Мгновение Пятое.
Мангуп - Новоульяновка - Сюйреньская крепость - Соколиное - лес.

Кроме дорог и дураков в Крыму есть еще одна беда:
дураки, которые выбирают, которой дорогой всем идти.

Легкий бриз лениво ласкал шелковую упругость нейлона, заставляя судорожно трепетать тонкие струны оттяжек. Целеустремленная муха рвалась в фиолетово-серебристый мир моего домика, раз за разом проигрывая битву с противомоскитным пологом. Палатка была до краев заполнена размазанным тонким слоем рюкзаком. С каждой минутой все ощутимее теплело. Сон отпускал меня неохотно, но с сознанием полностью исполненного долга - самое лучшее время для съемок было уже давно позади. Пока я праздно валялся, детально прорабатывая предстоящий "выползун", раскрашенное яркими красками блаженство раннего утра сменилось хмурыми жалобами Женьки на беспокойную ночь - незваные и непроидентифицированные гости пытались ночью изскать что-нибудь "плохолежащее" под пологами их палаток. Женьке пришлось неоднократно отгонять их "добрым тихим словом". У моего же монодомчика полога в конструкции предусмотрено не было, поэтому спал я совершенно мертвецки, прямо как вчерашний, приплюснутый неожиданно свалившимся на голову приходом, мангупский хомяк.

Выпроставшись из своего теплого обиталища, медленно прогулялся в южном направлении от тригопункта, и совершенно неожиданно обнаружил хороший подъем на плато, достаточно удобоваримый при не очень экстремальных рюкзаках. Это, кстати сказать, как раз самый удобный вариант по-быстрому "примангупиться", если подходить к нему через наши злополучные Шулдан с Челтером. К нему ведет достаточная "ухоженная" знатоками тропинка, ее должно быть хорошо видно снизу.

Заслав наших прекрасных 2/5 на экскурсию по издырявленному жестокими предками Тешкли-Буруну, мы быстренько занялись упаковкой "цыганского табора". Но особенно не преуспели, - Ленки вернулись из Цитадели очень скоро, совершенно не "припертые по-трезвому", как нам было вчера обещано - после Эски-кермена на Мангупе все выглядело каким-то вялым, пресным и бесцветным. Но это было совершенно не поводом прогуляться, поэтому, озадачив дам предстоящей трапезой, Женька, Славка и я зарысили к развалинам. Очертания становились все отчетливей. Темные, грубо вытесанные стены с бойницами, за которыми мелькали далекие потомки защитников и/или нападающих.

Кустарник. Объемистые винодавильни. Миниатюрное кладбище. Цитадель. Тени глубоких трещин полосуют древний фасад. Незарастающими ранами на челе стены зияют глубокие рваные выбоины - именно здесь почти полуметровые ядра турецких осадных орудий, крошась в щебень вгрызались в каменную незыблемость древней многометровой кладки, выстроенной почти за тысячелетие до появления в Крыму первой артиллерии. Но Древняя Стена выстояла. Когда я прижался ладонями к ее горячей серой шероховатости, меня вдруг унесло куда-то в еще более отдаленное прошлое, и представилось мне, как точно так же крошилось в щепу когда-то бывшее живым дерево тарана, вонзаясь в окованные толстыми листами железа ворота, монолитные, как математически выверенный строй рыцарей-храмовников, но незыблемые ворота раз за разом выигрывали схватку с дрожащей от напряжения фалангой многолетней древесины. Казалось, что само Великое Время хранило Мангуп, нарушая неустойчивое равновесие " щита и меча", раз за разом своенравно смещая Весы Силы в сторону щита.

Интеллигентные, я бы даже сказал вкрадчивые Женькины попытки хоть на несколько секунд "обезлюдить" развалины с целью предания им более первобытного вида на фотографиях привели в первую очередь к бурному негодованию, а потом и к "усаживанию" нас троих "на мушку" изрядно сучковатой палки, коей были вооружены рассеянные юные леди и прилежащий к ним одинокий бой, лениво изучавшие горизонтальные плоскости Цитадели, причем одна из дам щеголяла некогда белой, но все еще достаточно мохнатой шубой (!). Если бы не кроссовки и серебристые "мыльницы" ведущих современных производителей, мы могли бы даже не переживать - по степени изношенности их панкообразно-оборванные одеяния со стенами были очень даже комплементарны. Возмущенные нашими незаконными притязаниями на свободу местоположения, леди уселись повыразительней и несколько минут весело улыбались в диафрагму, испытывая наше терпение. Вот же вреднючки! Шлёпать вас некому! Выручило нас "ласковое" утреннее солнышко. Оно с радостной готовностью подмигнуло из-за объемистой тучки и принялось утюжить. Стоит ли говорить, что Стихия Огня вскоре победила.

