День 3, 27 сентября.

Кальоны, Балки и Утюги.

Трек: п.г. Кыз-Кермен - Алимова Балка - Змеиная балка - г. Бурун-Кая

Когда увидел у Г. Д. Робертса "почти совсем не очень далеко",
почему-то сразу подумалось про наши походы...

С.Романюк-Михайловский.

Глава третья, в которой присутствует масса покрышек, ещё больше - развилок,
и трещит по швам сама "концепция походов" (с).

В ЭТОТ РАЗ БУДИЛЬНИК НЕ ЛОМАЛ СЕБЕ МЕМБРАНУ "Алунамдип енем ж ыт"-ом*, ограничившись бодрым сопрано "Wake up, take it e-a-sy..." В контексте острейшего нежелания совать нос наружу, бодрый диско-шлягер казался специально и тщательно подобранной издёвкой невидимого ди-джея. Очень и очень разумно: покажись он на глаза, кровавое возмездие стало таким же неотвратимым, как желание дышать у пять секунд как  повешенного. Теперь вы оценили общий настрой, да? :-) Тимофей Анатольевич, похоже, тоже понял, что персонального приглашения на воздух ему ввек не дождаться, и ускользнул в мерно шевелящийся ветвями сумрак ещё до того, как я изготовил к бою фотоаппарат. А дальше начался цирк. Думается, даже известные "Двое из Ларца" не среагировали на приглашение к ужину так быстро, как выкатились из палатки Мисти с Мерлином и… Алик. Здравствуйте вам! И куда ломимся? Это ведь всего-навсего рассвет, коего, если вскинуться в хмурый зенит, запросто может не произойти... Почему сразу "ты что, остаёшься"?!!

* Кто не в теме - сынуля у Бобуса мастак петь "Ты ж мене пидманула..." наизнанку и заряжать это извращение в качестве будильника.

Тусклая и размытая кремово-жёлтая камбала Солнца, трепеща зубчатыми краями плавничков, из последних сил старалась ускользнуть из плотного ячеистого невода - армады облаков, с целеустремлённостью фанатика пробирающейся с запада на восток. Непринуждённо забавляясь с податливыми, как разогретый в духовке пластилин, атмосферными фронтами, ветер не забывал мелко потряхивать верхушки деревьев, раз за разом отправляя в воздушную регату десятки утлых невесомых чёлнов. Лишившись единственной в жизни опоры, листья спутанными в трёхмерный клубок коридорами шли на посадку, медленно вращаясь и изредка сталкиваясь, чтобы обрести последнюю гавань в двухсуточном запасе дров или давным-давно переставшей дымить каменной крепости кострища. Крест-накрест перехлёстнутые неопреновыми темляками треккинговые палки и противостоящий им "тригопункт" штатива шелушились невесомыми струпьями размётанного из костра пепла.

Ирреально синяя и гладкая у горизонта, к зениту облачность встопорщивалась выпуклым бочком опрысканной медным купоросом сливы, а подпирающие её куэсты щерились чередой сработанных зубов травоядного чудовища, как раз изготовившегося её - спелую отведать. Давление челюстей медленно нарастало. Вот по синеве растёкся нежно-жёлтый сок, тонкая кожура неба беззвучно лопнула, неохотно выворачиваясь краями наружу. В широкой волнистой прорехе вспыхнула оранжевая сердцевина с ослепительно розовой бусинкой одинокой косточки. Презрев закон тяготения, косточка не выпала, а по крутой диагонали устремилась вверх, превращая ближайшее окружение в феерию тёплых оттенков: лимонного, алого, багряного... Затем она внезапно раскалилась добела и сгинула, а прореха, беззвучно прошамкав что-то неразборчивое холодными сине-фиолетовыми губами зомби, схлопнулась, не то, чтобы верша, но царственно утверждая подношение нового дня.

Заворожённые таинством атмосферного бытия, мы постояли на обрыве ещё немного. А затем ещё, и ещё... Облака исступленно клубились и множились, прямо как нано-роботы в кровеносной системе заместителя директора ФБР Уолтера Скиннера. (Ну да, да, на втором мониторе у меня спираль шестого сезона "Х-Fliles" как раз раскручивается...) Кумулюсы разбухали сдобным тестом на свежих дрожжах, заполоняя до краёв густо-синюю кастрюлю неба и вываливаясь у окоёма на грешную землю, то ли тщась посрамить, то ли наоборот, протянуть красную нить соратничества пребывающему на самом пике анти-авиационного биоритма исландскому вулкану Эйяфьяллайоекуллю. Я нашёл в себе силы отвернуться, и был вознаграждён единственным медно-золотистым всполохом башнеподобной громады, похожей на перевёрнутую виноградную гроздь, зависшей над всё ещё  погружённым в предрассветный  морок западом.

Завтрак на скорую руку - крутой кипяток и злаки быстрого запаривания - спорая "свёртка" лагеря, изрядно напоминающего эпицентр разрыва тяжёлой авиабомбы. Это ж надо, сколько разнообразного хлама требуется для комфортного существования шести Бла-ародных Донов! Забавно, вестимо, выглядит бивуак команды человек, этак, в пятнадцать-двадцать... Пока Олежка рысил на фото-прощание с Тепе-Керменом, мы, как было обещано леснику, "начислили" остатки воды в кострище. - Хорошо заранее знать, что ключ, некогда поивший бандита с большой дороги народного мстителя Алима, полноводен и круглогодичен. За крутым косогором картаво рычала неспешно просыпающаяся трасса Бахчисарай - Синапное. Коридор из густого шибляка вывел нас на безымянный перевал, шибляк, не торопясь отставать, проводил до огромного луга с изржавленными до ажурных дыр табличками по всему периметру. Что-то ведь они когда-то кому-то запрещали... Отогнав непрошеную мысль о   противопехотных минах - вот оно, ментальное наследие Страны Красных Кхмеров! - я вслед за Мисти вышагнул на обочину. Не то, чтобы наступила пора планово отдыхать, но едва приметная тропка мяла траву по азимуту "неокординаченного" родника, что было для Мисти даже бОльшим вызовом, чем маскирующаяся под туберкулёз системная волчанка для доброго доктора Айболита циничного Грегори Хауса.

