День 2, 26 сентября.

Призраки Староселья.

Трек: п.г. Бакла - Бахчисарай/Староселье - г. Бешик-Тау - п.г. Кыз-Кермен

Лёгкий рюкзак - артефакт из сладких эротических снов.

Пеший турист любого возраста,
любого пола, любой страны.

Глава вторая, в которой Зелёный свирепо задаёт темп, Алик пытается откосить,
а каменные ступени пестуют белочек. 

НАИВНО НАДЕЯСЬ НА ПОДНОШЕНИЕ ШИКАРНОГО РАССВЕТА, я с артериальной кровью и зубовными матюками выдрал себя из синтетического гнёздышка спальника. С подлинно-садистским удовлетворением распинал нервно поскуливающего Тимофея Анатольевича. До краёв души исполнившись чёрной жёлчью, вслух наобещал Мисти, что если он, противный, вот тотчас же не проснётся и за стандартных сорок пять секунд не оденется, все "краски мира" пойдут по пушистой бороде, и вся его дальнейшая экзистенция как пейзажного фотографа не будет стоить даже скомканного лепестка диафрагмы. Бедный и доверчивый спросонок, Мисти, ясное дело, повёлся и тут же головой вперёд подорвался наружу, а дальше... Дальше ему уже было тупо лень расшнуровывать треки.

До самых кончиков пальцев ощущая, как живительный бальзам содеянного затягивает глубокие раны раннего подъёма, я двинулся наперерез туманному гало, жёлто-розовым мостиком перекинувшемуся через пригорок, похожий на черепаху, юркнувшую под толстый и тяжёлый земляной панцирь. Из-под арок рукотворных гротов, казалось, вот сейчас явится пара когтистых лап, покрытая костяными чешуйками и почти квадратная в сечении клювастая голова бронированной рептилии. Самый мощный, “дальневосточный” контрфорс Баклы, насквозь изъязвленный взаимопроникающими кавернами, змеящимися щупальцами и ветвистыми наростами ячеистого выветривания, выглядел призрачной "Чёрной Жемчужиной". До полного и окончательного правдоподобия ей не хватало только бушприта с болтающимися обрывками кливеров да щерящего осьминожью ухмылку капитана Дэви Джонса.

Справа от импровизированного наблюдательного пункта высилась убегающая на запад череда скалистых вершин: продолжение куэсты, словно остановленная сверхкороткой выдержкой волна, несущаяся вдогонку уже успевшей достигнуть Южнобережья Главной гряды. Вопреки реальности, Чатыр-Даг отсюда воспринимался более близким, чем с Таш-Джаргана - то ли из-за причуд “режимного” освещения, то ли из-за отсутствия, с чем сравнивать. За широкой луговиной валялся окруженный кривобоким забором хоз. двор запущенного карьера, а может, и его свалка. На гладко выбритой бензопилами груди холма, гордо топорща двускатные крыши, паслась небольшая стайка коттеджей. Нам было нужно куда-то между свалкой и этими коттеджами. Путь этот никак нельзя было объявить живописным, поэтому я лично ну совершенно никуда не торопился.

На очередной смене оптики к нам присоединился Костик, и я с вящим изумлением обнаружил у него в руках цифро-зеркальную "Соню". Ну-ка, Костик, напомни  мне, кто-кто не более полугода назад вещал с лиственной трибуны послеобеденного перекуса, что такие "тяжести" в эти горы могут тягать только  подтверждённые временем мазохисты? Ах, ничего личного? Только бизнес - на страничке "Проводника по Крыму" долженствует присутствовать только качественным фотокарточкам? "Не верю"! (с) Это, Костик, никакой не бизнес, а острый приступ кармы Любителя Полуострова. Вот ты посмотри, хотя бы, на Олежку: на рассветы он (смею заверить, ПОКА!) ещё не поднимается. Но плёночный Пентакс с целыми тремя (!!!) фиксами на закорках уже тут как тут. Дай волю, и мощная вспышка, и штатив адекватный к ним подтянется...

- Сегодня ты хрюкаешь, а завтра ты - хрючево...

Философские измышления Мисти за завтраком.

Ни света, ни счастья, не в лад, невпопад... Нет кадров. Зато есть деятельный Валера Рабинович и кипящий над огнём закопченный котелок. Овсяные хлопья с ягодами апо-LOL-геты мамалыги отметают с негодованием. А вот "Мивина" со ставридой, в густой и пряной "крови мёртвых помидор" бланшированной, своей участи не избегут. И чайку нам, разлюбезнейший Мисти, извольте с грейпфрутом и ананасом отвесить. По полной "сиротской" кружечке. А это ещё кто такой, во весь почти двухметровый рост улыбаясь, стёклами очков проблёскивает, к нам сорок шестым растоптанным поперёк склона вышагивая?

Уж не его ли Спасательная КСС-ность, гражданин Зелёный? Судя по бурной реакции Мисти - да, в наш полк "внедорожных" Костиков прибыло. Знакомимся, исподтишка рассматриваем друг друга: заочно мы, в общем-то, друг о друге наслышаны. Зелёный немного больше, чем я себе представлял. А рюкзак у него много меньше, чем того требует честный ПВД-шный хайкинг. Что-то в планах Мисти явно пошло наперекос. Ну и ладно. Главное - выступить пораньше, ковыляж до финиша у нас сегодня ничуть не компактней, чем давешний. Ну и куда, куда крадёмся? Там же спуска вниз отродясь не было! Да я ничуть не прочь прогуляться средней полочкой хоть до самого карьера. Но закат тогда придётся встречать в Староселье.

