| |
Приблизтесь к Крыму, и он приблизится к Вам.
Иакова 4:8 в вольной трактовке
Bobus-а
алунамдип
енем жыТ
...алевдип
енем жыТ
 - дребезжит плёночной
диафрагмой мобильник Тимофея Анатольевича. Глоток воды в порожний желудок,
штормовку на вольготно распростершееся тельце, три змейки настежь, в сетчатые
тапочки слип и - на вольную волю. Гм, и впрямь "пидманула пидвела" зараза-погода:
наотмашь утираясь асфальтово-серыми кучевыми громадами, с деревьев ледяными
слезами капает. Дальновидно-то как мы зарубили на корню порочную инициативу
Мисти устроиться на удобной полянке с кострищем средь великанов-буков!
И сейчас бы ещё "росою умывались”... Полумрак, зябкая прохлада и вездесущая
сырость заставляет почувствовать себя шампиньоном в заброшенной шахте.
С особым цинизмом распихиваю Мисти: нефик валяться, когда другие фото-охотиться
измыслили! Тимофей Анатольевич как штык, только всё ещё покачивается,
додрёмывая. Стайкой воробушков взлетаем на клинообразный гребень и сразу
сворачиваем влево, навстречу раздумывающему, зарозоветь, или всё-таки
нет, рассвету.
 Спотыкаясь по немного
закарстованным, но таким характерно-демерджийским конгломератам, какая-то
отвлечённая часть меня скорбит о почти наверняка загубленном утре. Облаков
на небе - что белых мышей в вивариуме любящей себя биолаборатории. Никакого
счастья от моря до зенита. Более разумная, не заморачивающаяся отягощением
штативом и враждебной духу туристического легкоходства фототехникой часть
сознания цветёт и благоухает белой сиренью. Ей вполне достаточно волнующих
переливами фортепиано "Взглядов из Прошлого" Кейко Матсуи. Вообще, я противник
музыкальных "допингов", но сегодня, похоже, иной случай... Есть ещё третья,
которой нет названия. Которая едина с этим утром и этими тучами. Которая
трепещущей серой горлицей (нельзя, нельзя противиться оттенкам Мира...)
носится там, в буйстве стихий. Которая зовёт за собой и, не смущаясь
расстояний, соединяет бестолковые осколки меня в единое целое...
- Из 18 гр воды получается 22,4 л пара...
- Это кто сказал?
- Дядя Авогадро.
- А когда он с вами ходил?!!
 Обстрелянным снайпером
целится в далёкий горизонт Мисти. Мечтающей об африканском солнце ящеркой
ластится к похожему на коренной зуб слона выходу скал Тимофей Анатольевич.
Крохотный чёрный абрис впивающего кружку кофею Алика (может, никакой
и не кофе он там, на фоне неба с утреня впивает, а бутербродами с сыром
балуется, какая разница?). Мы все, пусть не думая об этом, ждём того
же: знака расставания. Может статься, даже с упорством фанатика пренебрегающий
ранними побудками Тахир познает его во сне... Как теряло Великих Королей
Средиземье, так и из нашей отощавшей колоды время скоро выдернет бесценного
гражданина Алексеева. Любимый бизнес зовёт... Может, именно поэтому так
мешкает Алик, а мы всё не спешим возвращаться в лагерь?
 Отточенный, как хира
сюрикен, веер света вспарывает безрадостную мешковину неба и облака нижнего
яруса расцветают лотосами. Точно такие, кроваво-розовые лотосы я видел
в вороных волосах кхмерских танцовщиц на "Апсара-Шоу" в необозримо далёком
Сием-Рипе. Точно такой же живой, воздушной, текучей, кроваво-розовой пылала
на рассвете резьба несравненной и несравнимой Цитадели Женщины - Banteay
Srei. Такими же были закатные облака над туго-натуго стянутыми “удушающими
фикусами” хребтами и витыми рогатыми фронтонами так похожего на утерянный
в великой битве меч-кладенец храма Prasat Preah Vihear... Жалел ли я,
что всё это - там, а я - здесь? Да, в общем-то. Но - не фатально. Ведь
умение больше всего любить то, что есть здесь и сейчас - главная благодетель
“стоящего у окошка”. Это кого я сейчас пытаюсь убедить? Вас? Себя? Ну…
да, пытаюсь, пытаюсь. Камбоджа - мой желтоглазый ангел, моё кармическое
проклятье...
