вика с трудом хранит на лице улыбку.
14.45 Все еще Кара-Тау***.
Красиво. Очень красиво. Ветрено. Очень ветрено. На ногах стоять не хочется.
Хочется поскорее сесть за небольшой турик из камней, из которого торчит
3-метровая коряжка с зеленым колечком краски. Или приткнуться за мини-обелиск
партизанам, увенчанный ржаво-красной звездой. На самый худой конец, улечься
в курящееся пеплом и оцепленное камнями кострище, что чуть восточнее вершины
– все-таки защита от ветра. Панорама разворачивается просто выдающаяся.
 Замечательно
виден Аю-Даг. Просматриваются юго-восточные склоны Демерджи, Тырке, кусочек
нижнего плато Чатыр-Дага, Долгоруковская яйла, сегмент равнинно-степной
части. Четверть горизонта занимает огромная, немного наклоненная к югу,
чаша Караби. За ней, на самом-самом горизонте, практически в створе с
домиком метеостанции, отчетливо выделяется свеже-истоптанная нами Белая
скала. Юго-восток заслоняет голая коническая вершина - Тай-Коба, высшая
точка Караби, еще южнее гора Ликон маскирует Малоречку и Рыбачье.
*** Кара-Тау,
он же Кара-Тав, он же, внимание (!), Кара-Даг (третий в горном Крыму).
Куполообразная лесистая вершина в юго-западной части Караби-Яйлы, часть
одноименного дугообразного хребта, соединяющего вершины Кара-Тау, Тай-Коба
и Такья-Тепе.
Кучкуемся на вершине минут двадцать, проникаясь теневыми картинами, что
рисуют быстро летящие облака на продавленной карстом и исчерченной царапинами
сбросов поверхности. Пристально рассматривая плато в бинокль, не обнаруживаем
ни малейшего признака человека. В западном секторе яйлы белеет маленький
домик метеостанции - одинокий оплот цивилизации в бескрайности пустынной
яйлы. Облака все ползут и ползут - меняется картина теней, меняется облик
самой яйлы. Шум ветра и движение деревьев растворяется в покое и пустоте,
которыми веет от Караби.
Испытываю двойственное желание
– пройтись по этому безлюдью и держаться от него в сторонке. Не верится,
что эта, кажущаяся слегка волнистой, равнина таит в себе несметное множество
пещер. Зато сразу верится, что по ней исключительно неудобно ходить: во
всех описаниях - сплошь пространные намёки, что гулять по Караби “по азимуту”
есть занятие малоприятное и рекомендованное исключительно “экстремальным
мазохистам”. И это, даже не принимая в расчет костедробительности карровых
полей - за глаза хватает непрерывного обхода карстовых воронок, сбросов
и гребней при сохранении периодичности движения вверх-вниз. Только на
прямой Каратау - метеостанция насчитываю в бинокль около 50 каменных стенок,
стеночек и высоких уступчиков, а я наверняка вижу далеко не все.
 Даже
находясь на приличном возвышении, невозможно выделить на яйле хоть каких-нибудь
ориентиров. Несчётные линии параллельных гребней тщательно копируют облик
и направление соседей, морскими валами набегая на маленький кораблик метеостанции.
Немного восточнее, совершенно одинаковые воронки теснятся одна к одной,
походя на расчерченную квадратиками шахматную доску, а еще больше – на
зелёное поле для настольного футбола образца 70-х годов, того, где у каждого
игрока на единственной пружинной ноге была своя коническая “мячеуловительная”
воронка. Даже редкие рощицы на яйле стараются не выделяться.
Ползут, ползут тени облаков,
создавая на каменистых пустошах зыбкие образы эфемерных рощ, карты неведомых
материков и архипелагов, россыпь кораблей и яликов, снующих в каменных
прибрежных водах неведомых земель. Кому-то Караби может не нравиться своей
безжизненной неподвижностью и однообразием. Он просто попал не нее в неудачное
время. Сейчас же эти, постоянно меняющиеся, облачные картины превращают
пустынную яйлу в совершено особенный мир, в Земноморье Урсулы Ле Гуин
– в Хавнор, Гур-Ат-Гур, Энсмер и Эбоскил... Во все две с половиной сотни
островов, где искал Последний Берег и темную сторону самого себя тогда
еще совсем юный волшебник Гед... Как бы там ни было, я сразу почувствовал,
что этот мой визит сюда – далеко не последний. 
