День Шестой, еще более ленивый, чем пятый

ур. Чигенитра – проход Биюк-капу – Кучук-Капу – пер. Калистон-Богаз – пер. Алакат-Богаз.

Вступивший в тайный сговор с холодом гидробудильник поднимает меня, зараза, в половине шестого утра. Ветер все никак не успокоится, снова идет мелкий дождь. Вот засада! Некоторое время отчаянно сопротивляюсь внутренним пожеланиям, потом все-таки облачаюсь в хай-пору и, мелко дрожа, выползаю наружу. Глаза нехотя приоткрываются. Вот так, значит, видят мир китайцы... Рассвета нет. Все серое, мокрое, противное. В оставленных снаружи чашках - до краев воды. На неуверенно сгибающихся ногах отхожу чуть в сторонку и обнаруживаю себя в оазисе – в радиусе пяти метров боярышник, кизил, ежевика, шиповник и даже листики земляники под ногами. Эх, вот бы сюда в сезон наведаться. Да, богата Чигенитра ягодами. А еще больше богата плохой погодой. Так, что-то я не в меру разгулялся, а ну, бренное тело, бегом в палатку... Ать-два, ать-два...

9.00 В лагере ни звука, ни жеста, ни запаха еды - сплошной отбой. Снаружи сломя голову носится злобный ветер и медленно, по-стариковски (или по-туристически?) в крутую горку, ползает унылый дождь. Тучи неподвижны - будто прибиты к небу невидимыми гвоздями. До самого горизонта все тщательно законопачено - ни просвета, ни щёлочки. С дровами связываться нет никакой охоты, варю уху на примусе. Хорошо, что воды вчера с запасом принесли – не хватало еще с утра по мокрым зарослям кизила пресмыкаться. Единственный, кто составляет мне компанию – Тарас: моет посуду, открывает консервы, собирает в кучу побросанные как попало продукты. Я в душе ему очень благодарен – в такое мерзопакостное утро ковыряться одному ой-как обидно.

Кушаем в палатках. Идея собираться и тащиться вверх по мокрющей Чигенитре никому не приходит в голову, все равно “встреча на Эльбе”, то есть Балаклаве, у нас только завтра. Дождь тормозит нас до половины двенадцатого. Належались всласть, капели наслушались свыше сласти. В просветах между ельником и шиповником видна Чигенитра, затянутая легким туманом. Тропинки скользкие, с иголок дружно капает - в общем, погода привычная. В 12.25 выдвигаемся. Проходя мимо Алачука, тщательно не акцентируем внимания на его близость к лагерю. На всякий случай набираем по бутылке воды.

Минут через десять-пятнадцать мы практически в самых низовьях Чигенитры. Она все-таки красивее Нефан-Узени, даже несмотря на непогоду. Перешагиваем через узкий ручеёк, стекающий вниз прямо по траве. Скалы левой, кажущейся более пологой, стороны урочища, в анфас создают впечатление легкости спуска. Но это только до тех пор, пока не начинаешь вспоминать, как они выглядели с места стоянки. Шесть или семь острых параллельных гребней, разделенных узкими, заросшими деревьями щелями-ущельями. Правая стенка не вызывает никаких сомнений – голая вертикаль, покрытая глубокими трещинами - мечта скалолаза. Маркированная тропа, по которой идём, вновь вливается в дорогу, которая в то же мгновение, как будто убоявшись этого слияния, шарахается вправо и начинает спускаться в сторону моря. Нам туда точно не нужно.

Начинаем ползти вверх без тропы, нацелившись на тонкий зеленый язык, убегающий куда-то вверх, за скалы. Крутизна нормальная, “рукоприкладства” не требуется, немножко напрягают широкие овраги, засыпанные щебнем и крупными глыбами, на глазах углубляющиеся слева и справа. За травянистыми брустверами, их окаймляющими, видна еще парочка ничуть не меньших параллельных оврагов. Оси всех этих “пересеченностей” направлены под приличным углом от основного урочища и уводят нас вправо, все дальше и дальше от конечной цели. Самое неприятное, что Тарас поднимается уже за правым, а Вика с Сережкой Романюком - за левым оврагом, причем каждый считает свой путь единственно верным, ибо сбрасывать даже полметра набранной высоты никому не хочется. Мы уже почти под самыми скалами, до стены остается метров 200. Некоторое время раздраженно перекрикиваемся, продолджая "оврагинг", наконец, находим место “спокойней” и вновь объединяемся. Попетлять по заросшим кустарником склонам конечно можно, но времени на это нет, поэтому, немного посовещавшись, “распрягаем” Тараса и отправляем его в разведку, точнее он сам в нее уходит.

