Мгновение Седьмое.
г.Бойко - р.Куру-узень - г.Шишко.

Через 2 часа после "интерлюдии" меня снова "отморозило". Небо светлело. Ночь медленно отступала, словно вода при отливе, оставляя за собой серебристый мир заиндевевших трав, покрытых брызгами льда цветов, россыпи пушистых, как зимние соболя, шишек. Безмолвие озябшей жизни, выгравированное из дымчатой друзы кристаллов горного хрусталя. Ни листика не шевельнется, не запоет птица, не зажужжит ранний бобус-бобус*. Камни на обрывах льнут друг к другу, пытаясь немного согреться. Черное тело змеи - каньон извивается на запад. Хищно белеют клыкастые оттроженцы, дремлют сосны. Не шелохнется бархатная шкура лесов над Сары-каёй. Где-то там, под тенистыми буками ее подножья, слезится по изумрудным мхам Серебряный водопад.

Борясь с приступом холодного одиночества, нетвердым утренним шагом сползаю чуть вниз, к каньону. Солнышко, как маленький мальчик, прижимающий свои теплые ладошки к завитушкам морозных узоров на стекле, нежно и ласково проводит лучами по каменным стенам, перебирает нежные завитушки певучей коры сосен на обрывах, чуть касается соцветий Никем Незамеченного Мускари (лат. Muscari Neglectum, рус. Мышиный гиацинт). Он темнеет, наливается фиолетовым, покрывается искрящимися капельками, так похожими на капельки пота, выступаюшими над верхней губой любимой, медленно восходящей по пологой тропинке на вершину оргазма. Я слизываю их дрожащим кончиком языка. Белесые венчики соцветий чуть царапаются. Легкая горечь в тонах прелых листьев. Спасибо тебе, Земля.

Мир начинает заполнять протяжное биение утра. Заворошились палатки, зашуршал полиэтилен, прозвенели змейки, пуская за зелёные пологи утреннюю прохладу, укоризненно звякнула забытая снаружи кастрюля. Уже можно выбираться из теплых одеяний, сладко потягиваться, жмуриться солнышку, босоного пройтись по зеленой травке. Но звуки жизни замирают - медленно и неохотно отпускают своих жертв пронзительно-холодные чары ночи. Добровольно назначаю себя дежурным, крючковатой палкой копошусь в угольях костра. Следопыта из меня не получается - все вокруг холодное и мокрое.

Первыми выползают пенки, потом спальники и только после этого являются миру мило заспанные и замечательно насупленные мордахи. Сделав пару неуверенных пассов руками, в которых я с трудом признаю утреннюю зарядку, Слава начинает себя пристально оглядывать и ощупывать - повод для изысканий есть, причем достаточно неприятный - Ленточка обнаружила у себя клеща, который при первом же неуверенном прикосновении пинцета расплеснулся дымящейся кровью.

Зловредные тварюшки сыпятся со Славки, как из рога изобилия: 1… 3… 5… Ой, а откуда у него Лена, на правах супруги, хихикая, выковыривала 6-го, догадайтесь сами… К "страдальцу" мигом присоединяется Женька… Еще + 3… За компанию и я начинаю истово почесываться и выискиваться, подозревая в каждой мало-мальской родинке коварного Икзодуса. Похоже, родное, украинское, мньясо им более по душе - меня звереныши обходят стороной. Это весьма патриотично с их стороны!

Разогреваем на костре кастрюлю мяса с незначительным добавлением риса - это у нас условно называется "плов". "После такого количества мяса наступает ГИПЕРБАРАНИОЗ!!!" - стонет Слава. Обсасывая сладкие косточки, мысленно с ним не соглашаюсь, подцепляю из кастрюли следующий кусочек пожирнее, щедро расточая комплименты нашим замечательным поварихам. Нет, так жить нельзя! Или все-таки можно? Судя по тому, что мы так успешно жили до без четверти диннадцать, можно.

Заметка на память - как нибудь спланировать весенний маршрут так, чтобы ночевать в районе Бойки - уж больно красивые ручейки там журчат, миниатюрные водопады весело скатываются по зализанным каменным горбам в неглубокие живые озерца с устланными мхом округлыми изгибами берегов. Лес до краев наполнен влагой - глубокие лужи на разбитой дороге, в дуплах старых буков, в прошлогодних листьях у тропы. Идем, наслаждаясь теплом, свежестью, снежной белизной цветущих деревьев, мимо развалившихся кормушек и озерца с неистово квакающими лягухами к большой поляне, неприметно наклоненной к каньону - истоки Иохаган-су. Именно здесь завершили свое очередное "заблуждение" "8 негритят", увидев вот это бело-синее колечко, тесно опоясывающее молодой бук справа от тропы.