Оценка перпендикулярности скал, чесание репы, мини-фуэте в направлении исходного холма. Зато теперь, вполне себе согласно Евангелию от Бильбо Сумкина-Бэггинса, к плановому треку прилип поросячий хвост "туда-и-обратно". И снова здравствуй, Костик! Неужели вы всё ещё завтракаете? Тогда мы идём к вам! Короткий пролёт лестницы вьюном втискивается меж тянущих бесконечное "до" пещер и грохочет острыми камешками навстречу долине, лоснясь ручейками невесомой пыли, как кичащийся элитной шкурой персидский котяра. Зелёный с пылу, с жару набирает такие обороты, что угнаться за ним остаётся под силу только Тимофею Анатольевичу. Даже переходя на тяжёлую припрыжку, я в силах соревноваться с одним только гравием, ускользающим на свидание с небольшой рощицей, вогнавшей свой лиственный клин меж двух широченных лужаек.

Дай волю ногам, на пути к Трудолюбовке я бы заложил гладкую кривую через Дурной Яр. С лингвистической стороны - глянуть, чем он обязан столь элегантному "заглавию". С исторической - оценить масштаб разгула чёрной археологии и урон средневековым захоронениям, обнаруженным Костиком и Валерой во время сумеречного хаджа к полузасохшему роднику. Но наши Неуловимые Мстители предоставленные самим себе лидеры избрали кратчайшую диагональ по лесной дороге, оставляющей вершину Кизил-Чигир много левее. Ой, граждане тюрки, не ту, не ту вы гору "Красным Чигирём" окрестили! - заросли вокруг куда гуманнее тех, что давеча "на ужин грядущий" нам с Тимофеем Анатольевичем путь заступили. Да и насчёт Дурного Яра я, пожалуй, погорячился. Чем дальше в лес, тем больше в голове сомнений на этот счёт клубится. Солнце - ацетиленовая горелка, белёсая пыль до колен - испарённый флюс, потные тушки - истекающий вишнёво-алыми каплями расплава чугун. Ещё и грейдер проклятущий обочины в брустверы из каменного крошева закатал, ни тебе передохнуть, ни расслабиться...

На мгновение на землю упала тень одинокого облака и истаяла, как будто её никогда не было. Заступил путь ржавый трактор, но энтузиазма выполнить ...надцать шагов в сторону, чтобы на флэш-карту этого паршивца "оформить", не накатило. В горле саднило, веки горели так, как будто по этим ухабам когда-то не честный ракушечник из карьера возили, а особо изощрённую негашёную известь, а то и гидроокись натрия. Говорила мне мама, "ходи по лесу"... Следует отдать должное навигационному мастерству Зелёного: к магазину он нашу пошатнувшуюся здоровьем колонну вырулил мастерски. Знаете, как звучит по-украински "Always Coca-Cola"? - Хай живе "Живчик"! И мороженое, кстати, тоже "хай живе". Вкусив честно заслуженных кондиционеров (это я о Живчике и мороженом), мы с трудом разминулись с навороченными до зубцов ведущих шестерёнок байкерами и снова вляпались в грунтовку, якобы, стелящуюся вдоль истоков Бодрака. Вот только жаль, самому Бодраку об этом никто не сказал... Пожилому яблоневому саду, когда его корчевали, похоже, тоже не сказали, что он был на карте. В общем, местность многозначительно отличалась от "прогнозированной".

Долго ли коротко, - как в сказках сказывается, - доковыляли мы до некоторого оазиса, плакучими ивами поросшего да отарой овец перенаселённого. Мисти, ясен пень, родник проведать ускользнул. А Алик удобненько-так в тенёчке присел, и давай свои "аглицкие" берцы вдоль и поперёк матюками по кочкам носить. Дескать, ссохлись з-заразы, за зиму. Натёрли всё, до чего смогли дотянуться. Пристрелите меня, братцы, на месте, но дальше я из-под этого дерева только назад, в цивил, плюс три восклицательных знака вдогонку. И лицо у него при этом как у лягушонка Кермита из Маппет-Шоу, только что узнавшего о неизбежном бракосочетании со свинкой Пигги. Мы, естественно, масштабом трагедии прониклись. Взлобья как могли прихмурили, уголки губ к земле исказили, а внутри тихонечко-так себе думаем: "И кто ж тебя, собако, вот так, посередь бела дня в цивил-то отпустит"?!! Больше всех так Олежка думает, попутно вытягивая из рюкзака пару заношенных до характерно-щучьего оскала "карасей" (с). Прописка у настолько сношенных кроссовок может быть только одна - на мусорке. С каких заслуг они в новенькой "Татонке" за полторы сотни баксов ошиваются, только агенту Малдеру объяснить посильно.