Женя со Славой, предпочитающие вертикальные плоскости горизонтальным и окрыленные богатым арсеналом зацепов, полочек и трещин, предоставленных в их распоряжение древней стеной, устроили себе мини-тренировку по прикладному стенолазанью. Я взирал на двух прилипших к стене "паучков" с замиранием сердца и некоторой завистью, вспоминая мой тестовый выезд на пленер с кишиневскими "вертикальными скитальцами" - мастерами пальпации скалистых округлостей. Они, конечно, хором зазывали меня "на веревку", но яркие образы меня-любимого, с угрожающим воем ядрёной бомбы летящего вниз и трех миниатюрных и визжащих от восторга страхующих, разноцветной гроздью взмывающих мне навстречу на другом конце тонкого, усиленного кевларом шнура, как-то не очень воодушевили мое чувствительное эго. Сейчас же, наблюдая за плавными и точными движениями карабкающегося по диагонали вверх Женьки, я решил, что нужно будет обязательно еще раз попробовать.

Насилу оторвавшись от грациозных перехватов, я прогулялся в сторону расчищенного заботливыми руками археологов городища и восьмигранника православной церкви, преуспевшей в XVII веке побывать турецкой мечетью. Огромные, тщательно пригнанные друг к другу чуть пористые блоки еще хранили глубокие следы топоров каменотесов. Постоял в каждом углу фундамента закрыв глаза и пытаясь почувствовать энергетику места. Полностью остановить внутренний диалог не получилось, непоседливые мысли убегали куда-то вдаль, за суровые обрывы Тешкли-буруна, за сияющее зеркало новоульяновского водохранилища, тяжело дыша поднимались по Большому каньону, легким ветерком скитались по ай-петринской яйле - по гребешкам Таракташа, по ушастой лошадиной голове Ат-баша, уносились все дальше и дальше, к Байдарским воротам и Айе... милой Айе, которую я в этом году, похоже, не увижу.

Спустившиеся на землю стенолазы присоединились ко мне, странствующему среди айинских колючих камней, я нехотя оторвал ниточку сознания от таких реальных пейзажей и мы, верные Эски-керменской привычке, направили свои стопы на северо-восток, планомерно обходя цитадель по периметру, заглядывая во все неглубокие оборонительные казематы, из которых в незапамятные времена сыпались на головы нападающих камни и стрелы, а так же лилось что-то весьма горячее, судя по объемистым воронкообразным емкостям, с прорубленными в скале стоками, направленными строго в сторону невидимой за деревьями дороги, петляющей далеко внизу.

На одном из этажей подземного оборонительного комплекса, на самом острие мыса, Славе, как истинному и искушенному любителю эпитафий, удалось угодить в ловчую яму имени одного из почивших в мире исследователей Мангупа, доверху заполненную бурой гнилой водицей и как будто специально оборудованную для крещения невинных пилигримов прямо под мемориальной табличкой. Я же, тщательно избегая Славиной участи, отделался только чувствительным ударом головой об острый выступ потолка, изваянный тем же неизвестным зодчим как раз над влажно-расплескавшимся зевом коварной ловушки. Как выяснилось вскоре, Женька тягой к табличкам и граффити не страдает, посему он счастливо избежал видимых повреждений, ну, конечно, не считая пары слабо опалесцирующих пятен на толстой ауре, которыми из зависти одарили его "пострадальцы" - один, смачно чавкающий правым кроссовком и другой, интенсивно почесывающий саднящую макушку. На этой радостной ноте мы двинулись в сторону облюбованной полянки, потому что хронометры дружно возвестили, что уже начало одиннадцатого и наши желудки дружно заныли.

Лагерь встретил нас знакомым запахом гречки и соевого гуляша - шёл четвертый день моего и второй месяц более искушенных в вопросах Великого Поста дончан. Не знаю, как там они осуществляли ношение тяжелых рюкзаков без интенсивного потребления тушенки, но мой организм с радостью делился сам с собой излишками сальца с округлого брюшка и с каждым днем я чувствовал в организме все более и более пугающую легкость. Если это дело затянется, то еще через недельку оставлять меня на ветру у обрыва станет небезопасно, ибо вознесется мой рюкзак, как Винни-пух на воздушном шарике Пятачка. Прийдется сбивать камнями! Эх, надо не забыть к тому времени привязать к рюкзаку веревку подлиннее …

Помытие посуды в ледяном роднике пробудило в нашем Славике тщательно укрываемую от "широких слоев общественности" мазохистскую жилку: надрав голыми руками объемистую метелку темно-зеленой крапивы в ближайшей канаве, он со стонами радости взялся истово похлопывать себя по животику, спинке и плечам, пытаясь убедить нас, что все это сугубо в лечебных целях. Долго ли коротко, но по покрытии "тела" алыми волдырями пробудилась в нём, тесно соседствующая с "мазо-", жилка садистская - ни в чем не повинной Лене тоже крапивой досталось.