Каменные валы всё продолжали
свой невидимый бег с юго-запада на северо-восток, а мы занялись поисками
обещанной путеводителем пещеры Терпи-Коба. Сложностей особых это не составило
– коричневый “козел” организовал “паркинг” как раз у ее входа. Точнее
у одного из двух, хотя второй - это скорее чердачное окно, чем полноразмерный
вход. От вершины до пещеры набегало пройтись всего метров 250-300. Обрамленный
кустами хилого шиповника, некрутой спуск приводит к широкой темной щели,
высотой всего метра 1,5. Интересно – стены у самого входа образованы совершенно
белым известняком, а тропинка цвета самых, что ни на есть, чатыр-дагских
“мраморовидных” известняков – розовато-коричневая.
 Это
мой первый эксперимент неофициального хождения в необорудованную пещеру,
поэтому чувствую себя немного неуютно (сплошные “не”). Точнее гипер-осторожно.
И ещё... что-то в этом нашем посещении есть от подглядывания в щёлочку
забора, или замочную скважину – вроде никто не запрещает, но - и не поощряет.
Уже прямо у входа, еще вне самой пещеры, для контраста с сухими, как крекер,
камнями, неприятно скользко. Пропустив более опытных нелегально-спелео-чатырдаго-хожденцев
– Вику и Сережку Романюка вперед, ныряю в сырую темную влажность. С низкого
потолка ощутимо капает. С непривычки совершенно не вижу, куда идти, во
мраке различим только контур Сережки, цепляющегося обеими руками за каменную
стену слева и медленно сползающего вниз по раскисшему дну. Несмотря на
хорошие кроссовки, он постоянно поскальзывается и, согнувшись для равновесия
почти под 90 градусов, вцепляется в стену всё отчаянней. Вики в темноте
уже не видно.
 Необдуманно
перебираюсь направо и пробую прилипнуть к правой стенке – тут еще хуже,
дно нехоженое, покрытое тонким слоем смытой с поверхности жидкой земли,
стена при ближайшем рассмотрении оказывается еще более гладкой, чем слева,
в общем, держаться практически не за что. Свод нависает настолько низко,
что после первой же пары ощутимых ударов организм начинает рефлекторно
пригибаться. Так вот зачем спелики носят с собой каски! Каменный выступ,
расположенный чуть ниже на моем пути, заставляет задуматься, с какой стороны
его лучше преодолевать. Ладно, изберем вариант более опытных товарищей
- стараясь не съехать вниз экспресс-методом, делаю два неуверенных шага,
снова размазываюсь по стенке слева. Высоко над головой обнаруживаю убегающую
вглубь удобную трещину, в которую как раз входит рука – лучшего поручня
мне и не надо. Окошки входа становятся все меньше и меньше. Глаза постепенно
привыкают к полумраку, я, наконец, отталкиваюсь от стены, вытираю руки
о штанины (им еще с Чатыра терять нечего) и начинаю внемлить пещере.
 Краткий
взгляд назад – в ярко освещенном провале “окна” парой брачующихся змей
вьются стволы лианоподобного кустарника. “Подоконник” богато украшен ярко-зеленым
мхом. “Дверь в кроличью нору” меньше окна раза в два и выходит почти на
юг. Будь чуть позднее, наверняка удалось бы дождаться в дверном проеме
и солнечного диска. На голову капает в лучших традициях китайских пыток.
Вообще занятно – пещера находится буквально у вершины и по логике должна
быть совершенно сухой, откуда тут берется столько воды? Внутреннему убранству
Терпи-Кобы далеко, конечно, до Мраморной и Эмине – всё, что могло быть
отломано – отломано, всё, что нельзя отломать – поломано, что нельзя поломать
- исцарапано надписями и загажено копотью. Но если постараться не увлекаться
развалинами, а воспринимать всю картину в целом, выделяя только нетронутые
“вандалами от спелеологии” элементы, то впечатление “хорошей пещеры” рано
или поздно приходит и - остается.
 Внизу
дно полностью выполаживается, я наконец-то вздыхаю облегченно. Стены покрыты
толстым слоем натеков, больше всего похожих на набросанных со всего размаху
осьминогов. Меня поражает их цвет - молочно-розовые, как лёгкие, ярко-красные,
как молодая говядина, темно-коричневые, как свежеразрезанная печень. Сочащаяся
темными каплями вода придает этим драпировкам вид бойни или, на самый
худой конец, ларька, торгующего субпродуктами. Прикасаться к стенам совершенно
не хочется, причем далеко не потому, что читал, что пот и кожный жир разрушает
натеки – кругом осьминоги, осьминоги, осьминоги... Кроваво-коричневые
формации веками текут по стенам и расплёскиваются по засыпанному кальцитовой
крошкой полу. На уровне глаз притулился красивый органчик. Блестяще-серые,
цвета костей или сухожилий верхушки, перетекают в розово-красные стволы
окаменевших мышц только что освежёванного неведомого существа. Вот где
нужно было снимать “Чужих”!