Переждав клинический (от слова "переклинить") случай острого родниковедения, дорога обогнула протянувшийся с севера на юг приземистый холм и, всё так же продолжая извиваться по густым зарослям граба и дуба, явила нам вершину Караул-Тепе. Тут Мисти вновь переклинило на родник, что твой плуг в железобетонной борозде. Алик возмутился еже-пятиминутными привалами, а Мерлин, напротив, подписался поучаствовать в разведке. В общем, дальше мы двинулись вчетвером, обозначив местом встречи штриховую "магистраль" на карте Дениса Комиссарова, по пологой лесистой диагонали забирающуюся на самые обрывы Качи-Кальона. Гладко было на электронной бумаге, не забыли и про овраги, но вот только самой "магистрали" в данной реальности почему-то не случилось. Джипы в ту сторону, вестимо, катались, но, кроме едва примятой травы на опушках, нет в жизни счастья! Я даже метров сто пятьдесят в сторону Качи-Кальона по азимуту разведал - Дизраэли, Дизраэли, подари мне частицу твоего красноречия - но уговорить рассудительного Алика собственным торсом проломить нам тропину к утёсам, что я наковырял на фотокарточках крымских "base-джамперов", в этот раз так и не срослось.

Объединившись с "Партией Водных Изысканий", мы скатились под горку, в красивый сосняк и, нежа лёгкие всполохами фитонцидов, затопали в направлении Предущельного. А что это за развилочка такая здесь строго на юг нарисовалась, что даже вся из себя коммерческая мега-карта в массивном Garmin GPSMAP 60CX Алика именно туда чёрным хоботком "роутинга для педестрианов" кажет? Время пока ещё есть. "Педестрианы" - только вы, ради Бога, не путайте, не путайте британских "пешеходов" с отечественными "голубыми"!!! - могут и сократить. Вверх по глинозёму, щебёночной россыпью вниз. Откуда, спросите, у второстепенной лесной дороги тяга к улучшенному покрытию? Мы не раз сами у себя спросили. В особенности, когда лишь изредка подсыпанная в самые глубокие колеи каменная крошка сменилась фрагментами подмостков из плотно пригнанных друг к другу обломков бежевого ракушечника. Учтите, произнося "подмостки", я имею перед глазами широкие парные полосы камня, минимум по полусотне погонных метров каждая! Монашество, оказывается, как и наука, умеет много гитик...

Как же всё-таки я недооценивал креативный потенциал братьев во Христе стандарта ХХI века! Когда дорога, так и не предоставив шансов свернуть и оказаться у южных обрывов, окончательно "окаменела", из-за поредевших деревьев выдвинулись постройки, закрытый шлагбаум-журавль и вполне себе автомобильная стоянка (Хорошо ещё, табличку "Посторонним В" Качинский скит для нужд послушников сих пор не "адаптировал"…) Перестук молотков, заполошный визг болгарки, гулкое шкрябанье и влажные шлепки из бетономешалки - как, вестимо, эта симфония зодчества гармонична смиренному общению с Всевышним... Поворот пути - и я радостно шлёпнул в зачётку монахшества ещё одну тучную пятёрку. Не менее восьми соток правого из земляных откосов балки были уставлены двухсотлитровыми железными бочками. Спирт, бензин, масло - жёлтые, синие, красные, белые, просто ржавые... Настолько согласованного двухсотлитрового хаоса не создать лучшим мастерам японского каменисто-садового искусства! В бочках буйно произрастали: огурцы, помидоры, баклажаны, кабачки, красный и зелёный болгарский перец, горох, фасоль, сельдерей, петрушка, укроп, и некрупные тыквы. Жесть… И не просто абы-какая абстрактная жесть, а жесть на жаловании у “освяченного” натурального хозяйства! Меж бочками сновали темнорясые послушники с яркими пластиковыми ведёрками и миниатюрными тяпками. Я до такой степени обалдел от увиденного, что начистую забыл о фотокамере, крепко-накрепко притиснутой широкими лямками к изрядно запотевшему брюшку.

Вовлеченные в баталию с немалым листом кровельного железа работяги проворковали с крыши что-то явно оскорбительное, но мы царственно проигнорировали их претензии и продолжали спуск до тех пор, пока глухо-наглухо не упёрлись в отвалы строительного мусора и осознали, что ТО было не "ходят тут всякие" а "лучше по тропинке влево..." Ну, влево, так влево… Примерно на двадцатой упруго прогнувшейся под тушкой автомобильной покрышке до меня дошло: что-то упускаю. Бла-ародный Дон присмотрелся внимательней, и в его ушах тут же раздался подзабытый, но такой знакомый "керамический" шелест: на закалённой странствиями крыше опять шевельнулась многострадальная черепица. Покрышек было много. Ошеломляюще много. Много больше, чем бочек в импровизированном монашеском городе и овощей на успевших пожелтеть кустах в этих самых бочках. Пульсируя стандартными радиусами, откатавшие свой век резиновые изделия пыльной техногенной дугой траверсировали левый борт балки, чтобы нервной синусоидой ускользнуть в широкие объятья наступающего со стороны трассы леса.