Уходит, чтобы почти сразу обнаружить пусть и узкую, но отмеченную следами подкованных копыт тропу. “Лошадиная стезя” уводит вправо, не совсем туда, куда нам хочется, но сохраняет направление вверх, что не может не радовать: подкованные лошади просто так по скалам не лазят. Проходит совсем немного времени, и мы оказываемся на основной тропе – шириной она добрый метр и явно рассчитана на многочисленных странников. А вот и наши “дорожные знаки” – знакомая лазурно-белая маркировка.

Тропа проходит как раз над тем скальным массивом, в который мы со всей дури пытались упереться рогом. “Это мы вовремя тропу обнаружили” – думал я, глядя сверху на место, где сжимается в плотный узел сеть оврагов – “...вот бы где куснуть экстрима по бездорожью досталось!” Крутизна травянистого склона от тропы вверх градусов 40, а вниз - всё ближе к 60, сплошь мешанина скал и деревьев. Тарас идет первым, за ним – я, Островский, Вика, Романюк - уже ставшая классической расстановка персоналий. Мужская половина, а точнее ее три пятых, вооружились “третьей деревянной ногой”, Островский из солидарности с Викой воздержался. Занятно – скалы вокруг светло-серого цвета, а ручейки измельченной водой породы и сама тропа во многих местах цвета застарелой ржавчины.

13.50 Почти половина подъема позади. Выбрались на красивый отрог, носом океанского лайнера выдвинувшийся на запад. Вообще-то отдыхать еще не время, но пропустить удовольствие осмотреть места вчерашних и сегодняшних скитаний сверху никак невозможно. Сбрасываем рюкзаки и некоторое время “выгуливаем фотоаппараты”. Красиво вокруг – бело-серые скальные участки сменяются ярко-зелеными пятнами умытых дождем кустарников. Сосны, почти черные в голубой дымке, взяты в окружение низкорослой пехотой в желтых гимнастерках – травянистыми полянами, на одной из которых, отсюда уже не разглядеть, мы ночевали. Моря не видно, там, где оно должно быть, сливаются две бесконечности – земная и воздушная, холмы и небо.

Если смотреть прямо перед собой, то возникает ощущение, что стоишь на языке у широко раскрывшего пасть ископаемого тираннозавра – слева и справа убегают вниз два тонких ряда грандиозных кривых “клыков”. На шершавом “языке” зверя растет небольшое деревце, явно мешающее ему жевать. Еще ниже серебрится извилистая полоска ручья, стекающего по Чигенитре в долину. Прямо за нашими спинами, в параболе понижения, разноцветными тряпицами разбросаны рюкзаки. Чуть дальше - небольшой, заросший зеленью овражек. Он штурмует склон по осыпи, заканчивающейся очень своеобразным контрфорсом, сложенным из плотно пригнанных друг у другу вертикальных пластин. Сережка Романюк загадочным шепотом посвящает нас в тайну – очень скоро мы будем там, на вершине этой стены.

Насмотревшиеся всласть объективы зажмуривают свои пластмассовые веки, камеры ныряют в мягкое нутро фотосумок, отдохнувшие рюкзаки с готовностью забираются на спины. Мы идем вниз. Не так чтобы “совсем вниз”, но “локально вниз” - точно. Ныряем в лес. Окружающим букам и редким соснам в Чигенитре живется одновременно и хорошо и плохо – стволы вокруг, вроде, достаточно толстые и откормленные, но все как один невысокие, много “трупов” и “полутрупов”. Пока карабкаемся по лесу, на сцену выходит раскаленное Солнце.