Зал, в который, собственно,
приводит первый наклонный спуск, очень скоро заканчивается тупиком. Почти
сразу обнаруживаем второй зальчик, начинающийся широкой горловиной, куда
очень удобно пролазить. Там совершенно темно, поэтому исследованием занимаются
Тарас с Островским, счастливые обладатели фонариков. Фотоаппарат, впервые
за всю историю эксплуатации подтверждает свою гордую категорию “камера
начального уровня”: сначала сдыхает автофокус, через пару “пыхов” вырубается
вспышка, а несколькими секундами позже на жк-дисплее появляется мерцающий
символ “E-- ” – ошибка. Отснимался... Остается надежда только на Вичкину
цифру.
Справа от входа, в маленьком
зале, висит огромный, жестоко истерзанный людьми сталактит. Досталось
ему – всем “корешкам” обрезание сделано. Время в пещере бежит совсем по-другому
(во всяком случае, хочется верить, что надпись “20m water resist” для
часов хоть что-то значит). Уже 15.40, а нам до Чигенитры еще как до Луны.
Надо срочно отзывать спелеологов-исследователей “мясистых” подземелий.
Первым возвращается Островский, отплевываясь, как он говорит, зубной эмалью,
– с Maglite в зубах далеко по пещере не уползешь. Еще минут через 5-7
нам является Тарас, перемазанный с ног до головы желто-белой глиной.
Болезненно щурясь, выбираемся
к свету и теплу, падаем на камешки. Не снимая курток, слегка обсыхаем
и идем за рюкзаками. Возвращаемся по той же дороге, в сторону Су-Ата.
У одной из развилок, совершенно похожей на предыдущую, Тарас уверенно
говорит, что пора поворачивать налево.  Ну
и память у него! Дорога через сотню метров выбирается на кромку леса,
оставляя справа сплошные луга–полянки. Тарас, узрев в придорожных деревцах
что-то особенное, не снимая рюкзака, трещит через кустарник. Возвращается
с Царем Всех Шампиньонов – зверюга сантиметров 25 в диаметре и высотой
под 40. Его Хрупчайшее Высочество не выдержит никакой переноски, поэтому,
осторожно усаживаем его в травку между колеями, для порядка надкусив,
– пусть прохожий люд порадуется.
Некоторое время идем по дороге
в сторону Белой (гора, в облике которой ничего “эксклюзивно-белого” я
не углядываю), оценивающе рассматривая вершину Ликона – забираться или
нет. Тут же сталкиваемся нос с к носу с нашим горным “козлом” – накатался
всласть и возвращается в Генеральское.  Колесный
народ не прочь с нами сфотографироваться, но “рулевой” в зеленой майке
тщательно избегает увековеченья на пленке. Возникает подозрение, что спустись
мы в Генеральское, первым делом обнаружили бы на каждом столбе красочный
транспарант “Его разыскивает...”. Определенная польза от рулевого есть
– он не прочь поделиться данными об удобных тропах и дорогах. Вовремя
выясняем, что дорога, по которой шествуем, заканчивается на Белой, и если
хотим идти через Нефань-Узень, то нам самое время спуститься вправо и
круто вниз по тропе, которой мы не воспользовались минуты две назад.
Спускаемся минут 8. Тропа
упирается в широкую грунтовку, огибающую карабийское нагорье прямо под
обрывами южной стены, проходящую через перевал между Белой и Ликоном.
Вид на Караби снизу мне тоже очень нравится (во всяком случае, до тех
пор, пока никто не заставляет карабкаться по ней вверх). У перекрестка
встречаем группу: “две разнополые пары” + собака. Слабый пол внушительно
отстает. У одного из “сильно-половых” перевязана голова на манер Щорса
из революционной песни, и вообще чувство такое, что в группе что-то не
так - между собой не очень разговаривают.
 Пока
Тарас навигирует перстом по карте, что-то объясняя очевидному “Шефу группы”,
мы сидим на обочине и, попивая водичку, вытряхиваем “земельку из омешиков”.