На часах- полдень. Незаметно начинается унылый дождь. Он еще слишком слаб, чтобы прокапать до земли, влага шуршит по листьям над головой, медленно стекает по рыхлой коре в высокую траву. Толпа косуль под хрусткий топот ломится сквозь редколесье слева - много, голов 10 или 12, светлые пятна на коричневой шкуре сливаются в неровные полосы, точно как в старой заставке к "Жизни животных", белые округлые огузки весело вспрыгивают среди зеленовато-серых стволов, исчезая. Звуки замирают, остается только шелест дождя и несколько затрудненное дыхание - мы вступаем в последний этап бойкинско-выходоканьонного перехода, где тропа начинает судорожно метаться вверх-вниз по неглубоким оврагам, по руслам ручьев, по бурым проплешинам, вздыбившимся клубками толстых, в руку, змеями корней.

Слева, на каменистой полянке, жмутся под кусок полиэтилена группа наших собратьев. Здороваемся, гордо шествуем мимо, чавкая по грязи треками и натянув по самые глаза псевдо-непромокаемые куртки, сползаем по невысоким каменным ступенькам в узкий проход в зелени. Поднявшись еще на пару пригорков, тропа устает метаться по склонам и сбегает к руслу Куру-узени, к бело-голубому знаку на прибрежном камне. Без труда перебираемся через поток "по камешкам" и оттраверсировав замусоренною полянку с кострищами по внезапно сузившейся тропинке, через вялую крапиву и редкие колючки с невзрачными голубыми цветочками, углубляемся в лес. Дождь так же незаметно прекращается.

Под сенью деревьев грохочет могучий поток, немало меня поражающий - летом ручеек запросто перепрыгивается, а сейчас поневоле задумываешься о способах переправы в случае необходимости. Заботливые руки природы переложили через быстрину пару толстых скользких стволов - осторожно перебираемся на левый берег. Сюрприз - полянка высохшего мха преобразилась в сложную систему зеленых каскадов, по которым летят упругие струи воды из совершенно неприметного родничка чуть выше по склону. Занятно, летом все это чудо совершенно высыхает. Сбрасываю рюкзак и начинаю колдовать со штативом - я всей этой экзотики так просто не оставлю!

13.15 Последний родничок. Он тоже возмужал, но не утратил своего зеленого и пронзительно-холодного очарования. Набираем немножко воды "на попить" - скорее традиция, чем необходимость - погода к питью не особенно располагает, небо просветляться и не собирается, еще и какой-то далекий яйлинский гром явно направляется нас проведать. Тропа минует родник, пересекает зеленую полянку, карабкается по камешкам все выше и выше, плавно поворачивает направо и уходит в лес практически по ровному - издевается: десяток-другой шагов и вот оно: неуклонно набирая крутизну, расчерченная скользкими корнями, она карабкается прямо по свежему бурелому, затем по неглубокому распадочку огибает крутой склон, расщедривается на еще несколько "горизонтальных" шагов и… начинается "ишачка" по Ай-петрински.

В эти последние мгновения "по ровному" самое главное - расслабиться и настроиться на пыхтяще-неторопливое мировосприятие бульдозера или, что еще лучше, самоуглубленного дорожного катка. Чем больше ты в состоянии абстрагироваться от происходящего под ногами и в легких, тем меньше раз подумаешь о том, какого такого-растакого ты опять тут поднимаешься: процесс "пьет кровь" или, если хотите, жизненную энергию, почище самого раздракулистого вампира. Когда знаешь, куда и сколько тебе еще идти - это еще ничего, но по первому разу мысли об осиновом коле, чтобы проткнули, серебряной пуле, чтобы пристрелили или, на самый худой конец, дубовом кресте, чтобы распяли, время от времени мелькают.

И только-только мы собрались по первому разу подумать об анти-вампирьих атрибутах, как над головой надрывно загрохотало, пару раз вспыхнуло, тысячи эльфов высоко в ветвях застучали тысячами барабанов, хилый бронежилет юных листьев поддался, и нас, аки озимую пшеницу, побило градом. Плотненьким таким, основательным - с горошину. Не больно, но неприятно. Занял "небесный массаж" минут 5. И только когда эльфы над нашими головами угомонились, заметно похолодало. Изваянный небесами сложный и ажурный зимний рисунок - зеркальное отражение просветов листвы и стволов, как машина времени, отбросил мировосприятие в март. Неправильные пирамидки белесых жемчужин украшали сердцевину округлых и зубчатых желтых, бурых, соломенных раковин - дубовых и буковых листьев, медленно разворачивали свои завитки, наполняясь влагой, которая в свою очередь медленно переливалась через их края и растекалась по равномерно покрывающей все вокруг ячеистой сети буковых корней.