Пять привидений с разноцветными горбами, тихонько стеная, бредут все вверх и вверх. Почему "привидений"? Потому что вторая часть подъема у меня моментально увязывается с Долиной Привидений: та же крутизна, жара, заливающий глаза пот, тонкие струйки влаги щекочут волоски на спине и голенях, под треками - путаница прильнувших к бурым камням корней. Ощущение такое, что кроме этих, лежащих на поверхности, корневищ, других у деревьев просто нет. Все-таки странные на Чигенитре деревья. Вместо того, чтобы расти вертикально, невзирая на крутизну доставшегося по наследству склона, растут перпендикулярно поверхности земли. Идешь и кажется, что изрядно подпивши – вся растительность наклонена влево.

Чем выше, тем более красноватый оттенок приобретает почва. Скальные зубья и отдельные камни на тропе – классический светло-серый известняк, а глина между ними влажно отблескивает смесью красного кирпича, железной окалины и горького шоколада. Очень интересные тут породы, не знаю, как там для геолога, но для любителя разных “необычностей” подойдет не хуже Карадага. За 10 минут подъема насобирал столько интересных “образцов”, что потяжелел на добрых полкило. Тарас также пополнил свою коллекцию, мы даже устроили справедливый обмен – он мне отдал полый красный камешек, похожий на абрикосовую косточку со стесанными краями (помните, как из абрикосовых косточек делать свистульки?) а я ему – обломок с отпечатком окаменевшей ракушки. Оба остались чрезвычайно довольны “выгодной сделкой”.

14.25 Пока добирались до пологих верховий, начал внутренне вздыхать о вчерашней пасмурной погоде. Там, где урочище сходит на нет, на берегу мутно-белой речушки, шумно готовится к обеду небольшая группа. Довольные дети плещутся в молочной речке, окруженной кисельными берегами цвета побитого морозом шиповника. Прямо как маленькие слонята в пустыне Калахари, минимум полгода не видевшие проточной воды. Тарас и оба Сергея останавливаются пообщаться, а у нас с Викой “гон” – хочется поскорее забраться повыше и глянуть вокруг. Слева, за руслом водотока, уже нет-нет, да и мелькнет кусочек того, что в спец. литературе называют “марсианским пейзажем”: красновато-серые покатые лобовины, рассеченные глубокими промоинами и покрытые разноцветной, мелкой и колючей щебёнкой, раскрашенной от светло-кирпичного до густо-фиолетового цвета.

“Бэдленды”, плохие земли. Любопытно писать о прошлом. Слово “бедленды” я узнаю 8-ю месяцами позже, на Карадаге, но оно наиболее полно характеризует этот особенный, ни на что не похожий рельеф. Обширные сыпухи из мелких пластинок, образующие сеть “иерархических” микро-оврагов. Сложная система, очень похожая на двухмерные картинки компьютерных моделей “странных аттракторов”. Кусочек самой настоящей пустыни в море зелени. Даже вездесущая сорная трава не может здесь удержаться и пустить корни. Эти “плохие земли” есть в Лисьей бухте, в Планерском, в очень многих прибрежных местах, но в верховьях Чигенитры, почти на самой яйле, они смотрятся и воспринимаются совершенно по-другому.

А вот и последние зеленя. Валяющийся на пенке читатель малоформатного детектива с интересом нас разглядывает. Рядом с “отдыханцем” - прикрытый обитой жестью крышкой родник. Не очень чистый после дождя, на треть засыпанный прошлогодними листьями, главное - вполне питьевой. Во всяком случае, для меня – обрадованный, что затяжных подъемов на сегодня больше не будет, заливаю “бензобак” по полной. Слегка замученный чегинитро-дорогой Сергей, тут уже бывавший, отказывается от штурма вершины и автоматически зачисляется в штат сторожем. Снова надеваем курточки (ветерок, однако, кусается) и, спотыкаясь на каждом шагу, ковыляем вверх. Нет, не настолько уж мы устали, просто склон, по которому мы поднимаемся – самая, что ни на есть, подлая и злопакостная “карабийская конфетка в обертке из зеленой травки” – карры.

Как, вы не знаете что такое “карр”? А слово “карст” слыхали? Ага, значит, как минимум Мраморной пещере были. Так вот, “карр” – поверхностная форма карста. Пока трудолюбивый, обладающий недюжинным воображением, художественным чутьем и артистизмом карст зарывает свои главные таланты глубоко в известняк, ваяя неземной красоты пещеры (ещё бы, “неземной” - под землей ведь строит), ленивый карр никуда не углубляется, а огромной, прожорливой гусеницей ползает по земной поверхности и, как голодный лангольер Стивена Кинга, не перестает хрустко грызть известняк снаружи.