11.00 Сказав "спасибо этому дому", мы двинулись к другому. Сбегая вниз по главной дороге городища, мы обошли стороной знакомое ответвление "неправильной" сокращенки и плавно вписались в сокращенку правильную, которая за 45 минут успела поскользить нас по зыбким ручейкам сосновой хвои и шишек, ссыпать по мелкому щебню широкого языка белокаменной сыпухи, обогнуть свежие раскопы в лесу и вывести к весело прорастающему юной пшеничкой полю, у которого в прошлом году так праздно валялись "негритята". У нас на "растекание по древу жизни" времени запланировано не было, посему, быстренько вытряхнув "землицу из омешиков" кроссовок мы весело зашагали под голубым стеклом неба в сторону долин и взгорий, за которыми нас ждала уже слегка подзабытая цивилизация.

Всю дорогу нас с Леной изрядно веселил процесс охоты Славки за фляжкой. Жека из каких-то одному ему ведомых соображений подвязал ее к рюкзаку снизу, на манер ведра на Камазе бывалого дальнобойщика. Болтающаяся из стороны в сторону, она ну прямо постанывала от желания получить шишкой в округлый зеленый бочок. Славка терпел долго, наливаясь вожделением, потом страстью… а потом его прорвало. Насобирав побольше увесистых шишек, он устроил форменную стрельбу по тарелочкам. Хорошо обученная на воинской службе, боевая фляга десанта "качала маятник" вразножку - профессионально уворачивалась, при этом ехидно позвякивая короткой цепочкой. В процессе пристрелки добрую толику ударов принимал на себя невозмутимый рюкзак, но когда снайпер все-таки определился с азимутом и дальностью, "округлым зеленым бочкАм" стало доставаться всё чаще и чаще.

Вы, конечно, можете спросить, откуда вдруг тут взялось множественное число. Ах да, я забыл упомянуть о том, что Женька был одет в зеленые шорты. Короче говоря, "все шишки" посыпались на менее изворотливые женькины полупопия… Есть, однако, у меня некоторые подозрения, что они-то и были с самого начала главной мишенью, а с помощью фляжки Славка осуществлял так называемую "операцию прикрытия".

Бывшая когда-то дорогой, а ныне широкая каменистая просека с глубокими вымоинами все круче сбегала вниз. Совершенно неожиданно, слева, из-за тонкой драпировки молодых листиков, открылось огромное зеркало неподвижной воды. Я слегка удивился - летом отсюда были видны только желтовато-серые разводы потрескавшегося ила в обрамлении бескрайних каменистых полей. Но весна - время возрождения мира. Где-то высоко-высоко, в узких распадках и холодных балках яйл ненасытное солнце продолжало пить золотыми лучиками молочно-белый коктейль снега, превращая сухие летние русла ручейков в полноводные бурлящие потоки, питая живительной влагой рукотворные озера водохранилищ.

12.25 Вскрытые рюкзаки безжизненно лежат на мелкой гальке огромного белого пляжа. Мы находимся как раз в центре перевернутой вверх ногами буквы Y. Влево и вправо уходят аквамариновые рукава глубоких проток. К правой жмутся невысокие зеленые деревца, местами сбегая прямо к воде. На крутом левом бережку деревья чуток повыше, их ярко-зеленые отражения играют в водной глади. Я просто улетаю от прозрачности и богатства оттенков. Сверкающий на солнце белый камень золотится в тонком прибрежном слое, потом плавно зеленеет, уходит в глубокие хвойные цвета и, наконец растворяется в густой синеве глубины. Обалдеть.

Солнце наносит по зеркальной поверхности озера скользящий удар, неожиданно пробуждается ветерок, и, словно трещины по разбитому триплексу, разбегаются оживающие волны. С юга, из-за темно-зеленого косматого горизонта, кажущегося удивительно близким, набегают стайки белых облаков. За невысокой дамбой озера, в темно-зеленом сосняке, нежится похожий на голову огромного крокодила холм. Облака рисуют на его скулах и челюстях замысловатые теневые узоры, кажется, что он движется, приближается под оглушительный треск сосновых стволов, чтобы как неуловимая Несси раствориться в прохладных глубинах вод.

Я сказал "прохладных"? Не обращайте, пожалуйста, внимания, это так, фигура речи. Случайно вырвалось. Если вы не в курсе, сегодня по православному календарю Чистый четверг***. И всем положено совершать тщательное омовение, чтобы в Пасху войти кристально чистым. Ну, по меньшей мере, снаружи. И нас участь сия не избежала. Будь я в знакомой среде относительных грязнуль (ох, покусают они меня по прочтению), то ограничился бы "крещением" до колен и локтей. Но, глядя на стремительно синеющих на холодном ветру обнаженных дончан, я, смирившись со своей нелегкой долей, принялся помаленьку раздеваться.

*** Вообще-то 4 мая была суббота. А Чистый четверг был 2 мая. В тот день мы к вечеру добрались до озер перед Эски-Керменом, но тогда "не умывались и грязнулями остались". Только Слава окунулся в озеро, когда мы ходили мыть посуду. Лена.