Пока вниз спускались, всяких камешков-семян-веточек-листиков насобирали
в обувку. Ребята, быстренько сбежавшие вниз по склону, не дают девчонкам
даже опомниться, гонят их дальше. А вот собачка у них - классная. Белая
и мохнатая, прямо как облака над нами. Главное, что зверюга полностью
автономная, – на ней черная попона с кармашками, из которых торчат горлышки
четырех пол-литровых бутылок с водой. На безводных карабийских просторах
такой облик животины вызывает уважение.
Часы показывают 17.00. Прощаемся
и идем дальше. Нефан-Узенем не пахнет. Вообще ни одного ручейка через
дорогу не перебегает. Дорога постепенно уходит вниз, скалы слева становятся
все выше. Эх, жаль терять высоту. По дороге растет “правильный” кизил:
крупный, красный, сладкий и... сильно замедляющий наше передвижение: большую
часть перехода народ принимает форму жирафов и объедает самые спелые ягоды
с верхних веток. Я к “кизилу на кустах” совершенно равнодушен, вот если
бы мне варенья кизилового бадью - это другое дело. Засим у меня появляется
время на фотографирование подкарабийского сухостоя. А вот Тарас с Островским
чавкают кизил так, как будто в жизни ничего более лакомого не лопали,
аж ветки трещат и листва дождем осыпается.
Солнце все ниже. Начинаем
растягиваться – Тарас убежал куда-то вперед, Сережка Романюк с Викой отстали,
мы с Островским сохраняем своё, "перманентно-середнячковое” положение.
Из-за очередного поворота, счет которым я уже давно потерял, появляется
очень красивая узость, в обрамлении  высоких
обрывистых склонов. С востока начинают ползти облака, крайне быстро оформляющиеся
в дождевые тучи. С каждым шагом пейзаж впереди становится все внушительнее
и грандиозней. Вдоль дороги появляются посадки сосны. Углядев в хвое десяток
маслят размером не меньше ладошки, вспоминаю, что у нас с Тарасом в рюкзаках
минимум по 2 килограмма оставшихся с Су-Ата грибов. От предвкушения очередного
рагу в животе сразу же начинается бурное перебуркивание - организм давно
сжег утренние калории. Снова кизил и снова вся наша группа в сборе – пасёмся.
Вновь нагоняют попутчики
с собакой. Намеренно тормозим движение, пропуская их вперед – не потому
что “рыбный день и все хвосты обрубаем”, а потому, что хочется остаться
“в одиночестве впятером” – привыкли уже. Вокруг растут солидные серебристые
лохи***, которые народ почему-то называет
дикими маслинами. Дорога, пытаясь обогнуть скалистый выступ, ограничивающий
долину с запада, всё круче сбегает вниз. На этом спуске я начинаю всерьез
задумываться о том, какой набор высоты нам предстоит завтра утром. Склоны
впереди совершенно безлесны, внизу темнеют несколько сосновых рощиц, благодаря
которым можно себе представить реальные размеры той стены, что мы видим
перед собой.
*** В Крыму
их действительно называют дикими маслинами и никак не иначе. (прим.
С. Романюка) .
“Наша” долинка тем временем
становится все красивей – ее венчают параллельные каменные гребни, торчащие
из земли, как зубцы на спине сказочных драконов. Парочка “гребешков” проходит
гораздо выше нас, а один - метров на 200 ниже. К самому “хвостику” последнего
и устремляется дорога, сначала делая широкий поворот влево, к скалам,
а затем - вправо и вниз. В голове тоненький голосок уже поет – “Чигенитра,
Чигенитра!”. Единственное, что немного смущает – малочисленность зелени
и полное отсутствие уходящих вверх троп. Я останавливаюсь – жду наконец
откормившегося Тараса. Единственный карман его полостатой рубашки оттопыривает
неслабый запас кизила. Резюме лучшего кизиловода : – “На Чигенитру это
не похоже!”. Сережка Романюк (из-за
кустов): правильно, это – “НЕ-Чигенитра!***”
*** Не-чигенитринские
разборки этим не закончились, а продолжились месяцем позже, в рассылке:
- Помните,
когда мы увидели первую Чегинитру, которая оказалась НЕ-Чегинитрой, а...