Зелёного, похоже, этот фетиш образчик самовыражения креативного бомжа за самоё живое зацепил. Вытягивает Зелёный из рюкзака ремнабор: такую себе обувную мастерскую в формате школьного пенала. А там и запасные шнурки из репшнура - тройки, и подошвенное шило, и сапожный ножик из широкой ножовки по металлу... Становится мне на этом самом месте мучительно стыдно за "суровые мужские стежки" по мыскам Оксанкиных  многострадальных кроссовок, выполненных тупой цыганской иглой при технической поддержке мультитула "Leathermen"... Ладно, проехали. А что, прогрессивная инициатива Олежки пришить его фирменные "караси" прямо к Алику имеет право на жизнь! Потом ещё можно результат в горячие уголья сунуть: вулканизация отдельно взятого пешеходного индивидуума образуется!

- Я ведь говорил Валику (Нужденко), что ненавижу этих фотографов... Но всё равно пошёл с ними!

Альбертище, критически инспектирущий "караси".'

Вообще, я на профессиональный подход к "карасям" почти не пялюсь. Мне выражение аликовой фейски лица интересней. Такая по этой фейске лица палитра чувств переливается, мать честная, всем северным сияниям северное сияние, но проинвертированное всемогущим Фотошопом в чёрное полымя ада. Ещё бы: до Трудолюбовки прямая видимость, а до Кыз-Кермена - три часа "шагомарша" на алтарь садо-мазо-рюкзакизма вынь да положь. К чести Алика, повёл он себя в высшей степени харизматично: улыбнулся как Христос на кресте, распихал мега-мозоли в "караси", познавшие ужас выдёргивания из златого небесного облака нирваны... - Пшли?  Мы вскочили, и действительно "пшли", ликуя в душе, что идём всего-навсего к Кучук-Ашламе, а не значительно дальше, куда - после всего пережитого - могли быть запросто отправлены "в пешем порядке с эротическим уклоном".

* * *

За несуществующим водохраном пыльная лента дороги неохотно поползла вверх, делая нас ещё ближе к солнцу. Мышам, участвующим в классическом опыте со стеариновой свечой и перевёрнутой стеклянной банкой, и то помирается комфортней. Липких капель по бокам ползёт всё больше, воздух всё горячей, дышать окончательно нечем, а выход из-под прозрачного колпака, загибающегося невидимыми краями к самому небу, не положен по определению опыта. Вот такая фиговая осень... Протокол движения всё сильнее напоминает старт Больших Гонок "от Нью-Йорка до Парижа..." в исполнении Джека Лемона и Тони Кёртиса. Где-то далеко впереди лихо гарцует Профессор Фэйт Зелёный, у которого Мисти Макс определённо нажал "не ту" кнопку. Прямо на хвосте у него висит Великий Лесли Тимофей Анатольевич, от заслуженного лидерства которого удерживает исключительно незнание дороги. Чуть позади влачится могучая кучка из "трёх с половиной инвалидов", готовая рассыпаться кто - хлипкой трансмиссией, кто - перегретым движком, кто - штопаными вдоль и поперёк "карасями" (хи-хи)...

Хозяева встреченной по пути "копейки" моментально обрели статус личных врагов Тимофея Анатольевича. Ишь, лихоманцы, что удумали: воспрещённый к разбазариванию лесной орех в багажник собирать! Обогнув полвека как невозделанное поле, "душегубка" дороги втиснулась меж сосновых рощ и затянула старую песню вверх. Достигнув вываливающего язык перевала, Зелёный затеял спускаться к "Маленькой Козочке" прямо в лоб, но нам не слишком глянулись верхушки деревьев, едва выступающие из-за кромки скуластого косогора, с коего нам предлагалось "по-быстрому кувыркнуться". Мисти с Аликом, прямо как два главбуха, устроили "перекрёстную сверку" GPS, и очень скоро мы уже чинно-благородно, (то есть, как и положено Бла-ародным Донам...), шагали вниз по крутому зигзагу сваливающейся с хребтовины тропы, назвать которую дорогой мешал буйный подрост на перемычке, разделяющей две каменистые ленты.

Ноги меня к этому моменту были никакущие: наверное, именно так чувствуют себя глиняные големы, случайно забревшие в печь для обжига красного кирпича. Ни модные треккинговые носки "Mund", ни разношенные до целлюлитных растяжек на нубуке "Саломоны" тому помехой не приключились. Мисти ускакал в компанию к Зелёному и Тимофею Анатольевичу, Олег с Аликом в четыре ноги "подметали хвосты" колонны. Я остался один на один с камнями заставляющей думать, как комфортно поставить ногу, дороги и мыслями, что час от часу становились лингвистически неприличней. Ребята, я приехал сюда за Золотой осенью, а оказался в конченом августе: окружающий тропу "свежачок" был зеленей самой бриллиантовой зелени, а то, что всё-таки успело выгореть на солнце, могло дать "вот такенную фору" соломенной шляпе Страшилы Мудрого. Где прохлада? Где обещанные краски?!! Дорога стала замкнутым на самоё себя палиндромом, мы - пожизненно заключёнными, приговорёнными его циклически проговаривать. Даже доминирующие по правую руку утёсы из грубого известняка были не в силах развеять тоску утомленного фотографа.