Н-н-н… е-е-е… м-м-м… о… г-г-гу… п-п-п… и… с-с-сать… Ой, последнее, пока еще, слава Богу, кажется, могу. Купание в талой водице оказалось занятием своеобразным. Самое главное - договориться с собой в нее залететь. Бегом, зажмурившись и заткнув уши, чтобы ничего не видеть и не слышать, как будешь орать. Не будешь орать, говорите? Будешь-будешь! Всенепременно и неоднократно! И уши надо затыкать тщательнЕй, в особенности тем, кто вокруг, потому как организм себя уже контролирует с трудом и на обезумевшем языке все-время крутится что-нибудь оч-чень "русско-народное". А вот глаз можно в последствии и не открывать, потому что секунд через пять тело понимает, что еще капельку "такого" и ему уже в общем-то полный… Титаник, немедленно оценивает градиент температур окружающей жидкости, как стрелка жидкостного компаса разворачивается и начинает изо всех сил грести к ближайшему берегу. А почувствовав что-нибудь под ногами, мгновенно корректирует направление в сторону максимального уклона вверх и мигом самовыносится на берег. И вот только тогда, как по волшебству, открываются глаза. И вот то - ГЛАЗА, я вам скажу!!!

Краткое пост-купательное интервью с семейной четой Горовецких:

Слава, ожесточенно пристукивая зубами: "Вот бы сухой гидрокостюмчик сюда"!
Лена, на глазах покрывающаяся крупными мурашками: "Тогда уж лучше сухой батискаф"!

Пока мы приходили в себя, изо всех сил вжимаясь спинами в колючую гальку от злобно впивающегося ветра, нашу букву Y посетили еще две парочки со-скоростью-света-кунающихся гидрофилов. Одна из девушек, впрочем, ограничилась только демонстрацией обалденной наготы и осторожным омовением пальчиков ног. Юные "Искупанцы" путешествовали еще в более маньячном режиме, чем мы: снаряжения у них было всего ничего, да и методика ношения применялась совершенно иная - "боевые микрорюкзаки десанта", доработанные снаружи всякими кулечками, туесочками, мешочками и коробочками. А чему места не досталось, то развешивалось на лямки и пояса - фляжки, фонарики, ножики… все это в комплексе было больше похоже на богатые лотки ярмарочных торговцев, чем на культурно упакованные рюкзаки.

13.30 Ну прямо сияя первозданной чистотой направились к дамбе, оставляя водохранилище справа. Осторожно ковыляя по крутому осыпающемуся бережку, задумался о том, что если такой способ хождения практиковать достаточно долго, то произойдут изменения на генетическом уровне и у моих далеких потомков (буде таковые вдруг еще появятся) одна нога наверняка будет короче другой. Идущий в нескольких шагах впереди Слава попытался увернуться от кустов, оступился и, увлекаемый рюкзаком, прогрохотал в лавине щебня пару метров лицом вниз, судорожно цепляясь за ломающиеся кусты. Мы бросаемся к нему. Водохранилище благосклонно приняло подношение - пару глубоких кровоточащих царапин и порванную футболку.

В Новоульяновке "помлекопитались" по гривне двадцать литр. Я, лениво потягивая пиво и закусывая сухофруктами (Извращенец? Эстет?) с искрошенным в труху овсяным печеньем (не, определенно извращенец!) прикидывал ускорение убывания парной жидкости, красочно вспоминая Попова. Да, Женьке со Славкой еще предстоят долгие годы тренировок, если они хотят потягаться с Сережкой в этом нелегком вопросе.

Из под смазанных изнутри пивом ног асфальт убегал совершенно без напряжения, внутренне я буквально парил над трассой, как сверхпроводящий шарик над сверхпроводящим кольцом с незатухающим током. Очень надо развивать второе кольцо силы, чтобы научиться прилично летать! Нужно просто в охотку булькнуть адекватное количество пива и п-о-л-е-т-е-л-и ! Знакомый голос из темноты данелиевского подсознания: "Летим… Тормози!... Тормози!!!... Сам тормози! Ты ж всю тормозную жидкость выпил, алкоголик!!!" И тут, как по волшебству, прямо в воздухе загорается красным табличка "Просьба отстегнуть поясные ремни и сбросить с плеч лямки рюкзаков". Уважаемые товарищи пассажиры, беспосадочный перелет от Новоульяновского аэропорта… тьфу, сельпо… ик… до Куйбышевского бара успешно завершен в 15.10. Экипаж пивоваренного завода "Славутич" прощается с Вами и желает Вам счастливого пути.

Отчаявшись купить чего скоромно-пасхального (или все-таки кошерного ?) в окрестных лавчонках, мы пристроили наших "захребетничков" в билетной кассе и за наносумму в 3 гривны отъехали на обед в Большое Садовое. Нет, только не подумайте, что Большое Садовое знаменито изысканной кухней и жители только и мечтают о чести отпотчевать Вас заморскими яствами. Обедать, собственно, ехал наш рулевой. Нам было по пути с точностью до миллиметра, потому что высадил он нас уже в виду трех трех узких, длинных, обрывистых мысов, разделенных глубокими балками, поросшими густым лесом. На часах значилось 15.30.