чем? Правильно, Нефан-Узенем. Еще раз: НЕ-Фан-узенем! Значит где-то должен
быть еще и просто Фан-Узень?! (С. Романюк)
- Ой, если
это НЕ Чигенитра и НЕ Фан-узень, то что ж ОНО такое было??? Не, это я
после отпуска еще торможу. ВСЕ ПРАВИЛЬНО!!! Если с точки зрения примитивных
логических операций на это глянуть, получается, что (НЕ-Чигенитра = НЕ-Фан-узень),
то есть, Фан-Узень - это сама настоящая Чигенитра и есть!!! И если бы
мы шли наоборот, от Больших Ворот, то она бы была (НЕ-НЕ-Фан-узень, а
значит, именно Фан-Узенью!!!). Во что Цифра Всемогущая с топонимикой делает!!!
(А.Бобичев).
Жалко. Организму так хотелось
Чигенитры “именно здесь и сейчас”... Что
по мне, так вот так, сразу, уходить совершенно не хочется – я представляю
себе, как ярко будет выглядеть эта стеночка еще часа через два-три, когда
начнет заходить солнце. У остального народа, впрочем, другое мнение –
“Даешь Чигенитру”! Ну, коль даешь, так даешь. Идем дальше.
17.55 Ну ничего себе “родничок”!!! Эта самая Нефан-Узень - достойная шумная
речка, через которую приходится перепрыгивать “по камешкам”. Сам родник
расположен совсем рядышком с дорогой и не имеет к реке никакого отношения.
Около родника - грубо сколоченный стол и пара лавочек, на которых мы довольно
рассаживаемся. Вокруг снова заросли отборного кизила - пастбище. Из-за
скалы, до боли похожей на новосветского Сокола, выступает новая широкая
долина, ограниченная с востока округлым каменным горбом, исчерченным сетью
протяженных белых росчерков. То ли это каменные осыпи, то ли следы весенних
потоков – издали не разберешь, но смотрится красиво. Даже не знаю, как
мы этот горб будем обходить, верхом или низом - дорога вновь исчезает
в зелени лиственного леса.
Прямо к этому, локальному
“Соколу” направлен очередной гребень дракона - насчитываю десять огромных
зубцов. Все скалы покусаны порядком изголодавшейся эррозией, и не поддаются
никакому описанию: зубья, зубчики, зубочки – акулья челюсть да и только.
Останавливаюсь, делаю пометку в блокноте, обвожу ее толстой рамкой – “заночевать
на Нефан-Узени!” Дорога устойчиво идет вниз, но от нее ответвляется
хорошо натоптанная горизонтальная тропа. На камне, знаменующего ее начало,
виден “наш” знак – лазурная полоска на белом фоне. Не долго раздумывая,
свершаем измену дороге, избирая тропу.
 18.30
Прощай, солнышко - уходим на теневые склоны. Слева, далеко внизу, невысокие
прибрежные холмы еще золотятся солнечным светом и купаются в его тепле.
Они удивительно объемны и пространственны. Вокруг становится все больше
и больше сосен. Нас окружают озера, моря, нет, океаны маслят. Такого я
тоже никогда не видел – круги, восьмерки, трилистники, еще более сложные
переплетения узоров – каких только форм не разрастется грибница. Грибы
всех возрастов – от свежайших, размеров с детский наперсток, до покрытых
толстым слоем белой плесени ветеранов размером с полноценную десертную
тарелку, едва держащихся на подкашивающихся черных ногах. А то и вовсе
бессильно валяющихся в траве, пронзенных своими собственными ногами насквозь.
Роддом, ясли, детский сад, отрочество, юность, зрелость, старость и кладбище
- под одной и той же сосной... Гамма расцветок “живых” шляпок пробегает
через все оттенки от солнечно-золотистого до глубоко-коричневого, все
это в обрамлении темно-зеленой хвои сверху и сухой, цвета “нескафе-элит”,
снизу. Свежий грибной дух висит в воздухе и иногда даже перебивает отчаянное
благоухание сосен. Рай хвои, шишек и грибов. Одно слово – балдёж. Совершеннейший
и окончательный.
Извив, сосны, кустарник,
извив, сосны, кустарник – некоторое время идем по достаточно заросшим
участкам, ничего особенно примечательного вокруг не усматривая. На покрытые
коркой засохшей грязи треки продолжает наматываться километр за километром.
В молчаливой ходьбе проходит еще час. Лучи животворного тепла перестают
ласкать бесконечные горбы зеленых холмов, расстилающихся разноцветной
объемной картой далеко внизу. Видим “настоящую” Чигенитру***
буквально за пару минут до того, как самые ее верховья говорят солнышку
“пока-пока”. Облака над головой наливаются ружейным свинцом, небо покрывается
свежим асфальтом, в лицо начинает дуть холодный восточный ветер.