Распахнувшаяся слева прогалина подарила кому-то более удачливому не прорисованный на картах двухэтажный особняк. Справа потянулись заборы, достойные окружать сверхсекретный танковый полигон. Почему сверхсекретный? А к чему мирному старосельскому самаритянину двухметровый заборище без единой трещинки с подогнанными, как крышка автоклава, воротами? Почему танковый? А с чего иначе мирной дороге траками гусениц в мелкие кубики покрошенной быть? Не на БМП же они здесь в честь Дня ВДВ зажигали?!! Пытка километрами продолжала неспешно сбегать под горку. Насколько извращённым изощрённым воображением следовало обладать, чтобы нанести на карту стоянку Кучук-Ашлама в месте, где ни родника нет, ни палатки-то единой притулить негде? Чую, за теми заборами все заветные пятачки похоронены... Что это там, в буйной крапивушке, ворочается-шебаршится? Ну почему, Алик, вот так, сразу, "песец подкрадывается"?

- Дайте Олегу отдышаться!
- На пенсии будет отдышка, тогда и отдышится!

Из диалога Костика/Зелёного и безжалостного Мисти.

Удавив последнюю надежду на комфортный обед, мы по щебню и хворосту сползли на лужайку в очень кстати расширившемся овражке. Приземистые кустики - это вам не травка, особенно не разляжешься, но если ноги подогнуть и в рядок на кромке устроиться - третий сорт не брак. Народ живенько вспотрошил консервы, наломал татарских лепёшек, жуёт. И тут диво дивное приключается: Тимофей Анатольевич от еды открестился! Лежит, едва-едва плавничками шевеля, что тот "глосик" у харАктерной тёти Песи из "Ликвидации". Многое в жизни видел. Но чтоб киндер от хрючева морепродуктов в глухую несознанку уходил - это... Это... Это гены! Сам я только что камушком лежать сейчас и годен. Былинным. Что три пути героям да богатырям открывает. (В спарке с GPS я ужо им и дальность, и азимут хоть до галактики Кин-Дза-Дза в спирали укажу). А коль герои да богатыри сей, конкретный, камушек несанкционированно разбудить измыслят, так он им ещё и "бонусный" немецкий предлог направления движения к WGS-84 координатам присовокупит!

Болото, имя которому сон, не отпускало, с бульканьем уволакивая в багровое пространство непонятных теней даже тогда, когда набитые за четыре часа солнцепёка подошвы уже снова скользнули в треки.  Выцарапав себя из объятий дрёмы, я потихоньку пристроился в кильватер к Зелёному, настроенному обильной трапезой на более демократичный темп. Как то "вдруг" окружившие нас домики и огороды Староселья жались к каменным стенам тесной долины, плавно вписываясь в её незаметное понижение на юго-запад.

Улица была длинной до неприличия. Подумалось, что к ней можно смело применять столичные, сиречь, киевские традиции: ещё  какой-то квартал назад магистраль была Борщаговская, - БАЦ - она уже Космонавта Комарова, а там и 50-летие Октября в шеренгу подтянется. В отличие от привычно-шумного базарного пятачка, на развилке в ущелье Марьям-Дере было тихо-тихо, чтобы не сказать безжизненно. Не ругались соседи. Не брехали собаки. Не “курлыкали” сторожевые гуси. Только глухо бухали пыльные горные ботинки да асинхронно клекотали победитовые зубы дюралевых "костыликов".

Мы остановились подождать, пока подтянется "боевое охранение тыла", и всё вокруг завертелось. Вверх по улице прошуршала шинами дутая "Ауди", кажущаяся анахронизмом из далёкого будущего. Рыжим чёртиком выпрыгнув из приоткрытой калитки - ах, чтоб тебя! - ломанулся в сторону центра молодой сеттер с красной тряпицей то ли бантика, то ли ошейника. Мы мигом изготовились обороняться - и в чёрных глазах воспоследовавшей за зверьком татарки полыхнули серебряные искорки смеха. И вам здравствуйте. До самых манжетиков белоснежных блузок презирая календарное воскресенье, из боковой улочки топали две девочки в школьной форме - Зынжирлы-Медресе, что ль, после пятисот лет забвения снова в строй ввели?!! Узкие оконца-бойницы. Ракушечные стены. Черепичные крыши. Оцинкованные водосточные трубы. Модерновые водонапорные башни. Чёрные от времени деревянные Л-ки электрических столбов на утёсах. Шум-гам-толчея у разноцветья ларьков вечного базара. Горьковатый выхлоп легковух, маршруток и систематически подтягивающихся автобусов. Запах лагмана, плова, жареного мяса, старой мочи. Шеренги пивных бутылок у навеса-остановки, до уборки которых в этом городе никомушеньки нет ни малейшего дела. Типичное, хрестоматийное  Староселье.

Присели, отпыхались, метнулись кабанчиками в соседний магазин. Чтобы не высосать слезящийся ледяными слезинками счастья пивасик "здесь и сейчас", потребовалось никак не меньшее напряжение эго, чем вчерашний "перегон" тушки к костру. В глазах у составившего мне компанию Алика плескалась точно такая же затаённая мука раздумий. Значит, нужно вставать и идти. Тут гром средь бесцветья заполуденного неба. Это как так -  "домой"?!! На работу ведь только завтра! А куда мы тогда, простите великодушно, щемились сломя голову и все прочие выступающие части тела с самого ранья? На автобус?!! Мой едва оформившийся пиетет к "скороходному" Зелёному мигом устремился к абсолютному нулю. Как говорят в Одессе, "таки да"! Жёлтый "Богдан" радостно сглотнул ещё одну добычу, тихо фыркнул, вывернул руль влево и, выписав широкий радиус, исчез меж шеренг замерших в немом салюте одноэтажек. "Мультяши" "Аборигены", - съязвил я в лучших традициях Эдди Вэллианта, с помощью нехитрого трюка с осевой избавившегося от секси преследовательницы в Мульт-Тауне. Всё, отличное от ПВД (или пролонгированных правительством майских...) для подавляющего большинства  крымчан - табу за семью перевалами.