Десять минут всепоглощающей тишины. Потом неуверенно тив-кнула первая пичуга: в избитый лес возвращалась жизнь. Сопение и усиленное дыхание впереди и за спиной. Мы идем вверх, вверх и еще раз вверх, не останавливаясь, не думая, почти не разговаривая. Тропа, натужно пыхтя, выбирается на перегиб склона, плавно изгибается вправо, блестящей черной змеей переползая на левый, восточный склон очередного безымянного отрога главной гряды. Размокшая дорожка в комплекте с толстым слоем грязи на ботинках помаленьку пьет кровь на крутизне, заставляет жаться вправо, на всякий случай непроизвольно скрючивать пальцы - то, куда предстоит съехать, если поскользнешься, простирается насколько хватает глаз и теряется в сотне-другой метров за плотными рядами стволов. Ой, как туда не хочется…

Булькает, пузырится жидкая грязь под ногами. За шиворот капают холодные капли, любезно стряхиваемые с листьев всегда готовым помочь ветерком. Спасибо, дорогой! Славка незаметно, но уверенно уходит вперед. Я пристраиваюсь за Леной - мы в этом походе, похоже, одной быстроходности. Женька с Ленточкой метров на 100 позади - что-то у нее сегодня с коленкой не всё в порядке, избинтовалась вся. И опять немного в себе - мне от этого немножко неуютно, но я пока чувствую себя еще слишком чужаком, чтобы взять на себя роль "прибодренца", да и Женька пока вроде с этим вполне справляется.

На самом деле этот склизкий участок - хороший знак: слева, за глубоким понижением, пока еще немного над головой, но уже виден вожделенный край яйлы - яростный порыв леса направлен в узкие ущелья горных понижений, к широким языкам снежников, к зелени холмов. Среди каменных контрфорсов аристократически постепенно прогуливают друг друга низкие тучи. И не надо обладать богатым воображением, чтобы прочесть на их сумрачных, клубящихся многочисленными чубами-оселедцами челах с трудом сдерживаемое желание поскорее "излить душу" на какого-нибудь случайного путника.

Завершается очередной перегиб склона и вот она, долгожданная "веха" - садистски замученный природой бук и рядом съеденная ржавчиной табличка с нацарапанным гвоздем рисунком - то ли худой глубоководный водолаз, то ли толстый наземный инопланетянин. Большая часть у "осликов" уже позади, "внутренние небеса" сразу светлеют, из за облаков нет-нет да и проглянет солнышко, настроение, как столбик подогретого одноразовой зажигалкой термометра, прыгает вверх. И тропа, упрямо уходящая вверх, уже не кажется такой крутой, и самая жирная грязь с ботинок вроде как отвалилась, даже капли за шиворот падают уже какие-то теплые, Славку мы догнали, Ленточку дождались - жизнь налаживается! А вот и старые знакомые зачастили: бело-блакитные (заметьте, не голубые, а именно "geniune блакитные" !!!) кольца маршрута, еще и кляксами пролетарскими усиленные - верный признак, что до того места, откуда "художники по дереву" рисовать начали, недолго осталось - охота им была с полными ведрами по всему маршруту равномерно стволы раскрашивать!

14.20 Мгновенно запыхиваясь, взбегаю вслед за Славкой на искривленный на манер буквы S марш-подъем, к почти не увеличившейся за последний год пирамиде отожженых консервных банок, развилке "сенокосной" дороги, поляне, раздающейся влево вверх, на яйлу и вправо вниз, в неизведанное никуда. Той самой заветной поляне, после которой нападает полная расслабуха и уверенность, что "дойдем" сменяется знанием, что "дошли". В умной книге это место называется проходом Баш-Дере-Богаз. (самое понравившееся мне трактование: "Балка-для-прохода-на-вершину"). Любимое место под деревом, где я, вне зависимости от погоды, обычно плюхаюсь, раздаюсь блаженной улыбкой и начинаю вовсю валяться честно заработанную четверть часа, занято толпой внезапных попутчиков, они уже почти собрались и выдвинулись, но это то самое "почти", которое может длиться и пять и десять минут. Поэтому делая вид, что "не больно то и хотелось", прислоняюсь к ближайшему деревцу и начинаю валяться, оставаясь в вертикальной позиции.