- Алик, зря ты моешь ботинки перед подъёмом...
- Ты в смысле булькнуться в лужу и пошевелить ушками?
 Флот призрачных яхт под
нежно-алыми парусами выстроился в фарватере Хапхала и, медленно покачиваясь
на невидимых волнах, двинулся на приступ крепости-водозабора, чтобы утеряв
краски и былую стройность рядов, потерпеть крушение на широчайшей каменной
тверди Тирке. Небо к этому времени успело снарядить вторую эскадру, за
ней третью... Заворожённые, мы не смели двинуться с места, отвернуться,
чтобы глянуть, как там дела у Алика. Солнце, неторопливо разогреваясь,
продолжало свой невидимый хадж на юг. Справа и сверху струился навстречу
морю бесконечный слизень тяжёлого бело-розового тумана. Над ним зубились
знакомые контрфорсы Южной Демерджи, а ещё дальше, уже почти у самого горизонта,
висели над облаками поперечно-гребнистые раздолья Бабугана. Бабуган
был нежно-ореховым, с тем характерным, едва уловимым оттенком гальванической
меди, что я иногда встречал у почв каменистых персиковых садов Южнобережья.
 У Алика всё было в порядке:
он продолжал стоять на ближнем к нашему лагерю гребешке скал, то поднося
к самым глазам, то колдуя с настройками фотоаппарата. За его спиной медленно,
как при съёмке рапидом, формировался абрис "ядерного грибочка", волею
облаков "бахнувшего" где-то в районе Джурлы и Юркиных скал. Далеко-далеко
на востоке, теряя нежные лепестки, бились о фиалковые скалы Караул-Обы
последние розы рассвета. Я закрутил диафрагму, спустил курок и нажал "превью",
чтобы полюбоваться разбежавшимися по небу острыми лучиками нашей единственной
дневной звезды. Мисти складывал штатив: пришла пора топать завтракать.
Ну что, дорогой товарищ Алик, мы не станем говорить тебе "прощай". Это
лишено смысла, ведь скоро осень (турьё - оно как чукчи, сколько там
того лета...) Мы пожелаем тебе удачи. В буреломах Босны, да
на высоких оборотах перемещения тушки - "пациент" кипит энтузиазмом
покататься на донецком поезде - она тебе ещё ой как пригодится. До скорой
встречи, человечище!
* * *
 Выданный Тахиром на растерзание
пакет пюре в россыпи оказывается намного больше, чем казался снаружи.
Честно бодяжим вторые порции и чавкаем, пока очи не начинают топорщиться
уж совсем по-рачьи. Благо, успевшей отстояться за ночь ручейковой воды
в избытке, сколько ни булькай, даже костёр "удавить" останется. Никто
не может иметь то, что хочет, так, как он этого хочет: к моменту старта
небо успевает и нахмуриться, и прихмариться и прослезиться. Там, где старая
дорога наглухо упиралась в буреломы, мы предприняли "вилку", но её западные
"зубцы" - Тахир и Мисти - пресмыкашек по затяжным лиственным склонам не
одобрили. Значит, череда каменных ступеней, хаос неустойчивых глыб, цепкие
объятья густого букового подлеска и так до самой вершины не вершины, но
наклонённой на север плоскости с застарелыми "пролежнями" автомобильных
шин.