Мы были единственными, кому хотелось идти вверх по Иосафатовой долине. Народ, пресытившись  "ласточкиным гнездом" иудеев и расплющенный горячим цехом затянувшегося лета, с застывшими лицами профессиональных зомби с трудом переставлял ноги нам навстречу. Скажу я вам, это тоже было зрелище: распахнутые и  выпущенные из-за пояса рубашки, скатанные до трепыхающихся грудей футболки, подвёрнутые до колен штаны, руки матрон, занятые куняющими от перегрева детишками… Почему неведомо, но подъём к Успенскому монастырю оказался иглой, проткнувшей надутый пузырь накопившейся усталости. Неслышный "хлоп" - и сомлевшая тушка вдруг встрепенулась, презрительно отвернулась от длинной очереди к освяченному "фонтану" живительной влаги, жутко возжелав двигаться дальше. Тпру, залётная! Куда ж ты потопаешь, если табличка "Проход запрещён, территория монастыря" целым казаком в униформе, да еще с нагайкой, укреплена? Не то, чтобы казак прямо у самой таблички стоит, но "пасёт", зараза, глазами нужный проулок, что дневальный - боевое знамя полка, сотни, или какие там у них, казаков, ещё мобильные боевые единицы практикуются.

"Развьючились" мы у орешника. К парапету отреставрированному привалились. Лица - кирпичом, отдыхаем типа. А Олежка, дабы окончательно бдительность "чёрной униформы" усыпить, в очередь попить пристроился. Пять минут сидим. Десять сидим. И начинает наш бравый казаче поневоле зевать по сторонам. Ещё бы ему не зевать, когда слева направо столько юной горячей плоти с мАсковским акцентом упруго покачивается! Я сам готов обеими кулаками в грудь забарабанить и взопить, как Гуфи, увидевший на деревянных подмостках бара леди своего сердца. Подхватываем мы потихоньку наши чувалы, и с максимально доступным ускорением ломим наискось, мимо солидных гаражей монастыря, запрещающей проход треноги из арматуры, старинной каменной кладки, всё выше, выше, к резкому повороту вправо и  финальному взлёту тропы по поросшему высокоствольным редколесьем склону. Хорошо, хоть сухо: если уж пыльная земля под ногами из-за крутизны временами проскальзывает, после дождя здесь без стальных когтей ниндзя на руках да альпинистских кошек на ногах пушистый белый зверёныш в полный рост. Держите меня, корни! Коль покачусь - пока пяток стволов не завалю, не видать мне состояния покоя...

* * *

Лестница, как и пророчил Юра Езерский, явила себя неожиданно. Крутые и высокие, иззубренные ступени нежно тёрлись о грудь великолепного утёса, элегантным росчерком циклоиды исчезая с глаз за перегибом той самой стены, что где-то много ниже по склону приютила Успенский Скит. Всё ещё подсознательно “уходя от погони”, мы слёту затопали вверх. Всё выше, выше... Опаньки! А чего эт коленки больше добровольно не разгибаются, хотя “лестница в небо” всё ещё не закончилась? Потому, что подошвы будто свежим супер-клеем намазаны, а рюкзак внезапно стал таким тяжёлым, хоть прямо посередине шага падай, и привал длиною в вечность устраивай.

Примерно так ощущал себя известный собиратель животных Джеральд Даррел в тропическом сердце Камеруна, после обильного возлияния попавшийся на хитрый трюк Фона Бафута: "Семьдесять пять ступеньки. Сейчас мы их всех считать..." Вдохнуть. Перенести вес. Вцепиться в шаткий ржавый поручень. Напрячься. Оторвать ногу. Безвольно бросить её на очередной выступ. Перенести вес. Задержать дыхание. Посильнее оттолкнуться... Пауза. Левая стена - синий лёд. Правая стена - алый огонь. Может быть, кто-то идёт впереди, или за мной... Мне надо дойти... Очень надо... Ой. Это уже из наушников. Продолжаем разговор.

В дальних закоулках мозга крохотным угольком тлела надежда, что первым увиденным сверху станет чудная панорама на юг с венцом творения - Бешик-Тау. Какое там, чуть идущая волнами каменная плита, травянистая пустошь, стянутая смирительным ошейником подступающего с трёх сторон света труднопроходимого "мерзколесья". Угнетённые безводным существованием пушистые дубы, считающие себя кустарником, сменялись куртинами можжевельника, объявившими себя секвойями. Боярышник, желавший померяться толщиной ствола не менее чем с баобабами, следовал за дикой грушей, до самых кончиков корней захваченной инициативой превращения и без того острейших сучков в колючки. Скоренько отвернувшись от  буйства зелёной стихии, я убедился, что надежд на "вах-какой" Вид лелеять так же не стоило. За срезом массива, на самом краю которого мы стояли, просматривалась узкая полоска зелени. Под ней - асфальтированная дорога, над - точно такая же, как наша, стена мыса Бурунчак, с разбегающейся широким треугольником каменной кладкой, когда-то защищавшей Чуфут-Кале от нападения с юго-запада. Во имя чего братья во Иисусе городили вышибающий дух ступенчатый артефакт - только Богу Отцу да Святому Духу ведомо.   