Вы никогда не гуляли по каррам? Это правильно. Со страшным словом “кариес” вы наверняка знакомы. Не уверен, что эти слова однокоренные в морфологическом аспекте, но по внешнему виду никакая, даже самая навороченная судмедэкспертиза не сможет отличить фотографию хорошо откормленного шоколадом и сахаром кариеса от фотографии хорошо разработанного карабийского карра.

На карровом поле нет ни единой ровной поверхности. Даже в хорошей обуви ходить можно только тупо уставившись под ноги, да и то постоянно проваливаешься в какие-то незамеченные трещинки, лунки, ямки, балансируешь на каменных сту- и просто -пеньках и столбиках. Если особенно повезет и карр попадётся “матёрый”, да ещё заросший высокой травой, то по нему можно ходить со скоростью аж целый километр в час! Это при условии, что вам не очень дороги ноги. И вообще, слово “Караби” по-хорошему следует писать с двумя буквами “р” – наиболее изощренные карровые поля тут тянутся по нескольку километров и “убивают” ноги почище всех других форм горного рельефа в Крыму.

Может быть и слово "кариес" следует писать с двумя буквами "р"?

15.15 Наш карр-чик был добрый и маленький - всего минут на десять хода, но тем не менее, я всё время шёл бормоча себе под нос “ты чего... (спотыкаемся) волчья сыть... (спотыкаемся) травяной мешок... (спотыкаемся) потыкаешься???!!!”.

Оно того стоило! Вид, открывшийся с вершины, в несколько мгновений восстанавливает подрастраченные на подъеме силы. Прямо на север от нас - узкая, безжизненная, кирпично-красная в верховьях и черно-серая в русле лощина – истинный кусочек Марса. Справа к ней вплотную подступают белые известняковые скалы, а слева она теряется в зелени одного из карабийских “оазисов”.

Колоссальная панорама послеобеденных перспектив разворачивается на северо-восток. Там, до самого далекого горизонта, громоздятся одна на другую вершины-перевалы: цепочка Больших, Средних, Малых Ворот и всяких прочих - “хырколей”, “каллистонов” и “алакатов”. Прямо перед ними, за глубоким оврагом, падающим в сторону Рыбачьего, щетинится серыми размытыми скалами безымянный отрог Караби, похожий на три острых зубца часовой шестерёнки с геометрически правильной параболой линий сопряжений. Тарас пытается определиться, что из перевалов есть что, но, по-моему, не до конца уверен в своих изысканиях. Холодный ветер продолжает делать набеги с востока. Здесь, на совершенно голой вершине это особенно хорошо чувствуется.

"Скаррившись" вниз, подхватываем Серёгу, рюки, заправляемся водой и отправляемся топтать крапиву. Сначала - мелкую и добродушную, а затем злобную и высокую, местами выше пояса. В "мелкой и добродушной" (пока ее не трогаешь голыми руками) угнездились шампиньоны***

*** у Тараса есть вариант, что это не шампиньоны, а грибы-зонтики.

Беглый подсчет “поголовья”, "пошляпья", или как это у них, там, называется, с одной только точки даёт мне цифру 43. Затем я переключаюсь с математического восприятия на чистую эстетику. Издали сие гигантское сообщество было похоже на забытое в крапиве жемчужное ожерелье, а вблизи распалось на шары, купола, зонтики, совершенно плоские диски и загнутые внутрь пиалы-чаши со всеми промежуточными трансформациями. На этом испытательном полигоне природа развернула во времени пошаговый процесс морфинга шара в бокал для коньяка, но процедура “оконьячивания сферы” всё еще не завершилась. Не исключено, что мы просто двигались не в том направлении по полянке и пузатые узкогорлые бокалы так остались белеть где-то в стороне от пяти новоявленных просек в зеленой сочности крапивы.