 Что дальше? Как что? Когда за туманом, но в прямой видимости вершина
Диплис, пинать азимут в направлении Хапхала не престижно и неспортивно! Берём другой галс - по
морской науке это получается не меньше 8 румбов на юго-запад - строевым
шагом трусим до живописных обломков одинокого дерева и дальше, дальше,
вдоль невидимой кромки Демерджи-яйлы. Следы шин не отстают, карабкаются
под самый хребтик с тригопунктом. На финише ничего особенного "концессии"
не обламывается: Диплис-Хая лидирует над горсткой таких же безликих холмов.
Дальше только Белое Безмолвие и яркое, как последний мак сезона, пятно
моего 24-галлонного “Баска”. Почему не в литрах? Да потому, что в галлонах
он гора-аздо компактнее! - голосом Удава из мультика. Пока остальные
дефилируют в поисках ракурсов заданной эстетики, задираю тухес на бутовый
столбик с железной нашлёпкой геодезистов, и "втыкаю" до тех пор,
пока мир вокруг не начинает течь и меняться. Действительно, Диплис - он
перья и есть. Бессистемно нагромождённые гребешки и пористые глыбы как
нельзя близки к воплощённому в камне пуху и перу орла, не от самого великого
ума попавшего на закусь Великому Фенриру.
 Не дождавшись нацелившегося
проявиться в створе у Солнечногорского моря, по кратчайшему сваливаем
к успевшим увлажниться рюкзакам, и дружными - хи-хи-хи, чуть не нашкрябал
"семейными" - парами маршируем дальше. По персидскому ковру примул,
через одноимённую только что покорённой вершине зелёную чашу урочища,
к ощеренной покривившимися известняковыми резцами высоте 1249... Счастья
нет. Чем ближе мы подбираемся к заветному провалу, тем яростней изрыгает
Хапхал сивую слоистую облачность. Она бесконтрольно распухает в зелёных
недрах, округляется горбом и презирающей края пивного бокала упругой пеной
вываливается сквозь пластичные понижения рельефа нам под ноги. Только
плотоядного крещендо грома да исступления молний до высшей гармонии недостаёт.
Ну вот. Вместо божественной манифестации - небесный апокалипсец.
Мы так не договаривались! В такие мгновения особенно нелегко даётся перемещение
штатива и камеры. Бесполезный, мёртвый груз...
 Погребённая в травы тропинка
каменисто хромает на северо-запад. Слева - подраненная непогодами трёхметровая
стена. Между нами - брошенная на откуп маломерным кострищам древесная
падаль: обветренные до белизны и твёрдости костей сучья, буро-коричневые,
как насосавшееся воды хлорное железо, сердцевины. Справа - согбенные изготовившимися
к пиршеству горгульями вершины сосен и влажное дыхание невидимой пропасти.
Облака глубоко в яйлу ни ногой. Это обидно вдвойне: шли сюда, собственно,
за Хапхалом, а любоваться предлагается чем угодно, но только не им. В
какой-то момент из прошлого протягивается невесомая, как паутинка, ниточка
узнавания. Где-то здесь, у огранённой морщинами сбросов пустоши, мы когда-то
давным-давно обедали шпротами с лимоном и тянули на спичках, кому делать
целых три (!) шага до давно закипевшей на оргеевском "Огоньке" кастрюле
воды. Шпроты харчили перстами прямо из банки, и персты эти были точно
такими же чёрными и маслянистыми, как спинки злосчастных шпротин. - Свежие
горельники перевала Диплис Южный в тот год отличались значительной влажностью
и мокрая сажа прикипала к конечностям, как тонер от лазерных принтеров
к бумаге.
За "экватором" ущелья
погода злобно скрутила регулятор температуры ниже комфортного минимума
и облачность не замедлила отреагировать. Теперь вокруг было просто молоко,
с некоторым намёком на заботливо высаженные человеческими руками архипелаги
сосен. Мне раньше казалось, что фитонциды предпочитают для ароматерапии
августовскую жару. Ничего похожего!  Воздух буквально взрывался душой сосновых
игл. Он исцелял застарелые ожоги городского смога, иммунизировал от бензинового
выхлопа широких проспектов... В энный раз приотстав, я сделал попытку
вырваться из серой реальности и подняться на убегающий вправо вверх "гребешок
дракона".