- Вы белочку на перилах лестницы видели?

Из-за грубого лестничного марша появился ярко-зелёный купол "Татонки", а за ним и лицо Олега, вполне соответствующее второму - то есть красному - сигналу того же самого "виртуального" светофора. Ишь ты, белочку ему подавай... Да я на последних ступеньках этого горького катаклизма, по-моему, даже полосато-оранжевых крокодильчиков с зелёными хохолками, пыхающих гаванскими сигарами “Kohiba” разглядеть успел!!! Мы с Аликом ещё посидели, усмиряя дыхание, объединёнными усилиями удавили в зародыше желание прям сейчас облегчить рюкзак на поллитра искрящегося пузыриками "светлого" счастья, и ступили на протоптанную внедорожниками грунтовку, в полном согласии колей устремлённую строго на юг. Мир вокруг становился всё более серым и холодным. Высота росла нехотя. Лес оставался всё таким же густым и негостеприимным, заставляя радоваться каждому метру пути, исполосованному симметричными "ёлочками" широких протекторов. Я, кажется, начинал горячо и преданно любить джиперов: в жизни нам без них до темноты к Бешик-Тау не выбраться...

- Я люблю ходить в походы потому, что каждый день рискую жизнью!

Олежка, после подъёма по лестнице с белочкой.

Ассиметричная и широкоплечая трапеция приземистого холма была более чем наполовину опоясана мохеровым шарфом сосновой рощи. Значительно правее, за травянистой пустошью, топорщились арматурой и гнутым швеллером какие-то заброшенные мега-строения. Где-то там таился “сложный гидротехнический комплекс” одноимённого вершине конденсационного источника, но времени на разведочную радиалку "начислять" было неоткуда. Дороги стянулись в тугой узел, на короткое мгновение нерешительно замерли и расплелись косичкой - именно так выглядит лопнувший под нагрузкой стальной трос. Десять глаз привычно высматривали указующие на Тепе-Кермен "кирпичи Ариадны" с контрольной надписью для самых грамотных, но тонкий каменный дротик неизменно оставался за деревьями слева. Бешик-Тау нехотя отступал в нерождённый закат, всё больше напоминая скошенную с одной стороны башню корабельного орудия, с которой то ли пацифисты, то ли террористы скрутили самый главный калибр. Слева был лес. И справа был лес. Под ногами сухо потрескивали серо-чёрные стебли однолетних колючек, неустанно цепляя колючих "ёжиков" на перекрестья шнурков до смерти надоевших треков.

Хищный клёкот мотоциклетного движка настиг меня в момент "слива радиатора". Несимпатично расхристанный, я как был, с занятыми руками, ломанулся наискось в колючую чащобу, как-то не особенно задумываясь о потенциальных "гирляндах из лампочек" на окружающих сучках. Где-то левее атакующими слонами ворочались в подлеске расторопно маскирующиеся Мисти с Олежкой. Амплитудно-модулированное покачивание потревоженных ветвей. Стасис тишины. До дороги совсем близко: периферийное зрение легко угадывало ее сквозь листву. - Повесьте на раскулачивающего пчелиное Винни-Пуха ярко-красный рюкзак. Тут уж никакая песенка "Про тучку" не поможет - думал я, без особенного успеха стараясь провернуться лицом к невидимому врагу. Ветки отчаянно сопротивлялись. На голову и за шиворот сыпался какой-то мелкий мусор. Двухколёсный "ахтунг" неохотно затихал, удаляясь куда-то в направлении стоянки Сарабей. Мы потихоньку потянулись следом: до долгожданной развилки на юг оставалось не больше пары минут быстрой ходьбы.

Вот так, чисто на тропе встретить старинного приятеля - пусть даже по взаимной договорённости - всё равно приятно. За два дня Серёга если чем и изменился, так только сменой импортного городского рюкзачка на ёмкий соотечественный "Командор". Нет, вру. Поясная фото-сумка, хоть и сохранила бренд "Canon", припухла самый минимум втрое: "зеркальная" болезнь продолжает безжалостно косить наши пешеходные ряды. Так. Теперь у нас стало два "Никона", два "Кэнона" и целый "Пентакс" на шестерых. Пусть даже один из "Кэнонов" пока всего лишь мыльница Тимофея Анатольевича, всё равно показательная статистика! Дорога какое-то время струилась правым бортом холма, но потом всё-таки сдалась и, скользнув вверх по бугристому, как подворье старой кошары, каменному щиту,  подобралась к самому обрыву.