Левый, Куле-бурун ( "Башенный нос"), - "старший умный был детина", несет на себе всю тяжесть развалин Сюренской крепости. Средний "был ни так ни сяк", но неплох и сам по себе - до боли напоминает накрытый крышкой гроб, за какие заслуги иль пригрешения был он наречен вездесущими древними греками Ай-Тодором (Святым Федькой, одним словом) никто уже и не припомнит, в последствии был переименован более приземленными тюрками***, в Челтер-Коба (то ли "Пещера задрапированная марлей", то ли "Пещера с решетками") действительно хранит в своем сердце одноименный скальный монастырь. Младший же, Джениче-бурун ("Нос в виде бобового злака", читай "Бобовый Нос" ), как водится, "вовсе был дурак" - ничем, кроме родничка, не знаменит.

*** Это не очепятка! Не турками, а именно тюрками.

Отбежав на почтительное расстояние от больше-садовых огородов, тропинка изогнувшись дугой, самоотверженно разделилась, новорожденные "я" пожелали друг-другу счастливого пути и устремилась вверх по заросшим смешанным лесом узким балкам. Женька, ни на секунду не задумываясь, повел нас по левой. Тропинка, то и дело ныряя в развивающийся овражек, взбиралась все выше и выше, впрочем не сбивая дыхания. Минут через двадцать она, перевалив небольшой бугорок, выскользнула на залитую солнцем прогалину с явно свалившейся сверху каменной глыбой и в миниатюрном неглубоком гротике слева блестнуло крохотное зеркальце воды. Озерцо было настолько мелким, что испить водицы ладошкой оказалось делом нелегким. Слава Богу нашелся на Земле добрый человек - приспособил черпачок из куска пластиковой бутылки. Глоток подземной воды. Обжигающий холод, приправленный камнем и немного глиной. Как мало нужно иногда для счастья.

Тропка было скользнула было дальше, но наш проводник ее проигнорировал, устремился к левой стенке балки… и тут началась "та самая дорожка". Проворный, как ящерица, Славка мгновенно исчез в зелени листвы над головой. Пропустив, в соответствии с дремучими инстинктами, вперед Лену, я заторопился следом. Почему дремучими? Да все просто. Вы разве не знаете, откуда пошла традиция пропускать вперед женщин? О, эта почтенная традиция уходит корнями чуть ли не в антропогенный период - весьма разумные для своего времени неандертальцы, выходя поутру из пещер, завсегда пропускали вперед своих любимых неандерталок - мало ли кто там, снаружи, приготовился вкусно закусить. Да и вечером не мешало бы проверить родимую пещеру на предмет наличия "клешеногого ведмедика" (Миши Косолапого, рус.)…

Ну что Вам могу сказать. "Ходить" в прямом смысле слова по той "тропинке" уже нельзя. Для того, что по ней делать можно, весьма пригодилась бы врожденная четверорукость - вскарабкиваясь на всех четверых по высоким, до метра ступеням и судорожно вцепляясь в каждый доступный корешок, я взапой мечтал о второй паре рук. Или о зубастых челюстях покрепче. И зачем только наши предки спустились с деревьев на бренную землю? Это сколько ж прекрасных неандерталок можно было на этом деле сэкономить! Одним словом если вы под рюкзаками, то гораздо разумнее заменить 3 минуты нашего подъема на еще 15 минут хода по той тропинке, по которой вы шли до гротика.

Все еще слегка задыхаясь, я выкатился на перекресток троп, вымученно улыбнулся Лене, вполне удовлетворившись аналогично безмолвным ответом и, повернув налево, мы двинулись по прямой, как стрела, каменистой дороге, убегающей ровнехонько на северо-запад, в сторону сужения мыса. Прошествовав через обезображенную многими кострищами полянку, дорога разбежалась дельтой сонаправленных троп, скрывающихся там и сям в негустом и каком-то весьма вялом на вид лесочке. Немного хлестания ветками, парочку размазанных по личику липких паутинок и тропинка отпустила нас на устеленную ковром пожухлой травы и усыпанную оспинами известняковых обломков пустошь, в дальнем углу которой вознесся ввысь величественный 10-метровый полуцилиндр двухэтажной башни. Из-за геометрически-плавного изгиба выступала изящно закамуфлированная кустарником каменная кладка узкой и невысокой стены, плавными волнами убегающей влево, в сторону обрыва и исчезающей в приземистой зелени леса.