Примерно на полуторасотом полу-прыжке - шаги по этой ВАЗ-ГАЗ-GOODYEAR-MICHELLIN-да-что-только-душе-автомобилиста-угодно-лестнице получались неоправданно широкими - я невольно вспомнил старинный анекдот про гуцула с Захiдной Україны, самозабвенно распиливающего москаля самым обыкновенным лобзиком. - У не ведающих, что творят чем себя наказать за избыток свободного времени постриг вне всяких сомнений "був час та натхнення". Что самое характерное, - в пределах ареала миграции отца-Настоятеля все покрышки были наичестнейшим образом залиты изнутри цементом, формируя реально удобные ступеньки с приятно пружинящими наружными краями. Но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше бутылок (мусора в лесу, кстати сказать, несмотря на часто-часто установленные бачки для оного, топорщилось преизрядно...) тем меньше оставалось в "авто-ступеньках" цемента. Какое-то время покрышки ещё пребывали заполненными бутовым камнем, что превращало их во вполне себе горную тропу, но чем ближе мы подбирались к трассе, тем сильнее пуск напоминал одно из изощрённых состязаний "Больших Гонок".

Чигири стояли стеной, а узкая тропинка и шагу единого не могла ступить без качающихся, как кочки на болоте, автомобильных шин. Я вполне всерьёз начал подумывать, не пора ли вернуться, чтобы проверить практикой, способна ли "Карманная цепная пила для охотников, рыболовов и туристов" составить достойную конкуренцию вышеозначенному гуцульскому лобзику, ибо “час та натхнення” у меня, похоже, уже переливались через край. Ввек бы не подумал, что находясь в крымских лесах, можно так искренне и нежно вожделеть асфальта… А не наведённый ли это, часом, из под ног "каучуковый" императив?!! Вот, что покрышки всемогущие над неокрепшими умами творят! Финишная наклонная из пыльного гравия. Цепочка гротов, маркирующих путь к источнику святой Анастасии. Нависающий над ними треугольный форштевень Качи-Кальона. Ноги будто сами собой поворачивают влево. Чёрт, я ведь не более чем бандар-лог, увидевший краем глаза "ча-ча-ча" старого жёлтого червяка Каа... Интересно, если очень стараться, и на каждом шагу пытаться делать крохотное, почти незаметное смещение вправо, удастся ли противостоять этому всепоглощающему "Иди ко мне"?

Твёрдая почва, ангельски-мягкая травка, клейкая жара, приглушенный шелест бескамерных шин проносящейся в сторону Баштановки стайки байкеров. Чтобы хоть как-то обезопасить себя от Зова, мы топаем по дальней от Качи-Кальона обочине на юго-восток. Смотрю на старые водомерные сооружения, и отказываюсь верить своим глазам. ЁКЛМН, где многие годы не было ничего, кроме обёрнутой рубероидом и залитой битумом трубы, перекинул серые швеллера опор новенький, с иголочки, автомобильный мост!!! Ещё не зная, пришло время радоваться или ненавидеть, мы разноцветным М&M's рассыпаемся в ажурной тени обступивших Качу пожилых тополей. Я вытягиваю из "подсумка" камеру, ответственный Алик устремляется на рекогносцировку к облупленной будочке смотрителя. Терпеливо ждём, вдыхая кислый выхлоп экскаватора, ковыряющего ковшом лоснящуюся жиром грязюку в узком канале аварийного водосброса. Курлыкающая за завалинкой Кача не по-осеннему полноводна. Вброд я бы в неё без рыболовных резиновых "штанов" не полез… Копийку, что-ль, в небо метнуть, с благовестью к нам гонец воротится, аль с "дальней дорогой" к подвесному мостишке?

Улыбка Алика сияет даже ярче, чем у конструктора Трурля, убедившегося, что его Электрибальд в состоянии громоздить сонеты пятистопным ямбом, а я всё никак не могу поверить, что тотальная коммерциализация Крыма вдруг пошла навстречу пешему туристу. - На фанерном щитке сразу за мостом чернеет рукописный указатель "Алимова балка". Больше не нужно мотать километраж в сторону Баштановки, лазить через покосившиеся заборы, скакать по осыпающимся котлованам стройки. Прошёл по тропке мимо колючки, свернул вдоль ручейка направо, и вуаля: путь к подвигам свободен. Сэкономленное на "геройстве в обход" время мы без остатка посвятили обеду: еще бы, то же место, тот же час. Шпротики-паштетики, тартар-майонезик, татарская лепёшка, курага-изюм да портвейна обильный глоток: вот оно, истинное туристическое счастье. Наиболее чистоплотные поплескались у родничка. Грязнули откинулись, где сидели, при этом, не позабыв объявить, что долговременных поваляшек ждать категорически не советуют. В прошлый раз всё тоже начиналось ясным солнышком. А закончилось жидким и ус-луж-ливым (от корня "лужа") сракопадом об русло. Жёсткие корни тому, что падало, кстати сказать, тоже попадались в исключительном множестве.

Согласно парадигме пришельцев на "Весёлую планету", вперёд пропустили наименее ценных членов экипажа наиболее искушённых в прикладном "алимстве" граждан. Так я стал ведомым Тимофея Анатольевича. В результате наши (с оказавшимся третьим Аликом...) высунутые языки так и норовили развешаться алыми стягами по приземистым кустам да вострым сучьям. Но хвост - не успевшего свыкнуться с тяготами и лишениями Мерлина и осуществляющего невозмутимое дефиле Олежку - мы сбросили в самых лучших традициях уходящего от гестаповской "наружки" Макса Отто Фон Штирлица. Мисти шпионские игры нисколько не забавляли. Он в одиночку лосил параллельным курсом немного выше по склону, буде железные колени и цепкость подошв "Доломитов" таким вольностям безусловно потворствовали. Тропинка то тёрлась земляным бочком о самый ручеёк, то взмывала ввысь по косогору, огибая развесистые буреломы и ступенчатые каменистые плеши, слишком уж "уклончивые" для свободного лазанья под рюкзаком.