Чуда не произошло: там тоже царил густой туман. Тропинка подкралась
к самым обрывам. Это было жестоко: вот она, Красота, в каких-то нескольких
метрах, но как до неё, заразы, дотянешься?!! Позже этим мыслям просто
не остаётся места. Затянулся спуск, местами скользко-травянистый, местами
убойно-чернозёмный, чтобы, наконец смилостивившись, вывести нас к знакомой
стёжке, убегающей в вековые буки. Там, внизу, мирно дремал Хапхал. Вчера
мы взаимно не хотели друг друга, а сегодня стало "уже рано"…
Исполнившись демонической
улыбкой, Тахир увлек нас на едва отличимые от туманного ничто "камешки
Ируси" и в мгновение ока вооружился мобильным телефоном: передать привет
от "артефакта". Мы всегда так делали, но в предыдущие визиты Мать-Природа
была не в пример благосклонней. Куда вы стремитесь, складчатые, как шарпеи,
монстры из воды и воздуха? Чего вам в ущелённой жизни не глянется? Непременно
надо запрудить собой те последние, жалкие крохи Мира, что ещё различимы
на западе? Ну, уж нет! Мы пойдём быстрее. И ещё быстрее! Правда, чтоб
вышкрябаться на заветную дорогу, придётся "перешагнуть" через два скалистых
хребта и траверснуть выпустивший длинные коготки иголок сосняк. В этом
мае на водоразделе Курлюк-Баша и Улу-Узени стреноженных непарнокопытных
почему-то не пасётся. Очень жаль: они бы чудесно вписались в концепт третьи
сутки пинающих пересечёнку ёжиков:
- Где ты-ы, Лоша-а-адка?!!
 Хапхал не ответил. Он
- вплоть до самой неоцененной заводи и распоследенего каскада - отдался
подготовке "диверсионной группы", специально обученной отрезать нас от
Заманы и Тирке. Длинное гибкое жало тумана, шипя от избытка влаги, влачилось
за нами по пятам, но промахнулось и, пульсируя веной гипертоника, как-то
бочком соскользнуло в глубокие "подвалы" Курлюк-Баша. Телефон Михаила
продолжал блуждать вне зоны действия сети. Охотно разветвившись, путь
свернул на запад. Слева и справа потянулись маловыразительные лесистые
холмы, у которых что и было радости в бытие, так это уподобиться прикипевшим
к своим мастеркам молдавским работягам на подмосковных дачах, да обшлепать
нашу обувку и штанины толстенным слоем желтоватой грязюки. Если мне не
изменяет склероз, такой вид обработки поверхностей по строительному называется
“финиш”. Полный финиш, Нащя-яльнике...
"Просто грунтовка" очень
быстро опостылела цифро-фото-фильному Мисти, и он царственным мановением
GPS отправил нас по огибающей хребет тропке. Загоревшийся открывающимися
сверху перспективами Тимофей Анатольевич понял всё слишком буквально,
и вот мы уже ломим вверх “по градиенту”, мстя неустойчиво-податливым куртинам
тонколистого порея втыканием победитовых штычков "костылей". Семь метров...
Три... Есть контакт! Северный предел Демерджи-яйлы манит эклектикой сосен,
травы и обнажённых скал. Шатёр-Гора полирует вытянутую, как у Чужого,
макушку Верхнего плато мочалкой из клубящихся кучевых облаков.
Прямо перед
нами, за длинным сбросом и возвышением крохотного даже по крымским меркам
плато Заманы, красуется ветвящееся неполным бинарным графом Орлиное ущелье.
Пологая эстакада Курт-Баира, зашифрованного "особистами от топографии"
под Крутоир, всё ещё пытается окончательно запутать давным-давно позабывшего
о нас условного противника. Высота 1278 метров. Наугад
покликав серебристым, как Аянский водохран, джойстиком, я нажал "Play".