Белый известняк вновь сменяет хрупкий слоистый щебень бурого, красного, песочного даже бледно-розового цвета. Вокруг - увалы, осыпи, поля этого самого щебня, заросшие глубоко-фиолетовой сверху и темно-зелёной снизу мать-и-мачехой. Типичные задворки производящего керамику завода после неудачного обжига крупной партии глиняных горшков. Видать, форма их чем-то не понравилась привередливому заказчику, платить он откзался, ну обиженные работяги и издробили весь товар в случайно подвернувшейся по руки бетономешалке. Место совершенно уникальное – нигде в Крыму подобного не видел. Привычно-белые известняковые выходы кажутся здесь чем-то совершенно необычным. Оранжево-желтые... нет... цвета железосинеродистого калия*** лишайники стараются стереть тончайшую грань между белизной известняка и окружением цвета недавно засохшей крови.

*** специально залез в справочник по фотохимии, чтобы вспомнить это, подзабытое со школьных времен, название. Он же “красная кровяная соль”, он же “ядовито-красно-оранжевые” кристаллы.

В сухом кольце овражков цвета верблюжьей шерсти сияет свежестью изумрудно-зеленое пятно буйной осоки, окаймляющей безжизненно-серую гладь небольшого озерца, до самой поверхности заросшего зеленовато-бурыми, болезненного вида водорослями. По берегам весело цветут белые, желтые и бледно-голубые цветочки. На некоторое время притормаживаем – полноводные озера на Караби летом - вещь необычайная. Если стоять совершенно неподвижно, стараясь не хрустеть звонкой керамикой гальки, погружаешься в совершенно безвоздушную тишину. Даже ветер, кажется, затаился в тонких плоскостях приозерной осоки.

В 15.45 покидаем красавицу-Чигенитру. Сразу начинаю жалеть и страдать по поводу такой быстрой депортации – тут надобно ходить и ходить, с фотоаппаратом и без. Эх, если бы не грядущее объединение, я запросто уболтал бы всех “полениться” и здесь тоже. Ну, как минимум до вечера. Вновь извлекается из нагрудного кармана измятый темно-синий блокнот, в котором осталось нетронутыми всего десяток страниц, и на полстраницы ложится обведенная дважды надпись гелево-чёрным по влажному – “Обязательно переночевать в верховьях Чигенитры!!!” Вода - есть.

16.15 Вслушайтесь в истину, которой за весь поход не было равных:

- Когда мы... (тяжкое дыхание)
...ПОДНИМЕМСЯ ВНИЗ... (еще более тяжкое дыхание)
...по этой дороге... (с) Вика Овденко.

...в этом - вся Караби, до самых мельчайших ее кусочков. Взгляните на карту - тут то и делаешь, что “поднимаешься вниз”... Помню, была в "Мурзилке" занятная посказулька про ленивого короля, который не любил ходить вверх по лестницам, и обязал своего архитектора создать проект нового дворца, в котором, только спускаясь по лестницам, можно было бы подняться на верхушку самой высокой башни. На бумаге это получилось неплохо. Но сдается мне, что на обратной стороне того листа была у архитектора карта Караби, и именно там располагались все остальные лестницы, по которым приходится систематически “спускаться вверх” и “подниматься вниз”...

Вильнув хвостиком в последний раз, тропа, изгибается плавным полукругом, спускаясь немного вниз и вправо. Ненадолго ныряет в лес, укрывающий самое верховье глубокой балки, отделяющей карабийское плато от узкого хребта-гребня, к которому лежит наш путь. Выбравшись на противоположный склон балки медленно набирет высоту, стремясь к выработанному в серых скалах проходу. Таким образом, пользуясь приведенной чуть выше терминологией, мы “спускаемся вверх” к Большим Воротам. Точнее даже не к Большим, а “Гигантским”, потому что они на самом-то деле не Биюк-капу, как их из зависти окрестили на современных картах, а "Балабан-Хапу" или даже "Хаплузея-Богаз". Врата, открывающие длинную ленту вершин-перевалов, заканчивающихся далеко на востоке, на Нижнем Кок-Асане.

От Больших ворот до Малых (этим никто не завидовал, так их и оставили - Кучук-Капу ) совсем рукой подать - 35 минут хода, которые пробегаем на одном, практически не сбивающемся, дыхании. Недлинный спуск по влажной, пахнущей грибами и прелью долине-оврагу. Спотыкание по скользким корням, крутой замес чернозема на прошлогодних листьях. Несколько потерь равновесия под хруст веток, не выдерживающих моего веса. Пара–другая длинных проскальзываний, перелаз через покрытые синевато-белыми пятнами плесени торсы мертвых деревьев. Подъемчик на открытое (читайте небольшая, но уже ставшая традиционной, гонка за набирающим обороты Тарасом), и – Малые Ворота.