- Да вы мне хоть сверхсекретную 50-и метровку подарите, всё равно воду в гору пилякать придётся!!!

Bobus Chisinau-ский (12:08:50 21/10/2010)

Улыбаясь в усы, я вслушивался в ворчанье попутчиков о: а) наличии "куда падать"; б) невозможности надёжно зафиксировать толчковую ногу на нависающих над пустотой корнях; в) чрезмерной узости наклонной полочки, слишком круто сбегающей вниз; г) стрёмности прыжка через живую осыпь и, наконец, д) издевательствах со стороны поверженного великана, с трудом отжимающегося надломленными ветвями от добротно удобренного сырыми листьями глинистого склона. Скрежеща специально пущенными под каблук камешками, я съехал вниз по узкому вогнутому жёлобу - такие обычно устанавливают на пляжах, в усладу почтеннейшей публики, с визгом съезжающей в воду. Не выпрыгни вовремя из этого “аквапарка” - добро пожаловать в глыбовый завал, о который руки-ноги с налёта изломать не вопрос. Всё было так и, в то же время, не так. Когда мы "прогуливались" здесь с Кисой во время проливного дождя, хрен бы кто меня тут съехать заставил! Вон он, мой предыдущий путь: "тёрка" из покрытого мелкими кавернами камня, пестреющая ляпсусами вечнозелёного мха. Тоже не тростниковый сахар, но если постараться на мох не наступать, сцепление там всё-таки надёжней…

Раскорячив пошире ноги, я упёрся в два рыжих валуна, меж которыми протянулся широкий ручеёк сухого хвороста, подстраховался слева-справа треккинговыми палочками и кинул короткий взгляд через плечо, оценивая пройденный путь. Пахло растревоженной прелью и лежалым чернозёмом. Поперечный профиль балки имел явно выраженную асимметрию в нашу пользу: противоположный, восточный склон был скалист и дик, прямо как дальняя от Ялты треть Уч-Коша, естественно, со скидкой на почти отсутствующие сосны. Вопреки утверждениям Алика, там не было ни малейшего намёка на магистраль, "по которой экскурсоводы выгуливают девушек на каблуках". Ну и ладно. Ну и пусть. Главное - под ногами тропа такая, что можно окончательно очистить разум и впитывать, впитывать, впитывать красоту, запивая её бездонной чашей настоянной на безмолвии тишины. Ведь скоро, метров через триста, будет развилка, от которой нам, чисто для разнообразия, круто вверх. Там уже будет не до катарсисов...

Любопытно, почему я ни секунды не сомневался, что перед взлётом на борт балки у нас случится привал? Может, потому, что звучное слово "Качнедже" для ушей Мисти так же сладостно, как "Рокфор" для одноимённого деликатесу пузатого подельника Чипа и Дейла? - Только жёлтые восьмиугольники "Vibram" вдоль основного русла засверкали...  Узкий скальный коридор, для пущей убедительности увитый мощными дубовыми корнями, вывел нас на каменную лысину, там и тут встопорщившуюся островками высокой и жёсткой травы. Меня  улыбнуло: точно такие, мощные кустистые брови были у незабвенного Леонида Ильича. Только цвета эти были не чёрного, а рыже-пегого, выгоревшего, как будто Леонид Ильич сорок лет подрабатывал аравийским "сусаниным" вместо сумевшего каким-то образом вывернуться Моисея. Стены балки округлыми четверть-сферами бугрились на северо-восток. Устье наглухо перегораживала стена Качи-Кальона. Отсюда, сверху, было прекрасно видно, что вотчина Алима практически симметрична в разрезе, и её профиль напоминает разрез гаубичного снаряда: вверху скалы нависали над лесом, потом немного отступали, становясь почти параллельны друг другу, и, наконец, сбегались скруглённым конусом поросших лесом откосов к невидимому ручейку.

Суетливые стрелки часов наступали на горло кирзовым тапочком 46-го размера: три часа пополудни - не самый располагающий к праздному шатанию отсчёт при так и не пересечённом "экваторе" планового километража. Приняв в колонну по два погрузившегося в Canon-ическоое самовыражение Мерлина, мы с максимально доступной скоростью пошаркали каменистой двухколейкой на юго-запад. Почуяв усталось и рассеянное внимание путников, дорога мгновенно принялась ветвиться и принимать в себя боковые стёжки. Видимость вдоль "просеки" не превышала пятидесяти шагов. Подкрепив коллективный разум отсчётами трех GPS, мы с Мисти и Аликом вели мажоритарное голосование не снижая темпа движения и, практически не практикуя "бинарных графов", выбрались из колючего туннеля продолжающих матереть зарослей на вольную волю... Чтобы тут же замереть, как вкопанные по пояс Сивки-Бурки, и начать в три свободных руки чухать репы.

В выжженном полуденным солнцем, вихляющем меж бесформенных архипелагов зелени открытом пространстве было немногим больше индивидуальности, чем в общевойсковых защитных комплектах, стройными рядами развешенных по каптёрке масштабов Московского военного округа (На этом месте некоторые искушённые Крымские краеведы вновь заклеймят меня в неоправданно эмоциональных параллелях и перпендикулярах, но тут уж кому как, кому - как). Вокруг, на сколько хватало глаз, во весь свой  недюжинный рост присутствовал "Сусанинский район". Одетые в глину и камень грунтовки всех степеней накатанности сталкивались лбами на звёздчатых перекрёстках, замирали от удивления и вновь разбегались восвояси. Причём занимались они этим безобразием под настолько братскими правильному курсу азимутами, что, даже присовокупив к местности и приборам бумажный "Атлас" Союзкарты, мы изволили “закизячить” вылизанный по Гуглю трек аппендицитами в наивысшей мере художественных "кренделей".