Мир наполнился "Сиянием безумного алмаза" Роджера Уотерса. Начинаю ценить
маленький природонеугодный гаджет.
 Каменистые пустоши Долгоруковской яйлы
настолько выпукло и мощно контрастировали с распростёршимся с востока
на запад косматым ущельем Курлюк-Баш, что руки моих товарищей с подозрительным
синхронизмом потянулись к притороченной к "Татонке" Тимофея Анатольевича
заветной сосудине. А что ещё оставалось делать? Ведь масинки раковой
росинки маковой с самого ужина в странствующем организме не хлюпало! Тынцнув
по глоточку за "скатертью-дорожку" Алику - именно так это позиционировал
Мисти - мы несложным манёвром обогнули преграждающий гуманное бездорожье
скальник, приступив к плавному снижению на Заману. Горизонт казался удивительно
близким и моё воображение, опережая события, устремилось вперёд...
* * *
Обрыв с отметкой 1068
метров приветствовал дорогих гостей шафранными зарницами примул, свежим
ветром и подчёркнуто-разреженным в идеологии штабелирования тригопунктом
из сухостоя и пресытившейся пройденным километражём автомобильной покрышки.
Вид с Заманы отличался от "хребтового" исключительно в худшую сторону:
утерянную многоплановость перспективы никаким размахом заповеданного пространства
не скомпенсируешь.
- Миша нас киданул. Унёс целый рюкзак ништяков.
- Да у него привычка быть завхозом. Брать всё на всех...
 Коралловые очаги пионов, расплёсканные вдоль
самой кромки божественно прекрасных в своей юности буковых чигирей - это...
Это... В общем, я решил молчать, как снега Эвереста. Но - тупо саботировать
попытки Тахира и Мисти разместиться где-нибудь "поближе к роднику". А
ху-ху не хо-хо, дяденьки? Мало того, что весь день насмарку, вы
ещё и вечернюю красоту собственноручно порешить удумали?!! Стоять будем
здесь! Ну, хорошо, хорошо. Уболтали, противные, пусть будет "там". На
травянистом поле несостоявшейся баталии между буками и соснами, что замыкают
неровной подковой стройную, как Глюкоза в юности, грушу. Пока я всю эту "туманную
сентенцию" на листики в убористую клеточку вербализую - позабытый в
кармане при штурме Босны блокнот только что сам не моросит - неосмотрительно
забываю контролировать гнусные поползновения атмосферы.
 На ни в чём не
повинную Заману с неотвратимостью прорванной плотины обрушивается сильнейший
ливень. Необходимые рефлексы давно отработаны до автоматизма. На счёт
"раз" поворачиваюсь к Тимофею Анатольевичу. На счёт "два" дежурная полиэтиленовая
труба уже шуршит, разворачиваясь и образуя квадрат со стороной три метра
(благо, ещё дома по всей длине распорота...) На "три-четыре-пять" рюкзаки
уже в штабеле, а мы сами стоим по его периметру, чисто автоматически пытаясь
перетянуть "одеяло" на себя. Стасис наступает быстро. Можно расслабиться,
плюнуть на оживленно подмокающие носки и, исполнившись загадочной улыбкой
Чеширского Кота, ускользнуть мыслями в косящий глазами Мартовского Зайца
дождь... Пять, десять минут непогоды.
Здесь - тоскливые объятья липкого, как жвачка, и полупрозрачного, как саван,
полиэтилена. Там - бесконечная ламбада воды и ветра...
 ...Миг, когда отчаянно
хочется воспарить, раскинув руки, и таблеткой шипучего аспирина раствориться
в наотмашь полосующей ледяными нагайками жидкой стихии. Очен-но не хотелось
бы, чтоб текущая (в прямом смысле, то есть с неба...) ситуация извернулась
согласно мировоззрения блондинки из анекдота: "дождей на этой неделе
было всего два: в начале недели три дня, и в конце недели... ещё четыре
дня"... Пошлепываемые оплеухами дождя, пионы у моих ног согласно кивали.