16.50 Тут протокол движения “Тарас – Островский+Бобичев – Овденко+Романюк” несколько нарушается: пошли в дело рижские шпроты, паштет изготовленный в Молдове в лучших пражских традициях, салями из Симферополя... а вот ржаного хлеба с изюмом из Изобильного у нас осталась всего одна горбушка на пятерых. – Жаль. Укрывшись восточной створкой Ворот от вновь ожившего ветра, сладко потягиваемся, обмениваясь короткими диалогами об удовольствии почти-горизонтально-хождения по горам, и еще некоторое время “догоняемся” сладкой курагой, на авось запивая ее сырой водой из чегинитринского родника. Собравшись с духом, а точнее оказавшись не в состоянии сопротивляться Желанию, быстренько забираюсь на пяток метров вверх по пологой стенке и выковыриваю ножиком пару самых настоящих мало-воротно-каменных “образцов” для коллекции. "Это в качестве компенсации веса съеденного паштета?" - ехидничает откуда-то снизу Островский. “Случайно” сшевелить на него камешек, что-ли?

17.22 Вновь двинулись на северо-восток, по все продолжающемуся хребту, гадая вслух, какая из толпящихся на близком горизонте вершин Хырколь или Хриколь. Задача безнадежная, потому что в книжке сказано, что на Хырколь очень похожа соседствующая с ним гора – Шуври-Кая. Достаточно узкая тропа очень благоразумно держится “позвоночника”, ни на секунду не позволяя себе расслабиться и скользнуть в глубокие и заросшие густым лесом балки, подступающие с севера и юга. Прямой, как стрела, хребтик постепенно выполаживается, горы становятся всё лесистее. Как все-таки удобна горная цепочка, по которой мы идем, как по висящему над бесконечными лесами мосту.

Теперь уже слева обрывы, уходящие в темную непрозрачность леса, а справа – относительно пологие травянистые уклоны, куда лес почему-то ни ногой, в смысле “ни корнем”. Именно этих, привершинных “залысин” и старается придерживаться хитрюга-тропа. Всё еще затянутое тучами небо далеко впереди поспевает розовым яблочком. Лес заливают глубокие, почти черные тени. За нашими спинами, над Караби, оказавшейся вдруг ужасно далекой, тяжко ворочается в закатной дымке огромная сизая туча, похожая на сдуваемое ветром облако ядерного взрыва. Останавливаемся и фотографируем послеобеденный путь, подсвеченный теплыми оранжевыми всполохами вылупляющегося на свет божий заката.

Потенциальный Хырколь-Хриколь остается позади. Стоит зайти в лес, как на плечи наваливается глубокий вечер. Надо срочно искать полянку. В одном из понижений обнаруживаем свежее кострище, совсем рядом – маленький, в толщину мизинца, родничок. Тарас говорит, что прошлым летом здесь было совершенно сухо. Это - первое кострище, увиденное за полдня. Снова выбираемся на простор. Скалистые вершины наливаются медью и теплом. Моря уже третий день не видно, всё закрывает сильнейшая дымка, будто далеко на востоке горит огромный костер, заливающий сизым дымом все окрест. Замечаю, что спуски все-таки преобладают над подъемами.

18.30 В кустарниках перекликаются какие-то мелкие пичужки. Вершинки, вершинки, вершинки вокруг, похожие одна на другую, как браться близнецы. Я уже давно потерялся в этом однообразии, даже перестал сверять свои ощущения с картой, на которую нет-нет, да и бросает взгляд Тарас. Удивительно, как только сама тропа до сих пор в этих вершинках не заблудилась. С разбегу впрягаемся в крутой травянистый подъем. Таких подъемов у нас с самой Чигенитры не было. Не знаю, как там дела у остальных, но лично меня он основательно уматывает.

Через десять минут Тарас уверенно объявляет, что широкий прогиб перед лысым холмом, на который мы только что взгромоздились - перевал Калистон-Богаз. Нам остается только свято верить. Метрах в десяти от тропы обнаруживаем странный памятник – “В память инструктору. Махлаев Андрей Сергеевич, 1969-1985” Инструктор 16-и лет от роду? Или это я, когда писал даты, был все еще немного не в себе “опосля того подъема”? Деревья на противоположном склоне посажены ровными рядами, явно не без человеческого вмешательства. Чуток левее лесопосадки топорщится из зеленей скалистая стена, мерно падающая на север. Туда же, вниз и влево, заворачивает наша тропа.