После очередного "ахтунга" влево (характерный холм Узун-Сырт, верной и правдой служивший нам ориентиром, успел остаться позади...) я совсем уже было договорился с собой предложить шкандыбать тупо по азимуту, но оказавшийся в голове колонны Алик - иногда весьма полезно отставать - исхитрился загнать всех в глубокий безымянный овраг. Постфактум смею предположить, что это была знаменитая Кислая балка, и именно поэтому она отвесила такой "некислый" сброс высоты. Смешанный лес частично спасал от жары, но за оврагом нарисовался такой задушевный наверх, а по грунтовке, выродившейся в тесный зелёный коридор над заваленной листвой канавой, настолько давно никто разумный не ходил... В общем, Алик избежал сладострастного лобзанья пролонгированного поджаривания на вырубленных в ближайшем лесочке шампурах исключительно благодаря моему природному гуманизму и человеколюбию. Вернее, я очень хочу верить, что это было именно человеколюбие, а не физическая неспособность расправиться с этим отъявленным Сусаниным по причине угнетения увесистым рюкзаком.

Живописная Курбан-Кая явилась нам одновременно с длинной колонной квадроциклов. Стрекоча, как целая стая японских лесопилок (где же, где "суровые русские лесорубы", что проверили бы их на проф. пригодность отечественными железными ломиками?!!), вонючее воинство резво пересекло равнину, на экваторе которой мы ошивались и, беспардонно прохаркавшись голубоватой копотью, растворилось в заслоняющей Курушлюк зелёнке. Костеря "шайтан-арбы" по-всякому, мы отменили плановую передышку, нацелив стрелочку азимута на невидимые истоки Змеиной балки. Четверть-другую часа движение проистекало гладко, затем грунтовки вновь переклинило. Они стянулись в тугой комок толстых щупалец, на мгновенье задумались и, завертевшись воронками-спиралями желтоватой пыли, рассыпались ассиметричной шестиконечной звездой. Свет мой, зеркальце, скажи, и всю правду доложи, кто на свете всех точнее, всех надёжней и ценнее?.. Это я так к GPS-спутникам подлизываюсь. Чтобы, значит, кучней роились. Проигнорировав приглашающий отворот к Танковому, Бла-ародные Доны провели смотр строю пушистых сосенок, ненадолго откинулись на высокую обочину - нечасто в походе удаётся посидеть, болтая ногами - и, не раздумывая, подписались на монотонный "вниз".

К этому моменту пожалованные солнцем и неутомимо прытким, но предусмотрительно вовремя соскочившим Зелёным мозольки на подошвах окончательно распарились (Дьявол, ни разношенные годами “Саломоны”, ни махровые изнутри треккинговые носки не уберегли от воистину ламерского, позорища! - прим. автора) превращая гуманный, в общем-то, уклон в персональное чистилище. С головой погрузившись в пассивный депрессняк ненависти к рюкзаку, я поравну распределил внимание между преставлением “раненых” ног и стремлением удержаться в кильватере у Мисти, в свою очередь не перестающего изумляться мощи духа Тимофея Анатольевича, чисто походя успевавшего "вентилировать" окружающие зеленя на предмет съедобных грибов. Балка Терень-Джалга нисколечко не оправдывала ожиданий: ни тебе обещанного названием “серпентария”, ни какого-никакого вида, лес себе и лес. Густой, лиственный, светлый, но - без просветов и размашистых перспектив. Почва была суха, как таманская тарань. Тут не то, чтоб ядовитых змей, щепоть червей дождевых - пескаришек в грядущем Бельбеке подкормить - и тех не накопаешь.

Два с куцым хвостиком километра ощущались тысячелетием. Опасаясь выкрашивания эмали на зубах (подошвы пекли, как посыпанные солью ожоги третьей степени...) я изо всех сил старался не вспоминать о ходьбе. Но попробуй-ка о ней не думать, когда... Лучше думать о угрюмо сопящем позади Алике. Ему на тонких подошвах "карасей" по россыпям гравия да высушенным на дуб отпечаткам протекторов грузовиков вчетверо фееричней ковыляется… Оглянувшись через плечо, я вновь не обнаружил Олежки. Один только сэр Мерлин широким, чуть деревянным аллюром вымерял наклонённый градусов на десять километраж. Самое время злобно рявкнуть на Мисти за негуманные ускорения, только ты ж, поди, докричись пересохшей гортанью до этого стайера,  законопаченного наушниками, как Жёлтая Субмарина! Метнуть в защищённый одной лишь бейсболкой русый затылок килограммовый “заряд” тушёнки помогло бы. Но вся “Алексеевская”, как на беду, у Тимофея Анатольевича. А его догонять вдвое хлопотней, чем  Мисти...