Грубо-ячеистый известняк нырял прямо в заросли, не оставляя ни малейшей надежды на удобства лагерной жизни. Да и Тепе-Кермен отсюда был каким-то не особенно выразительным: полностью сливался северным склоном с широким каменным козырьком, тянущимся от восточных окраин Чуфут-Кале, становясь ещё одним безымянно-серым останцем. Вклинившись в тёмный туннель с куполообразным сводом - чигири слева и справа стояли единым фронтом, силясь ободрать навеску с рюкзаков скрюченными когтями сушняка - мы двинулись по тропе "вглубь" останца, где его осиную талию перетягивал пояс древней крепостной стены, давным-давно превратившийся в груду обломков. Господа, господа, с таким рвением браковать одну за другой все встреченные полянки - так никакого Кыз-Кермена не напасёшься! Я уже всерьёз подумывал о путче, когда впереди раскинулась по-настоящему огромная пустошь со следами усыпальниц-долблёнок. Тепе-Кермен был имнено там и так, как ему положено было находиться: даже дымчатых горбиков Чатыр-Дага не застил. Это, впрочем, ни на миг не помешало Бла-ародным Донам забраковать поляну за "недостойную ветренность". Ну как можно сопротивляться настолько тонким нюансам критики, да ещё со стороны "неровно дышащих" к фотографии?!!

Вообще-то закуток, куда меня, шипящего, как перегретый котёл локомотива и плюющегося крутым кипятком, приволокли сотоварищи, был выше всяких похвал. Ровно, уютно, укромно, пышная травка, сухостой рядом. Даже чей-то тёплый шерстяной свитер позабыт-позаброшен на кустике... Дымящемуся кострищу на поляне, правда, следовало не быть, но уж тут Бог нашим предшественникам судия и палач. Актуальную до небес проблему водоснабжения порешили препоручить Мисти (попробовали бы вы отговорить Мисти от посещения незнакомого родника!) и новоприбывшему Мерлину (Сергей Романюк-Михайловский - это даже длинней Тимофея Анатольевича будет, я виртуальную клавиатуру на КПК до  самых жидких кристаллов протру...) Второму - чтобы не чувствовал в первый день похода недобор высоты и недостачу погонного километража. Алик мигом узурпировал позицию шеф-повара, с плохо скрываемым блаженством услав мигрирующих по территории "бездельников" за  дровишками.

"Застав дурня собирать дрова"... Полчаса - и у кострища вырос осьминог не осьминог, богомол не богомол, дикобраз не дикобраз, но нечто, интегрировавшее ДНК всех вышеозначенных спесименов, да ещё и не без инцеста с тёрном и серебристым лохом. Не вполне поверив, что выбрался из передряги без изререзанных вдоль и поперёк вен, я слизнул капельки крови с запястий и приступил к установке палатки. Не корысти ради то, чтобы присутствовала жизненная необходимость карячиться один на один с сетчатыми рукавами для дважды перекрещенных дуг, но тренинга для. "Автопилоты" - они тоже нуждаются в предварительном программировании. Дым извивался тройными интегралами, а иногда и гладкими кривыми более высоких порядков. Я пожевал носом воздух. Густенький, но питательный (с) ошеломляюще пыхтел макарошками. Алик с предельной нежностью - примерно так сапёр от Бога выкручивает взрыватель противотанковой мины - счищал шапочку из фольги с широкой горловины "Чернигивського". Я засмотрелся: тонкие серебристые ленты рвались равнобедренными треугольничками, и казалось, что никакое это не горлышко повторно использованной пивной банки, а экзотический серебряный мандарин. 

Упругое бормотание двухосной "шайтан-арбы" налетело откуда-то издали, на миг сделалось тише, совсем заглохло, чтобы вскоре вновь ожить, расцветая сухим хрустом ветвей, пульсируя скрипом рессор и заходясь смрадом дешёвого бензина. Здравствуйте, господа туристы, приплыли... Лесник был молод, предельно вежлив и настолько вменяем, что мы даже не стали отнекиваться, что за установку палаток на территории Государственного заказника платить всё-таки следует. А Алик настолько вдохновился общением, что даже "спалил" отсутствующих Мисти с Мерлином, что, в свою очередь, послужило поводом для ответного реверанса в виде ощутимого дискаунта. До полного консенсуса в этом расшаркивании ножками не хватало только "Ну что вы, Сэр, мы никак не можем этого принять…" и "Я всё-таки позволю себе настаивать, Джентльмены"...

- За нас. За Крым. За Крым в нас и за нас в Крыму!

Тост Альбертище, от которого было невозможно отказаться.

Крайне довольные друг другом, мы потянулись впить "червоного пивденнобережного" на крутой бережок Пространства, а Страж Лесного Фонда “дал шенкелей” служебному Буцефалу и, после короткой перегазовки дымно растаял на просторах городища, южный предел которого мы так и не сповадились истоптать. Родник,  осенней полноводностью которого так бурно восторгался Мисти, поделился с нами не самой чтобы прозрачной, но достаточно прохладной для хранящейся в каменном "казане" влагой. Самое главное - её с запасом хватит и на сегодня, и на завтра. Отхлебнув прямо из горлышка первой производной виноградного сока по времени - эх, а ведь было золотое время, в солнечной Молдавии производили и портвейн, и кальвадос, и даже марсалу - я вызволил штатив из оков технократической рогульки для костра. Вщёлкнул камеру и предпринял ещё одну разведку на "край земли", как озаглавил про себя выступ с панорамой на Тепе-Кермен.

- Я думал что умру,  пока дойду до Староселья. Я думал что умру, пока поднимусь по лестнице до Успенского. Я рискую жизнью, доедая эту гречку на Кыз-Кермене!