"Повалявшись" таким извращенным способом минут 15, бодро бежим вдогонку уходящим рюкзакам: по круто замешанной грязевой тропе горчичного цвета, на которую нанизано тройное ожерелье ярко-зеленых полян, по поколенным выбоинам лесных дорог, по длинным и раздвоенным, как язык давешнего полоза, снежникам, удивительно гармонирующим с нет-нет да и мелькающими среди ветвей белыми куполами на "Перепелиной" или "Крепосте-стенной" Бедене-Кыр, в обход зеленющего холма с редкими сосенками, у подножья которого тропа, будто убоявшись подъема, стремительно поворачивает на восток и впервые за последние три часа не просто "огоризонталивается", а начинает ощутимо забирать вниз.

И снова на юг, под мрачные грозовые тучи, дремлющие над извивающимся карликовыми березами и кривоногими соснами, к зубчатым трилистникам земляничных полян на заросших травой террасах, к альпийским лугам цвета бильярдного сукна, усеянным бело-черными лузами карстовых воронок, отороченных ощетинившейся хищными колючками ежевикой. Дорога с чуть волнистыми, как свежий след ялтинского катера, краями, то трётся о выпуклое брюшко соснового леса, то чуть отбегает в сторонку, чтобы обозреть результаты полировки и, явно не удовлетворившись увиденным, опять принимается за работу. Не на шутку увлекшись очередной выпуклостью, она и не замечает, как "брюшко" заканчивается и, обезглавленная, упирается в блестящую влажным антрацитом ленту шоссе Бахчисарай-Ялта. Под треснутым стеклом на левой руке коротко пискает и появляются цифры 16-00.

В качестве последнего штриха к жизнеутверждающему шагу на асфальт природа избирает дождь. Холодный северо-восточный ветерок кусает за щеки почище питбуля, забирается в штанины, бьется в рукавах ветровок, неся с собой обжигающие, как кристаллы льда, капли воды. От мгновенного "посинения" губ и носов нас cпасает только то, что неприметная стёжка, мгновенно оторвавшись от асфальта и обогнув неглубокое, заросшее густо-зеленой крапивой карстовое блюдце (должна, должна там быть хоть миниатюрная, но пещера!), с завидной целеустремленностью бежит через некошенные поникшие травы на юго-запад, к почти черному ельнику, услужливо подставляя ветру наши спины, капюшоны и рюкзаки. Дождь с удовольствием по ним барабанит, расплескивается ледяной пылью и вездесущий ветер мгновенно использует так кстати подвернувшуюся возможность задуть влагу поглубже в жерла капюшонов. Бррр...

Глядя на мои с Ленточкой бинтообмотанные коленки, Славка, ожесточенно хрустя своим полиэтиленовым коконом, завистливо сетует: "Вот бы и мне хоть самую малость побыть мумией! Их в бинты целиком заворачивают!!!"

Я про себя только посмеиваюсь - добрая киевская хайпора держит воду и ветер как танк Т-90 и, похоже, действительно немного дышит, во всяком случае неприлегающая к "интенсивно потеющему" рюкзаку одежда остаётся практически сухой. Широко расправивший плечи и счастливо улыбающийся из капюшона Жека, шествующий позади меня, также являет собой живое олицетворение гимну современных мембранных технологий.

Бравый марш по "гладкой кривой" яйлы с перерывом на две "точки разрыва" - спуск с невысоких стеночек в обширную котловину. Тропа, ни на секунду не меняя направления, вляпывается на перекресток. В тот перекресток, откуда берет свое начало дорога на сколько себя помню нежилой приют с непереводимым имечком "Кичкине", и где на всех как одной картах обозначена пещера, "Которую-Не-Так-Легко-Обнаружить-Как-Это-Может-Показаться-По-Карте".

Трасса. Жидкие ручейки в хаотичной россыпи вдавленного в асфальт гранитного щебня. Жмемся к обочине, обходя судорожно пузырящиеся, мутно-белесые, как резонирующие мешки краснобрюхих жерлянок в брачный период, лужи. Возносим хвалебные оды ветру, "поминая самые популярные в народе атрибуты примитивных божеств плодородия" (с) Желязны. Все как один цедим сквозь зубы еще более неприличное вслед безжалостно брызгающимся машинам. Ловим из них не всегда сочувственные, но взгляды - за хромированными бамперами и слепотой тонированных триплексов - превосходство и легкая брезгливость; за треснутым, обласкиваемым одиноким дворником стеклом красной девятки - удивление и непонимание; в глазах нахохленных велосипедистов - тепло и симпатия. Все как положено.