Скорбим с Аликом в два голоса, продолжая топтать истерзанные мозольки направо и налево. И вершится чудо. Лес медленно пятится за спину, а постылая балка распахивает ребристые скальные бастионы до самого синего неба, совсем как засидевшийся на запястье у охотника сапсан - пятнистые крылья. За ржавелыми опорами ЛЭП, которые хочется если не взорвать, то хотя бы без наркоза вырвать с корнем, громоздится столовый массив Богар. Под ним - почти чёрная в контровом свете ниточка Бельбека и еще одна, серебристая, - шоссе Бахчисарай-Ялта. Из ниоткуда накатывает второе дыхание. Вращая головами на верных 360 градусов,  проносимся мимо шеренги деревянных скамей, лопающихся мусорных кульков и столиков. Блин дырявый, уже и здесь матрасники гадить повадились! Вываливаемся на змеящийся трещинами горбатый асфальт. Игнорируя плотный трафик, перебираемся поближе к Бельбеку. После двухминутных колебаний - какой, ну какой, нахрен, общественный транспорт притормозит, чтобы провезти шестерых “понаехалов” аж целых полтора километра?!! - на самых патетичных оборотах “лосим” навстречу Малому Садовому.

И тут же приключается второе чудо. На каменистой, пыльной, но горизонтальной обочине ноги почти не болят! А местами даже настырная травка встречается, окончательно превращая серую рутину в праздник. И уже по барабану бензиновый выхлоп пополам с дребезгом проносящихся мимо легковых железных коней и ворчание движков трудолюбивых грузовых мулов, самое ценное в жизни - своё собственное движение. Почему бы Бла-ародным Донам прямо сейчас не сократить по зелёной лужайке, напрямки к мостику о двух замшелых быках? Действительно, почему бы не…? А вот потому бы "НЕ", что на крутой насыпи не насыпи, но внушительном таком откосе в такой степени матёрая ежевика взрощена, что до дальнего предела ершистой делянки одни только хрящики от ушей с ошметками кожи дотопают. Всё это хулиганство мы, естественно, обнаруживаем, уже спустившись на две трети к "заветной цели". Теперь извольте оверштагом, назад к трассе, а солнышко тем временем всё красней, всё ниже. И тучки под ним всё гуще. Всего полтора мизинчика до вечернего сумрака котейка накакал наплакал…

К магазину прибываем, уже окончательно уверившись, что в вопросах закатов у нас сегодня одно большое "Будущее по Санычу". А шо робити, сынку, шо робити... Живчик, кефир, сникерсы, мороженки, и, конечно, пивчанское. Первые четыре позиции, пожалуйста, на месте. А "пятое" мы, Алик, пожалуй, с собой зацепим? Зацепим-зацепим! Ещё как зацепим! Праздно околачивающемуся у сельпо водителю продуктовозки наши страсти по "Свитлому Чернигивському" забавны, а рюкзаки так вовсе смешны. А ты поди-ка, дядя, закорябайся на своём "пирожке" по Кизильнику на сон грядущий. Там и поговорим. И вообще, руссо туристо, "цигель-цигель, ай-лю-лю потом", нам ещё воду в кране придорожном полчаса минимум чёрпать! Соколами взлетели на пригорок - опаньки - а кран-то иссох, вплоть до окружающих досочек над несуществующей лужей. Ну-ка, кто у нас самый представительный - аборигенам челом бить? Незаменимый человек – Алик. Эх, Время, растуды его в кочерыжку. Как бы тебя притормозить-успокоить?.. На последней перед штурмом прогалине мирно дремали два болотного цвета "ГАЗика". Выскочивший из-под навеса “киндер-сюрприз” затеял крутить нас на трансферт до Сюйрени, но мы шарахнулись от него, как черт от пучка ладана высотой с Нангапарбат: ща ещё “должностного” папачеса на подмогу призовёт, а объект-то, как бы, к "бивуачному  разбазариванию” заборонёный...

В "деликатесное" урочище Кизильник мы погрузились одновременно с тьмой. Если у самой опушки, где таится Стоунхендж стародавнего обвала, она была остаточно-гуманной, и даже милостиво дозволяла разобрать, какая из потенциальных "глиссад" менее напряжна, то дальше “спотыкач” наступил просто неимоверный. Чудом завалявшийся под клапаном рюкзака "Петцль" стал лепшим корешем, товарищем и братом. Пытаясь вспомнить, с какой-растакой радости пластиковая кружка с фонариком приютилась в неположенном месте, я отвлёкся, душевно запнулся о буковый корень и едва не изведал на собственной шкуре великого таинства крымских кобанчЕГов: как с помощью одного лишь кожаного пятачка “оформлять” протяжённые траншеи в феноменально каменистом грунте. Земной поклон парным клюкам от "Леки", поскрипели, опасно согнулись дугами, но свободно реющий центнер на самом излёте стабилизировали.

- Мы не просто ходим по Швед-ской системе. Наш экспириенс растёт: пора менять "Паша бы нас одобрил" на "Паша бы с нас удивился"!

Мисти, после ударной "сокращёнки" на Сюйрень.

Нежданно-негаданно перегородившая путь баррикада из камней, ветвей и сучьев побудила переосмыслить глубину погружения в урочище и всё-таки попытаться отыскать продолжение улизнувшей тропинки. Мы отползли немного вспять, озаглавились фонарями, и почти сразу вычислили квёлое ответвление на северо-восток. По определению развилки должны куда-то вести? Вот мы это сейчас и проверим... Когда густо поросшие кряжистыми дубками полутораметровые ступени, вдоволь попивши кровушки крутизной, наконец, отстали, в душе моей первый раз шевельнулся колючий червячок узнавания. Как-то слишком уж изощрённо и резво они трансформировались в длинную анфиладу сложносопряжённых складчатых "животов" из серого (а в густой темноте чёрного, как самый отборный антрацит…) известняка. Чёрт меня побери совсем. Это ведь “канонический” вылаз на Сюйреньское плато, которое мы так оптимистично и целеустремлённо планировали обойти стороной, по балке!!!