Из воспоминаний Олега.

Тишина над глубокой долиной распростёрлась космическая. - Ни птиц, ни машин, ни гласа человечьего. Только где-то позади, за путаницей зеленей нет-нет, да и скакали мячиками пинг-понга приглушённые баритоны Алика и Мисти. На юго-юго-востоке, в бескрайних просторах Заповедника, трепетал раскалённым оранжевым сердцем догорающий костёр. Почти в створе усечённого конуса Тепе-Кермена - контровой свете делал его чернее неба - переливались весёлые огоньки Научного. В "длинную" оптику была прекрасно видна одна из башенок телескопов: ещё не успевший распахнуть бело-коричневый зонтик шампиньон-переросток. Если медленно-медленно вращать головой, казалось, что сам мир кружится вокруг тебя, укачивая, успокаивая, нежа, унося в сладкое и желанное небытие на невидимых перепончатых крылах гигантской летучей мыши, порода которой - сон.

Волнистая, но удобная ступень, словно специально вырубленная древними ценителями созерцания бесконечности, ничего не имела против засиживания пришлыми персоналиями, тем не менее, нужно было брать себя в руки и отправляться в сторону отбоя. На плечи бесформенной амёбой навалился ком ностальгии и яркого, как вспышка молнии, несогласия с "кулуарными" потребностями моих товарищей: как славно было вон там - руку протяни и достанешь - у самого "рога носорога" на острие Тепе-Кермена! Наташка ничего не имела против установки палатки в средоточье восьми ветров, где не было нужды шкандыбать по чигирям, чтобы полюбоваться прекрасной полнотой Луны... Вернувшись на полянку, я строго-настрого наказал Тимофею Анатольевичу снарядить "cellular-ный" (не путать с целлюлитным!) будильник на три часа ночи, а ещё через десять минут реальность, вспыхивающую сине-зелёными и красно-фиолетовыми всполохами фантомов, отсекли неподъёмные гильотины век.

* * *

Осень... С грацией трансформеров меняя слоистые очертания, с востока неслись фиолетово-серые клясы облаков: так в мультах про былинных героев рисовали несметные полчища монголо-татарских супостатов. Осень... Ветер подраненным вороном трепыхается в кронах нависающего над обрывами кустарника, время от времени теряя комки мрака, сначала взмывающего вверх в набегающих воздушных потоках, а затем, после секундного стасиса, симметрично разматывающимися спиралями ускользающего вниз, навстречу безглазым окнам домов и ржавым полубочкам ангаров давным-давно отчаявшейся пересчитать годы не-жизни и не-смерти В/Ч номер ХХХ. Осень... На четыре пальца ниже перезревшей Луны протянулся узкий, как четырехгранный штык, росчерк одинокого облака, превращающий её в заключительную точку невидимого глазом предложения. Бежали минуты. Налетевшие облака на миг стёрли сияющий диск с лика небес, будто кто-то огромный поднёс чёрный лист неба к зыбкому пламени тонкой церковной свечи. Секунда, другая - истончаясь и клубясь, облака отступили, проявляясь на  матово-опалесцирующей сфере дымчатыми рунами неведомых заклинаний.

Всего три героя нашли в себе силы встретить лицом к лицу "час кабана": Тимофей Анатольевич, у которого тупо не было выбора; Мерлин, даже не успевший сильно удивиться, зачем он в это вляпался, и ваш покорный слуга, ибо бзик долг революционный многолинзовый к тому безусловно обязывал. Температура окружающей среды начисто сносила башню: кроме труселей и ветровки организму ничего не хотелось. Да и первые, положа руку на брюшко, были реверансом никому не нужным приличиям. Бла-ародный Дон сходил вправо, протрусил влево. Засада, нет достойного переднего плана. Вообще-то я знал ещё с вечера, что светописАть отсюда как бы нечего, но ведь надежда умирает только с рассветом! Вот, сосенка вроде, неплохая. Пусть даже путаницы кустарной левее неё избыток. Какое счастье для кустов, что рюкзак тяжёлый... Найдись в нём объём для добрых садовых ножниц - живенько всю буйну поросль на силос покрошил, ибо неудовлетворённый композицией фото-вредитель опасней лесного пожарища.

Снизу редко, но равномерно, как автомат, ку-кало. Не куковало, а именно ку-кало: будто там, в темноте, некто в шёлковых малиновых штанах перед длинным строем пацаков взад-вперёд расхаживал. Перекатывающиеся грузными морскими валами тучи заставляли луну игриво помаргивать, обращая безмолвный, как корабль-призрак, Тепе-Кермен то к свету, то к тьме. Опоясывающие нижний, округлый ярус скал глазки-пещеры и длинные, более светлые плети осыпей делали его похожим на смиренно поджидающего неосторожную добычу тарантула. Тело чуть ли не в голос просило отдыха, но сознание простиралась обрывочными мыслями, как познающий свои пределы вакуум, наконец, освобождаясь от рутины бэкапов, подсчёта трафика и липких белых клякс пасты КПТ-8, аккуратно размазанной по радиаторам северных мостов и многоядерных процессоров. Пусть открывание век на рассвете будет болезненней срывания бинтов с запекшихся ран, сейчас я целиком твой, Владыка Ночь.

День третий