Сюренская крепость стоит того, чтобы быть. Маленькое дозорное укрепление, выстроенное еще в VIII веке, настолько лихо вписано в мыс, что кажется его неотъемлимой частью и даже лес считает крепость совершенно своей : с внутренней, защищаемой стороны, он так и льнет к каменным блокам, а деревья что повыше, даже притворяются последними защитниками крепости - ощетинившись копьями еще не убранных зеленью веток чуть выглядывают из-за бруствера - не идет ли кто чужой? Маленький дозорный кустик, заселивший невидимую щель в самом верхнем ряду камней, чуть наклонился на ветру и что-то быстро прошелестел крепости лиственной азбукой Морзе. Крепость подозрительно нас оглядела своим единственным узким кошачьим глазом, и даже, кажется чуть повела полукруглой аркой оконного перекрытия, признавая нас своими.

Восприняв это движение как одобрение, Слава живо вскарабкался по плотно пригнанным каменным блокам на несуществующий второй этаж башни и уселся в оконом проеме, чтобы почувствовать себя соринкой в глазу у Бога. А я уже стоял в густой тени башни, сосредоточенно разглядывая купол свода, где книжкой были обещаны "остатки фресковой живописи". Да, с 1989 года многое изменилось. Остался только камень. Башня с этой стороны напоминала разрубленную острым мечом банку из-под Пепси - ровно половина строения отсутствовала как класс.

Древние инженеры в своих разработках явно не использовали прогрессивных технологий, сродни современному экстремальному программированию, когда кодеров заставляют писать одну и ту же подпрограмму вдвоем, чтобы один сразу выявлял огрехи другого - у крепости было наверняка было два абсолютно независимых подрядчика. И пока один из них самоотверженно собирал куриные яйца для замеса "правильного" раствора, разъезжая на своей скрипучей телеге по всему княжеству Феодоро, другой ограничился белым песочком с ближайшего пляжа и тщательно истолченным в ступе карадажским трасом для пущей убедительности. Пофантазировать, какая из половинок простояла 12 веков, мы предлагаем нашим любимым про-читателям.

Мыс тем временем все сужался и сужался под нашими торопливыми шагами, становясь узким-узким, как лезвие мизерикорда - рыцарского "кинжала милосердия". Лес, не выдержав гонки отстал, оставив нам в наследие густую поросль цветущего дикого чеснока. Ленточка вдруг сказала, что дальше не пойдет и осталась маленьким неподвижным красным пятнышком на одном из выступов плато. Все выше и выше становились обрывы и все величественней сказалась огромная котловина долины, расстилавшаяся разноцветным покрывалом у наших ног.

Бельбек неспешно катил свои воды по руслу, зажатому между асфальтом и цветущими садами Большого Садового к далекому Севастополю, на юго-западе голубела узкая щель Бельбекского каньона - заполненный воздушной дымкой бокал для мартини, за узким стальным полотном асфальта горизонт закрывали художественно украшенные эррозией террассы отвесных обрывов Куллю-каи - "Сторожевой скалы". Солнце клонилось к западу, трещины сплетались в причудливые орнаменты, глубокие воронки формировали неровные строчки иероглифов на незнакомых языках, длинные ручейки ослепительно белой сыпухи разрезали лес у подножья Куллю-каи и утекали в придорожную насыпь.

Слава с Леной куда-то пропали, мы с Женей молча сидели друг напротив друга на самом острие обрыва. Крепкий ветерок свистел в ушах, заставлял поплотнее вжиматься в камни, как гадающая на ромашке девушка, безжалостно рвал и один за одним сбрасывал в пропасть молодые листья с кустика-неудачника, с упорством бывалого альпиниста удерживающегося на совершенно гладкой стене полуметром ниже. С каменным спокойствием взирали на нас лики мужчины и ребенка, изваянные на выступах обрыва неизвестными творцами. Вглядываясь в их суровые каменные глазницы, я вдруг почувствовал страдание, услышал слабый шепот растрескавшихся губ - "Освободи меня"… И вдруг вдоль позвоночника пронеслись холодные мурашки: вспомнились заполненные слезами глаза и дрожащие губы маленького Коула из "Шестого чувства" - "по спине всегда бегают мурашки, когда мертвые проходят рядом". Что-то внешнее заставило меня встать и поскорее уйти оттуда.

16.45 Подобрав с соседнего выступа семейство Горовецких и Ленточку, вооруженную объемистым антивампирьим букетом дикого чеснока, мы отправились вниз. Спуск по сокращенке занял минут 8, если не все 10. Вдоволь упившись из родника, побежали вниз. Да-да, именно побежали - наклон тропы был как раз подходящим, чтобы проделывать это с удовольствием. В месте "растраивания" ущелий мы вновь встретили знакомую дюжину макеевских пионеров с синими станкачами. И опять нам пришлось интеллигентно, но непреклонно обрубать на глазах прирастающие к нам хвосты - их путь тоже лежал к Большому каньону. Через полчаса были на трассе. Потребовалось метров 400 усиленного "рукомашества", чтобы на нас обратил внимание насупленный водитель, с некоторым скрипом согласившийся отвезти нас до Соколиного за 20 гривень.