Развернувшись на хрустнувших гравием каблуках, Бла-ародный Дон вырубил фонарик и выплюхнул седалище на первый показавшийся подходящим камень. Впереди и чуть справа замечательно просматривался развёрнутый в профиль "гроб" - останец скального монастыря Челтер. Будь томно клубящаяся над головой тёмно-серая твердь неба хоть чуточку благосклонней, она могла бы одарить притомившихся в-пешку-ходов “правильными” звёздами. Сейчас их вполне заменяли холодно мерцающие в океане мрака светляки породы "Петцль" до сих пор покоряющих “трудный перевал" Алика и Мерлина. Сердце не слишком охотно скатилось из горла на место в грудину, бушующее дыхание полегоньку угомонялось, сливаясь с тихим шелестом ветра в колючих зарослях можжевельника за спиной. Не проронив ни слова, Тимофей Анатольевич протянул мне початую бутылку "Живчика". Обогащённая эхинацеей глюкоза хлынула в кровь. "Житие" тушки организма определённо начинало налаживаться.

- Сюйреньская крепость в предзакатном свете... М-м-м? Слушай, и шо это я в тебя такой влюблённый?!!

Из так и не сбывшихся мечт Мисти.

Дальше всё было очевидно и сложно одновременно. Едва не повыкалывав упругими можжевеловыми сучками те самые очи, которым всё было так хорошо "видно", мы бодрым выводком кабанчиков выломились на ночную дорогу, влекомые автопилотом, свернули направо. Вот тут-то и начался настоящий беспредел: от силы полтора, ну может, "без четверти два" километра до заветного финиша выкрутили организмы, что качок-десантник жирную тряпицу в ночном наряде по полковой "дискотеке". Не представляю, сколько дней подряд требуется медитировать настоящему брамину, чтобы достигнуть такой степени отрешения и не-думанья, что открылась мне в этот вечер. Мозг сначала высох и побелел, как предварительно прожариваемый на сковородке рис басмати. Потом этот рис медленно вскипел, будто его залили крутым кипятком, но сильно не угадали с пропорцией, потому что после бесконечно-утомительной варки конечный результат распарился в липкий малосъедобный клейстер без чувств, мыслей, желаний и любви к активному образу жизни.

Нам с Аликом и Тимофеем Анатольевичем было проще: мы точно знали, куда именно и зачем идём. Что же до эмоций остальных соискателей приключений... Ярчайшей вспышкой второго дыхания меня наградила сакраментальная эпистола вероломно ввергнутого в узилище "тёмных приходов" Мерлина. Доставленное улыбчивыми устами Мисти из созревшего к восстанию арьергарда колонны послание гласило: "За то время, что я с вами НЕ ходил, концепция походов с Бобичевым кардинально изменилась!" Ближе, ближе заветный поворот. Стараюсь не смотреть на GPS до тех самых пор, пока в непроглядном впереди звонким голосом Тимофея Анатольевича не объявляют "мы здесь в прошлый раз отдыхали". Вот и хорошо. Вот и славненько. Дальше нам влево, по тесной, местами невнятной тропке. Какое там тропке... Вездесущие джиперы на Бурун-Каю уже без малого торную дорогу накатали!

Собственно тропы нам достаётся метров пятьдесят-семьдесят, когда ноги, как почуявшие близость родной конюшни скакуны, без команды переходят на лёгкую и весёлую рысь. Мёртвое кострище в безмолвном окружении стволов. Смятая волевой рукой пивная банка. Жёлтый полиэтиленовый мешок на кусте. Мы всё-таки пришли. Даже не сверяясь с приборами, я уверен, что за трудовой будень отмерено никак не меньше четверти сотни Кэ-Мэ, как их уважительно величает Алик. Кроме этого, Алик нагло и цинично величает меня Поваром, потому, что самому ковыряться с горелкой после такого марш-броска запала нет. Я горелки не боюсь, если надо - уколюсь полезу груздем в кузов: живенько фирменное "ирландское рагу" из ништяков рюкзачных отчебучу...

НО! Пусть вы тут щас все хором с вселенской голодухи передохнете (рука прям сама собой потянулась предпоследнее "е" на "ё" заменить, ведь вы еще помните, что в самой глубине души Бла-ародный Дон истинный гуманист?), но нам с Аликом мега-срочно требуется на самый носик Утюга смотаться. Пока поллитровое "у нас с собой было" вне холодильника окончательно не согрелось. Шагнув к рюкзаку, я расстегнул, откинул, вошёл внутрь, нащупал, сжал, потянул, но предательские персты в самый последний миг соскользнули с закруглённого края и, искрящаяся  кристальными капельками в свете фонарика банка "Балтики", описав короткую дугу, грянулась бочиной о как будто предумышленно заострённый камень. Звонкий удар, выразительный ПС-С-СТ, тонкая золотая струйка, разорванной артерией пульсирующая в белом венчике пушистой пены...

- А-А-А, УБИВА-A-AТЬ! Алик, БЕГО-O-OМ!

Подхватив дрожащими руками плюющуюся и шипящую рассерженной коброй предательницу рода человечьего, я, как сумел, законопатил губами фистулу в мятой жести и опрометью кинулся к самой короткой тропке, вдогонку за оправданно шустрым Аликом. Где-то позади грохотал сорок шестой растоптанной "Скарпой" явно желающий быть третьим Тимофей Анатольевич. Мудрые и поэтичные средневековые пиплы неспроста нарекли вершину Бурун-Каёй. Именно такие, мясистые, бугристые да пористые носы обожают описывать классики зарубежной  приключенческой литературы у отставных пиратов типа Билли Бонса и всех прочих поклонников “изумрудного змия”. - Да-да-да, в том числе и поклонников пива, -  подумал я, устремляя свою банку к набегающей встречным курсом посудине Алика, - Здрав буде, Боярин! Мы синхронно отхлебнули по разику, расположенные погрузиться в томную негу созерцания звёздной Вселенной, коей в ближайшие полчаса не светило обрести ни конца, ни края. Тут из кустов на простор выломился яростно посвёркивающий стёклышками очков Мерлин, с которым просто невозможно было не поделиться, а там и Олежка на голубой огонёк “Петцлей” нагрянул.