***Чигенитра
- признанный рекордсмен в вопросах неповторяющихся, но созвучных названий:
Чугернеты, Чангаритла, Чингиритли, даже Цилиндра... Воистину эти, так
и стремящиеся сменить друг-друга, буквы "е" и "и"
вносят разлад в ряды ее почитателей, всё еще спорящих, как же правильней:
"Чеге-" или "Чиги-" или "Чеги" или "Чиге-"...
что характерно, с "-нитрой" никаих разногласий не имеется.
 Вообще
мы молодцы – несмотря на некоторую леность, идем практически по графику.
Под самую Чигенитру решаем не спускаться – там наверняка можно найти полянки,
но, во-первых, оттуда доносятся голоса, а во-вторых, у нас нет времени
на длительные поиски. Озадачиваем Вику и Сергеев поиском места для палаток
и дровишек, а сами с Тарасом идем за водой, ощущая себя самоотверженными
героями – где она, та вода, неизвестно, а ножкам ходить “куда-нибудь”
уже как-то совсем не хочется. Везет - до “Родника Nо 530” (он же Алачук
по карте), идти минуты 3. Вот такая она, негероическая гримаса злодейки-судьбы.
Расслабляемся, умываемся, вдоволь напиваемся, приседаем на камушки. Одним
словом, обратно нисколечко не торопимся, а то наш “оголтелый героизьм”
станет не столь очевиден. С другой стороны, во всем надо знать меру, иначе
тяжкое бремя славы перетечет к “конкурентам” - шумно-древоломающим лагереустроителям.
21.40. Прохладно. Одеваем
все, что имеется в арсенале рюкзаков. Еле-еле умещаем почищенные и порезанные
грибочки в две кастрюли, чтобы готовить параллельно. Дров вокруг в достатке,
разводим настолько серьезный костер, что он то и дело норовит запалить
зеленую ветку, на которой кастрюли подвешены. Сначала пытаемся внимательно
следить и пресекать его поползновения в корне, но потом успокаиваемся
- система получилась с саморегулированием, излишне интенсивно кипящие
грибочки по мере необходимости пассивируют костер водой. Ближе к готовности
стихия воды побеждает – жизнь в костре почахла. Быстренько переставляем
кастрюли прямо на угли.
Пока идем по нарастающей:
в нашем арсенале 3,5-литровая кастрюля уже отваренных белых грибов. Чтобы
замешать их с поджаренным на сливочном маслице луком, кетчупом и тушёнкой,
приходится откладывать чай и вновь свинить свежевымытую кастрюлю. В ознаменование
успешного раскладывания рагу по тарелкам, похожая на кита-переростка туча
распарывает провисшее брюхо об острый выступ Чигенитры и оттуда густым
влажным комом высыпался туман и унылый холодный дождь. Не забыв зацепить
кружечки с остатками крымского винчика, рысью разбегаемся по палаткам.
Ветер усиливается сверх положенных нормативов. Мы с Тарасом по несколько
раз высовываемся наружу – проверяем, не повыдирало ли колышки, а заодно
уж доковыливаем до костра и смотрим, не закипел ли случаем “красный борщ
каркаде” - грибочки желают всплыть. В конце концов, напиваемся “борща”
и, даже не взглянув на часы, отбиваемся.
* * *
К двум ночи ветер окончательно
сходит с ума: треплет палатку, как группа озлобленных товарищей из палаты
номер 6 - полное впечатление, что на нас напали и пытаются вытряхнуть
из теплого жилища. Один раз даже поддаюсь убеждению, расстегиваю змейку
вдоль днища, высовываю нос наружу – нет ли кого? Вокруг совершенно темно,
даже сережкиной палатки в пяти метрах не видно, только слышен яростный
хруст растрепанного полиэтилена. Дождь измельчал, но все еще идет. Тарас
из противоположного угла совершенно бодрым голосом спрашивает, что случилось.
Лежащий посерёдке Островский что-то бурчит спросонок. Интересно, спит
ли соседняя палатка? Проверяю, не подмок ли фотоаппарат в углу – все чинно
и благородно, у Тараса танк, а не палатка. Закутываюсь в спальник и делаю
очередную попытку опочить. Минут двадцать вслушивания в буйство ветра,
наконец-то наваливается долгожданная тьма небытия.
День Шестой
|