За этим, “последним” подъемом следует не менее гадостный спуск – двадцать пять минут непрерывного сползания вниз на полусогнутых, систематически перемежающихся короткими перебежками. Всё - по лесу из разряда “ну его, плиз, нафиг”. Вымазавшись в грязи до самых подколенных ямок, как самая заправская хрюшка, добираюсь до "ровненького" и чувствую, что вся моя едва-едва пробудившаяся любовь к кусочку Чигенитра-Кокасан за один только этот спуск напрочь улетучивается.

Шума обосновавшегося у самой тропы ручейка не слыхать – метрах в 30-и грохочет грандиозный по любым меркам родник. Я таких, оборудованных человеком, родников, не только в Крыму, но и вообще в жизни не встречал – три шестидюймовых трубы, вмурованных в бетонную стену полутора метров высотой, с бассейном, в котором можно недурственно поплавать втроем, не будь вода такой холодной. Был то обозначенный на карте “Вересъ-Чохрак” или его безымянный собрат, мы не определили***.

*** Вересъ-Чохрак в книжке означен как "источник-фонтан с тремя трубами, расположенный по правому борту оврага Алакат, у тропы от перевала Каллистон-Богаз к перевалу Алакат". В принципе очень и очень похоже. Он был именно слева от утекающей в сторону Нижнего Кокасана речушки, читайте на правом (орографически) берегу. НО бывавший в этих краях С. Романюк утверждает, что где-то совсем неподалеку от "нашего" Вересъ-Чохрака есть еще один мощный источник в виде трех толстых труб, поэтому уверенности в точности именования нашего трехгорлого источника ледяной влаги нет.

Лес вокруг родника и тропы был полон человеческих… (это слово я тоже узнаю только в апреле 2003-го, но не применить его тут просто не могу) …ПОГАДКОВ. Вообще это словечко обычно используют орнитологи в отношении к птичьему помету, а карадагские лесники-юмористы к аналогичным “изделиям” диких кабанов, но думается мне, что от переноса термина в человеческую среду он ничуть не станет дурнее пахнуть, на сегодняшний день мне это слово нравится гораздо больше, чем “фекалии”.

Постоянные читатели наверняка помнят, где раньше встречался последний термин на наших страницах. Так вот, я должен официально заявить, что отдыхающие в Малоречке “дикари” находятся на гораздо более высоком уровне социально-общественного развития, чем “дикари” Кал-и-Стон-богазные ;-) Последние не то что не удосуживаются прикрыть свои погадки каменьями, а щедро и беззастенчиво украшают ими как саму тропу, так и все ее хорошо обозримые окрестности. Не названием ли перевала это подсознанию навеяно? Будь сие явлением единичным, я бы просто скромно промолчал, но, извините, в данном, конкретном, случае масштабы загрязнения превосходили все разумные, неразумные, мыслимые и немыслимые пределы***.

*** Снова небольшое отступление, которого в свете предыдущего абзаца просто нельзя не сделать. Слово "каллистон", так же как и "бельтистон", второе название этого перевала, обозначают по-гречески одно и то же - "прекраснейший". Вот вам живой пример ухудшающейся (в исторических масштабах) экологической обстановки. Тюрки по вопросу этого перевала имели своё, особое мнение, и называли его Вартын-Богазом, "варта" по-тюркски "пропасть". Имели они в виду крутые обрывы, мимо которых проходит тропа, или количество производимых случайными прохожими "загрязнений" на единицу поверхности, все еще предстоит выяснить.

Исключая “район человеческого бедствия”, вокруг расстилаются самые безлюдные места восточно-туристического Крыма. Места малохоженные, чтобы не сказать нехоженые совсем. Слабые, заросшие буйной травой тропы. Заваленный первосортнейшим буреломом лес. Чрезвычайно редкие, почти совершенно стёртые природой маркировки единственного маршрута. Дубы, буки, грабы всех возрастов и телосложений. Редкого разнообразия разнотравье, кизил, терн, ежевика, шиповник, добрый десяток других, неизвестных мне кустарников.