Встречались среди них ещё мелкие жёлтые цветочки, которым было совсем
худо: не ведающие жалости к малым мира сего капли играли с их соцветьями
в "любит, не любит". Дело у игроков вполне оптимистично стопорилось на
"к сердцу прижмёт", потому что у "гадательных машин малого калибра" значилось
всего по пять круглых лепестков.
 После неопознанного пинка
рюкзакам надоело вести себя пристойно, и они принялись заваливаться один
на другой, как “дизассемблируемый” отпетым (или правильнее будет выразиться
"отпИтым?") алкоголиком карточный домик. Пришлось наспех пересобрать "архитектуру
с лямками", в процессе чего как-то совершенно случайно выяснилось, что
негуманный дождь устроил себе антракт, уделив от щедрот дюжину мгновений
на глиссировать прочь с холма и застолбить лагерь. Попытка раскрутить
ближайший сосняк на сухостой закончилась для нас с Тахиром конфронтацией
с крапивой-мутантом. Она без малейших стараний прокусывала джинсу и плащёвку.
Этакий питбуль из рода Urtica, сменивший традиционные для
этих растений холин и гистамин на олеум и иприт. Пусть уж дальше
Мисти со свежеприбывшим Михаилом экстремальными дровозаготовками озадачиваются,
а мы (всё ещё неистово почёсываясь...) родник отрадиалим...
 Начальником партии (Chief
of Party) - мы единогласно назначили Тахира. Из подорожных сентенций вытекало,
что его "сокровенное знание" местных водных достопримечательностей было
вполне конкурентоспособно с неоценимым опытом Сэра Сэмюэля Харриса в вопросах
"местечек за углом, где подают дивный нектар-р-р". До леса, стартующего
у самого лагеря решили не снисходить: ну не Дон-ское это дело -
в чигирях ковыряться. И потянулся слева от нас сброс. Невысокий такой,
метра два с половиной, но крутенький. Местами даже с претензией
на вертикальность. Минуты бежали за минутами, а нацеленный на родник GPS
всё сильнее отклонялся к перпендикуляру направления движения. Тахир продолжал
вещать о распрекрасных полянах, которые мы просто обязаны посетить, потому,
что наша собственная пустошь - удел не ведающих, что творят, лузеров.
 Одометр продолжал накручивать
горизонтальный метраж. Позорная цифра 12 в счётчике километров сменилась
"чёртовой дюжиной", а ведь предстоял и обратный путь. Дважды мы совали
нос в буки, но крутизна оврага вновь выгоняла нас на травянистую плоскость.
Ах, чтоб тебя... Нет, уже никакой не "ах", а самый исток оврага,
время перебираться на пологий, противоположный борт и двигать назад, к
роднику. Небо смотрело на нас синими многоугольными глазами. В них читалась
жалость. Почему? Через каких-то двести метров склона таился сюрприз: скользкий
лиственный вниз к источнику. "Здравствуй, водопой", глубокий выдох,
наклон, продолжительное бульканье, увесистая тяжесть в ледяных руках.
Оставляем "крюк почёта" на следующий раз, следуем набитой тропинкой в
направлении лагеря... Недолго. GPS, как любое электронное устройство,
подвержен влиянию гремлинов. Согревающая домашним уютом точка возвращения
снова на перпендикуляре к с упорством религиозного фанатика огибающей Заману тропе,
и (кто бы в этом сомневался...) где-то заоблачно вверху.