18.05 произошло сразу 3 события. С замиранием сердца увидел трехгранную пирамиду островерхой Сююрю-каи - внутренний дорожный знак, что ОН уже совсем скоро. Почувствовал грезы бытия Большого каньона - ОН ждал. И тут я услышал как "рулевой" предложил за 5 гривень навести нас на след соколинского торговца свежей бараниной. О, как слаба плоть. Всего-то пара слов - "свежая баранина" а сколько в них первобытной силы и красоты. И Сююрю-кая и Каньон как-то сразу уплыли почти в небытие, а пред дрожащим от аппетита внутренним взором предстал и мгновенно заполонил все поле зрения сочащийся ароматным янтарным соком "жареный кусок большого мяса", зажатый между колечками лука и ломтиком помидорчика, с чуть прихваченной огнем корочкой. Рот изошел тягучей слюной, а живот бурной перистальтикой. Когда я очнулся, Женьки и Славки в машине уже не было. Завороженные яростно жестикулирующим водителем, темно-коричневая и белая банданы исчезали за поворотом узкой улочки. За одноэтажными домишками виднелся увенчанный молодым месяцем контур мечети.

Ждать пришлось долго. Очень долго. Мы успели раза три ознакомиться с невпечатляющим ассортиментом товаров окрестных магазинов, лавочек и стихийных базарчиков. К нам раза 4 приставали продавцы вина и примерно столько же - конкуренты исчезнувшего водителя. Девчонки закупили все необходимое. Потом еще раз подумали и докупили все еще более необходимое. Я успел прикупить "контрольную" бутылочку мадеры и уже совсем было собирался начать брать деньги за консультации приезжим куда какая дорога ведет, где что продается и "где тут поблизости Большой каньон", когда из-за угла появились знакомые фигуры, согбенные под истекающим кровью огромным полиэтиленовым мешком с торчащими тут и там уголками поломанных костей. В дополнение ко всему Женька нес двухлитровую пластиковую бутылку с чем-то темно-вишневым и очень тягучим, а так же шкалик "беленькой". Такого количества спиртного в рюкзаках я за все 15 лет походов не нашивал.

После распихивания всего съестного и питьевого рюкзаки преизбыли все пределы допустимого веса и здорово оттягивали плечи. "Мясистая" эпопея вытолкнула нас из графика одним могучим и поставленным на быка ударом, точь в точь таким, которым злой якадзуна Ваканахана из конюшни Черной Лошади извЕрг могучего ядзуку Такануоки из не-помню-уже-чьей-конюшни за пределы глиняной загородки на Басё прошлого сезона, предварительно щедро присыпав его солью с рисом. Было 19.20, когда мы наконец расстались с порядком поднадоевшим за день асфальтом и, скрипя щебенкой, двинулись в обход лесников, к мостику через шумящую где-то внизу за деревьями Коккозку.

Всем нашим "контр-лесничьим" мероприятиям было суждено пропасть втуне. Не успели мы даже как следует расслабиться перед подъемом к Тому Самому Дубу, как сверху низверглись на наши головы архангелы в камуфляже и сапогах из загадочного реликтового зверя "кирз". Старшой направился к нам, деловито размахивая чековой книжкой и таким знакомым, оправленным в истрепанный ламинат постановлением, что "в силу усиленного продолжения проваливания Каньона, необходимы срочные меры по его восстановлению и 4 гривны с человека несомненно спасут Гиганта Мысли и Отца Русской Демократии, причем никакой торг здесь, как Вы понимаете, неуместен!!!".

Я уже совсем было завздыхал о страстном любителе лесников-побиранцев Попове и потянулся за кошельком, когда Женька выступил вперед и начал такой знакомый процесс выяснения "а почему собствен-но"? За четверть часа его красноречия мы успели: помолодеть до студентов а потом и до детей малых, резко уменьшившись в количестве до трех. На шести гривнах и порешили. К тому времени наливающийся багровой кровью шар уже коснулся мягкой подушки лесистых гор и уже холод возвращался в мир, оседлав ветер, который еще четверть часа назад тихо вздыхал, мирно отдыхая среди дубов и сосен. Время утекало в небытие как розовый песок сквозь осиную талию песочных часов.

Было без малого восемь, когда мы поклонились развалинам Дуба и в последних лучах солнца наши усталые ноги вдавили в мягкую лесную подстилку острые кусочки известняка сокращенки. Такой знакомый лес с каждой секундой становился все более чужим, наливаясь глубокой и сочной синевой, выставляя предательские корни, обрамляя узкую тропу острыми изгибами неожиданных веток. Тропа забирала вверх все круче, вот уже снова накатило желание четверорукости, склон вышиб твердую почву из-под ног у дыхания, а выкарабкавшийся вслед за Леной Слава протирая густо запотевшие очки сказал, что "нас троих сильно зауважал". Минуты 4 мы пытались отдышаться, привалившись к изломанному стволу павшего великана и ожидая, пока Женя с Ленточкой обошли нашу сумасшедшую сокращенку по контуру. Я совершенно не помнил таких напряженок на подъеме. Внутренне уже понимая, что запланированной на бумаге полянки на Бойке нам сегодня уже ну никак не увидать, я шел впереди и мечтал изо всех сил, что еще полчасика, ну самый максимум минут 40 и в просветах деревьев мелькнет острая грань Мыса Первого.