И еще – ошеломляющая тишина. Редко пискнет пичуга, еще реже – сверчок. Ни бабочек, ни комаров, ни мух, ни гусениц – ничего. Но что-то в этих партизанских лесах все-таки есть – тут чувствуешь себя свободным совершенно по-другому, и в свободу эту нет-нет, да и вплетаются тона одиночества. Занятное ощущение все-забытости, брошенности и отдалённости от мира. Какая-то часть сознания совершенно расслабленно отдыхает от людей, а другая, корчась от одиночества, жаждет хоть кого-нибудь живого увидеть. Тут начинаешь очень четко ощущать, сколь это хорошо - гулять по горам пусть даже маленькой, но все-таки группой.

После упития водой в массы вцепилась коварная эйфория. Все сели... легли... и... давай изо всех сил валяться. Ни один не распаковал рюк, не умылся, какой там умылся - даже шнурков никто не развязал. Снова “никто никуда не идет”, только на этот раз без лесника с ружьем. Тарас вслух считает, что до Нижнего Кокасана осталось не более часа-полутора хода, но по его мнению, лучшего места для ночевки в течении оставшихся светлых 45 минут не найти, а если все-таки упереться рогом и идти на фонариках до Кокасана, то там "часто бывает много 'разного' народа". Нам этого “разнообразия” сейчас совершенно не хочется. И вообще мне кажется, что все только и ждут, чтобы поскорее наступила темнота – организмы уже привыкли, что кушать им если и дают, то только во тьме, а если в меню затесались грибочки, то вообще не раньше полуночи.

Походили-походили, носы поворотили и остались. Еще немного повалялись. В конце концов, усовестившись, начали обживаться. Сил в массах явно предостаточно - впервые за полную неделю похода не лень поставить по-человечески палатку Тараса, что сводится к вырубке двух метровых палок и натягивании козырька входа. Домик сразу становится как минимум втрое солиднее. Сережка Романюк тем временем собирает дрова и согбенно приносит пару “неслабых” камешков для укрепления расшатанного очага.

20.35 Благо фонарик на лбу, а блокнот в кармане, иначе ни за что не сохранила бы история нашего продуктового фиаско. Быстрая и неточная ревизия запасов дает: 2 банки тушенки, 3 - рыбы, 2 - паштета, 1 - кукурузы и 1 – овощного рагу, кило гречки, кило макарон и целых 6 пакетов мгновенно растворимых супов!!! “Легкий” и такой тяжелый перебор! И не лень же было носить с самого Симфа столько лишнего! Остается только всласть поругаться на изобилие грибов, которые, конечно же, во всем этом виноваты. И поскорее приступить к распитию 250г НЗ - “Черного аиста”:

- За успешно пройденную неделю, за отстутствие разногласий и, конечно, чтобы поход - не последний!

22.30 После того, как с видимым удовольствием была оприходована гречка с парой рыбных консервов и 350 граммами овощного рагу, все это добротно залилось чаем – черным, зеленым и красным (по желанию) с печеньем. Затем Тарас... выразительно глядя мне в глаза... приступил к массированной чистке белых грибов!!! У Сергеев слегка округлились глаза, один с трудом выдавил “вы что, с ума сошли?”, а второй вздохнул, пробормотал “надо было заранее предупреждать!” и... занялся поджаркой лука. Резать, варить и сцеживать грибы уже давно стало моей святой обязанностью.

23.50 Доели грибы. Пусть без хлеба и соли, зато - в кайф. Вика отказалась напрочь, Романюк размазал грибы субмикронным слоем по тарелке, а Островский брякнул было “оставьте мою порцию на утро”, но... взглянув в многообещающие, пылающие ярче угольев догорающего костра глаза, отметив лоснящиеся от подсолнечного масла подбородки, быстро подсчитав в уме количество погружений ложек в недра кастрюли в единицу времени, опрометью ломанулся в палатку за ложкой. И вовремя – в кастрюле местами уже начало проглядывать дно. С превеликим трудом сгибаясь в поясах, осторожно загрузили округлившиеся чрева в палатку. Порадовались, что в “потенциальной четырехместке” спят всего трое. Даже не найдя в себе сил сыто похрюкать, отключаемся.

День Седьмой