 Склон градусов тридцать,
лес не так, чтобы отчаянно густ, но земля упрятана под многоярусную маскировочную
сетку хвороста. Те ещё силки, особенно, когда руки бессчётной булькающей
тарой заняты. Эх, сюда бы штурмовой рюкзачок... Проехали, каким бы штурмовым
он ни оказался, всё равно лишний вес. Сшевелились влево, одумались. Шевелились
вправо - те же “ничего хорошего”. Эх, чубарики-чубчики, говорила мама: "купи
путёвку "... Шутка. Главное в нашем водовозном деле - не бояться вступить
в азимут, а дальше будет только легче. И действительно, примерно после
двух третей с вафельным хрустом спотыкающего штурма появляется не совсем
полноценная полочка, но некоторый намёк на античную, как сам этот лес,
дорогу. "Большак" уловим только на самой периферии зрения, если пытаться
рассматривать его в упор, текущий просвет между деревьями ничем не отличается
от соседнего.
 Топографический кретинизмМистит мстит, значит, за все прошлые
- и будущие, и будущие. Я уж теперь из кожи вон постараюсь - четырёхчасовые
подъёмы.
- НИ-ЗА-ЧТО, -
думаю, - НИ-ЗА-ЧТО Бла-ародный Дон не поддастся на провокацию!
...После чего проворно
вскакиваю, и сомнамбулическим аллюром “три креста” топочу на горе-закат,
потому что “а вдруг повезёт Мисти"? Кто я тогда буду?!! Ну, помните, эльф
Логоваз и гном Гиви пиписками мерялись в гоблинском видении кровопролития
при Минас-Тирите - "Экипаж слонопотама не в счёт" - и т.д и т.п.
Не видать Мисти Кольца Всевластья "слонопотамов"! А если и набегут,
откуда сгоряча, все, как есть, мне достанутся: у меня телеобъектив на
целых 75 миллиметров длиннее! Гм… Что там такое чуть выше было про пиписки
у стен Минас-Тирита? Эх, старина Фрейд, старина Фрейд, мы еще как мы,
а вот видел бы ты современных спортивных фотографов... На полпути к почти
скрывшейся за перегибом склона бейсболке Мисти я обернулся. Безотказный,
как серийное детище инженера Калашникова, Тахир "обходил дозором" застёгнутый
на все змейки и липучки лагерь. Уважаю.
* * *
 Отвлёкшись на запятнанную
"пионьей кровью" опушку леса, я не только пролюбил коллективный
тынц, но и остался на вершине в совершеннейшем одиночестве. В бледно-серо-матовом
зареве лучше всех спрятанного Светила плавал двухпалубный лайнер Чатыр-Дага.
Северная Демерджи была скалистой гаванью, которую он только что покинул.
Прощальными гудками корабельной сирены подвывал трафик на утаенной в лесной
чащобе магистрали Симферополь-Ялта. Я выбрал уступ, способный заменить
старый добрый табурет. Поёрзал, распределяя седалищем мелкий колючий гравий.
Пристроил на колени фото-сумку - "творить" было особенно нечего. Потянулся
за плеером. Не затем, чтоб целенаправленно слушать музыку. Скорее, стараясь
ухватить что-то необычное, способное подчеркнуть и приумножить настроение,
пожалованное затянувшимся волею завтрашней встречи вечером. Я уже почти
держал это в руках, но всё исчезло.
Из
наушников-пулек налетел свежий ветер, многократно помноженный на грозное
дыхание прибоя. Сменился жалобным стенанием голодных чаек. Рассыпался
коллапсом пузырьков мутно-зелёной пены и почти неслышным шёпотом бурых
водорослей. Вновь ожило море - клёкотом цветной гальки,
расчёсываемой на пробор цепкими пальцами ускользающих в родную стихию
волн. Затем пролилась мелодия. Тёрпкая и пряная, неотвязная и тягучая
- как смола сосны Станкевича в августовский полдень на восточной оконечности
мыса Айя. Шестая тема "Oxygene", бессмертного - ведь тридцать
пять лет для электронной музыки это почти бессмертие - творения
Жана Мишеля Жарра утопила Заману и остальной Мир в переливах безбрежной
радости и тихой печали. Точки и тире тёплых огоньков, апатично омывающих
по-женски плавные контуры предгорий, перемигивались звёздочками
"уснувшего" Norton Commander-а…
День
пятый
|