Половина девятого. Сильно стемнело, пришлось включить фонарики. Над нами замкнулась сводчатая галерея густого кустарника. В полный рост я уже стоять не мог и даже совершенно скукожившись, то и дело цеплял рюкзаком за потрескивающий сухостой мертвых веток. Тропа уводила все выше и выше, почему-то все время забирая влево. Ленточка начала видимо отставать. Прошло еще пять минут карабканья по крутому и очень каменистому безлесному склону, где не то что палатку, но и спальник расстелить было негде. Тропа тихо умерла. Остались только ночь, ветер и скалистая перспектива, растворяющаяся в темноте. Еще пять минут понадобилось, чтобы мы приняли реальность, успокоились и стали срочно искать место для стоянки. Вниз убегал хаос камней, не оставляющих никакой надежды на безопасный спуск. И ни у одного их нас не было ни малейшей идеи, где мы действительно находимся.

Склон стал помаленьку закругляться, черные контуры деревьев сдвинулись, уплотнились, неприветливая каменистая пустошь, по которой мы поднимались, сошла на нет. Справа, вдали появился огонек. Пара. Три - в каком-то километре-полутора от нас возносился из ночной тьмы в густо-фиолетовые небеса мыс Сторожевой, вовсю засиживаемый более удачливыми туристами. От него нас отделял глубокий и мрачный овраг - мы забрались в самые верховья Орехового источника.

Оставив Лену при рюкзаках, которые можно было запросто потерять в этим каменном Темном царстве, мы разделились. Слава уполз вниз за Женькой и Ленточкой, я проводил долгим взглядом его фонарик и углубился в лес, в поисках хоть чего-то относительно горизонтального. Пару-тройку десятков шагов вверх и на меня навалилась осязаемая темнота и неприятное чувство с каждой секундой все больше и больше "заблуждающегося". Ходить по прямой не было ни малейшей возможности - ночной лес был абсолютно первобытен и не оставлял никаких ориентиров, кроме похожих как капли воды поваленных стволов и шевелящихся в свете фонарика густых переплетений толстых ветвей. До вершины водораздела было подниматься метров 150-200. Выбравшись на ровненькое, обнаружил добрый десяток микро-полянок, которые нас вполне устраивали и, совершенно успокоенный в этом смысле, приступил к процедуре Возвращения.

Следопыт из меня вышел никудышный. Стоя на куполообразном возвышении, я совершеннейшим образом не представлял себе, в какую же сторону идти обратно. Медленный поворот вокруг оси с пристальным вглядыванием в лесную чащу только усугубил ситуацию. Меня плотно обволакивала осязаемая на ощупь тишина темноты. Усмотрев чуть ниже по склону поваленный ствол, показавшийся мне смутно знакомым, я неуверенно двинулся вниз. Через шагов 50 лес ощетинился камнями и склон круто ринулся вниз. Такого я не помнил. Скорректировав направление, я прошел еще шагов 100 только для того, чтобы убедиться, что и этот путь ведет в каменистое никуда.

Постояв некоторое время в попытках собрать разбегающиеся мысли и усмирить разыгравшееся воображение, я внутренне поиздевался над собой, окончательно и безнадежно заблудившимся и прибег к испытанному донецкому способу ориентирования в ночной горной местности: "Тарам-парейро-о"!!! (вполголоса, чтобы не выглядеть орущим из-за кустов идиотом). Ответом мне была звенящая тишина и шелест листьев. Супер! С каждой истекшей секундой мир вокруг становился все более и более чудесатым… Ну-ка попробуем еще раз, только чуть погромче. "Тарам-парейро-о-о"!!! …направление, откуда мне едва слышно ответила Лена, было полной неожиданностью. Даже дыхание перехватило - я спускался вниз по совершенно противоположному склону, с каждым шагом уходя от ребят все дальше и дальше. Однако… Немножко обалдевший, я направился обратно.

Они уже ждали все вместе, маленькой черной стайкой сидя у бесформенной кучи рюкзаков. Не вдаваясь в подробности своего лесного "експириенса" я тихонько усадил на плечи рюкзак и мы змейкой потрещали вверх, на полянку. Часы показывали половину десятого. Все еще пребывая под тягостным впечатлением от пережитого, я в каком-то тумане собирал дрова для костра, подсознательно старась не удаляться далеко от лагеря, расчищал от веток площадку, ставил палатку, стелил спальник, что-то кушал, запивал несколькими глотками вина какой-то тост, глядя на догорающий костер задумчиво грелся неполной кружкой чая - воды у нас оставалось всего ничего. Сквозь ткань листвы нет-нет да и пробивались одинокие лучики звезд. Языки пламени рождали в ночи все новые и новые узоры. Вот вам и дороги, которые мы иногда выбираем…

Мгновение шестое