- Олег, иди сам мни свою сиську!

Альбертище, о 2-литровой ПЭТ с ПКЮБ.

Раскачанный двадцать пять положенных раз "Мультифьюел" честно жрал бессарабский* разбавитель "Лучире" (дюже мени цикаво, что по данному вопросу имеют сказать вслух собиравшие агрегат эстонцы и уж тем более -  проектировавшие его шведы). Триединый выхлоп лазурного, как многовековые льды Антарктики, пламени, разгневанно урча, вылизывал чёрную матовую шагрень днища не предназначенной для горелки четырёхлитровой посудины, но у меня не было ни сил, ни желания гнать кого бы то ни было за дровами во имя экономии жидкого топлива. Невыразимо приятственно откинуться навзничь в листья и, извернувшись пышным рогаликом вокруг самой настоящей скатёрки из тонкого полиэтилена (каких только сказочных сокровищ не таят заплечные "закрома" Мерлина!), подложив под голову верную "фальш-попу". Может, плюнуть на  этот ужин и прямо так воспочить? - Мнэ-э-э... Не советую, молодой человек, - произнёс внутренний голос с интонациями Учёного кота Василия из "Понедельника, что начинается в субботу", - Не советую... СЪЕДЯТ.

* С лёгкой подачи Татьяны Коптиной и Alex_S примус был целиком и полностью переведён на отечественный разбавитель для красок, являющий собой хорошо очищенный легколетучий бензин (кстати, сводный брат сгинувшей на просторах бывшего Союза "калоши").

Вскинув слипающиеся глаза на неровное каре отрезающих меня от спасительного леса товарищей, я понял: ТАКИ ДА - выражения лиц полностью и окончательно соответствовали выразительной мимике тигра, которому в зоопарке пожизненно не докладывают мяса. Вскочил и принялся потрошить во вскипевшую посудину молдавский говяжий язык, сладкую кукурузу от “Бондюэль”, мелкую румынскую вермишель, прибалтийский сыр "Монтекампо", украинскую заправку для борща "з солодким червоним пэрцем". За ними паровозиком отправились всяко-разные второ- и третьестепенные ингредиенты всех времён и народов, превращающие просто походное хрючево в... ну, окончательно походное хрючево. Применив универсальный взмах брови, продолжающий валяться камушком Алик откомандировал Тимофея Анатольевича к рюкзаку, а завладев принесённым, углубился в начисление "по маленькой".

Когда был провозглашён первый тост, до меня, наконец, снизошло, какого <стыдливо вымарано цензурой> нас наковыривало по четырём балкам от самых первых, робких предвестников зари до решительно героического наскального беззакатья. Ведь на дворе двадцать седьмое сентября, Господа, самый, что ни на есть, Международный День Туризма в полный рост! Как, по-вашему, смели ли искушённые Бла-ародные Доны продинамить - не побоюсь этого слова - ласкающее наиболее интимные струны души событие? Да ни в жизнь! А контингенту следует сказать мне, ответственному Маршрутизатору, спасибо, что так вовремя об этом подзабыл. Иначе пришлось бы им ещё "тёмную" радиалку на Сюйрень закрутить, - во утверждение подлинно туристического духа и всякого сопутствующего оному духу тим-билдинга.

- Бутылка портвейна, два штатива...

Мисти, по мотивам шлягера Чайф.

После праздничного ужина нашему маленькому "тиму" (не путать с Тимофеем Анатольевичем!) настолько полегчало с этим самым "билдингом", что он (тим, а не билдинг, естественно...) снова потянулся на остриё Утюга. Ночь продолжала надвигаться незаметными плавными скачками, как будто с востока на запад порхала черная гигантская бабочка. Дохнув холодком, закрутил листья миниатюрным смерчем игривый бриз, выплеснув на наш утёс замирающий рык двигателя и не определяемый с трёх нот обрывок дискотечной попсы. Отмеренный на сегодня портвейн, как рачительно мы его ни растягивали вдоль оси времени, асимптотически выполз к финальному глотку. Одетый в одни труселя "лежачий" Алик продолжал блаженствовать в каменном кресле на срезе утёса. Пристроив опустевшую полиэтиленовую тару в левый карман штормовки, натянутой прямо на голое тельце, я неспешно и осторожно взгромоздился на ноги. Пять или всё-таки семь шагов? Самое важное на Утюге - это вовремя остановиться.

Кардинальная смена ракурса перевернула реальность вверх тормашками - мы встретили Большую Медведицу, но нет, не в космосе, а на грешной земле. Танковое, Большое и Малое Садовые стали длинной рукоятью “ковша”, Куйбышево - узловой точкой (называйте её Мегрец или Дельта - что вам роднее), а Новоульяновка, Голубинка и Солнечноселье изогнулись чашей огромного половника. Большая Медведица, состоящая из звёздных скоплений тёплых, живых огоньков. Такого никаким "Хабблом" во всей Галактике не высмотришь. Ночь висела бархатным куполом над твердыней Утюга, и не было ее исполненного мудростью молчанию ни предела, ни края. Мы замерли на краю новорожденной Вселенной, как я когда-то на восточном обрыве мыса Айя, а тёмный Бог, имя которому Deja-vu, безраздельно властвовал этим сказочным, перелицованным наизнанку миром…

День четвертый