16.45 Мест в приюте "эконом. класса" нет. "Бизнесс-класс" ( КСС-ники) что-то мудрят - вроде дают 4-местный номер, но платить требуют полностью, за 5-х, по 15 грн. Из альтернатив предлагают пятому взять еще один номер, трехместный… У них вообще всё как в "Экономической" гостинице у "Незнайки на Луне": что ни шаг - выдвигается дрожащий от волнения загнутый язычок - "дай сантик". В конце концов милостиво предлагают Женьке одну 50% скидку за удовольствие поспать на одних нарах с Ленточкой. На том и соглашаемся - уж очень хочется поскорее уединиться. Зачем? Все предельно просто и прозрачно:

"Конец моим страданиям и разочарованиям,
и сразу наступает хорошая погода,
когда тебе или ему,
когда ну все равно кому"…

…предложат взять на пузико по полтинничку 7-летнего коньячка!

Все еще не приевшаяся баранина с небольшим добавлением макарон, запиваемая "Гиркой з пэрцем" совершенно загубила мне закат, ну да ладно, переживем как-нибудь и это горе. Однако, уже совсем пора на свидание с Ялтой…

21.10 Непреклонно обогнув стороной благоухающие россыпи шашлыков, казаны с пловом и чаны с неприлично жидкой по южно-молдавским меркам шурпой, я натянул поглубже на глаза капюшон, тщательно игнорируя расписывающих свои "диковинные яства" татар, прихватил у ближайшего счастливца бутылочку 2000-ной (для разнообразия) Оболони, протиснулся между круглыми, белыми, брызгающимися "отраженным" дождем столами двух недействующих, но конкурирующих за прерогативу первой свалиться с обрыва кафешек, и поднялся по 35 истоптанным ступеням на пустынную отметку 1170 метров, она же, с конца 19 века "Скала имени начальника бахчисарайско-ялтинского дорожного стройбата И.С. Шишко" (по совместительству).

Здравствуй, Ялта!

Не люблю шумную и многолюдную Ялту вблизи. Я коленопреклоняюсь перед ней только на скале Шишко, вглядываясь во втиснувшийся между скалами и морем, тихий, загадочно мерцающий огоньками первых лампочек дискотек и яркими глазками букашек-автомобилей фосфоресцирующий планктон города. Сердце забилось чуть быстрее - я случайно знал, почему: тело давно хотело этого. Медленно-медленно, стараясь не упустить ничего, сделал полный оборот по часовой - Ливадия, купол Могаби, Гаспра, зубастая нижняя челюсть Ай-Петри, убегающая по темной зелени сосен грунтовка на Ат-баш, белые купола "Турбазы" (карта 2002 года), недавней "Обсерватории" (карты 1990-2001 г.г.), раздвоенный гребешок Таракташа, Поляна сказок и снова красавица-Ялта. Еще один оборот. И еще. Сколько раз я это видел? Добрый десяток. Но как всегда, внутри, в самой-самой серединке, поднималось ликование, радость, восторг:

Я - пришел!

Плюхнув фальшпопу в неглубокую лужицу на парапете, прислонился к самому близкому к Ялте столбику ограждения, открыл пиво и стал цедить его маленькими-маленькими, какими только мог себе позволить, глотками - за всех тех, кто делил со мной Крым. Их было много разных: легких и сложных, веселых и так и не "раскрывшихся", "cвоих" и "чужих" "постоянных" и навсегда исчезнувших после первого же похода. Общим числом более 40 человек… Как назло, многие из тех, кто давно уже стал частью "Чарующего Крыма", были почему-то очень далеко - в Штатах, Канаде, Германии, Москве, Питере, Киеве, Кишиневе… Но, к счастью, не все были недоступно-далеко: почти рядышком, за Демерджи, "приключался" неугомонный киевский Тарас, а на Караби - симферопольская Вика с евпаторийским Сережкой.

Уже появились "виртуальные" ОЧАРОВАНЦЫ ( как сказал бы Лешка-Негрометеоцентр из Торонто), да и "донецкий Женька сотоварищи", "девиртуализовавшиеся" после почти годовой переписки всего неделю назад, уже успели не только открыть мне глаза на пещерные города, но перепрыгнули через несколько промежуточных "ступеней" от просто "ходивших" в "своих", тех, кого очень хочется познакомить с "остальными", чтобы объединить и поделить такие знакомые чувства. Эх, вот если бы перенести сюда никогда с нами не ходивших, но уже тоже "наших" Наташку и Славу Нестеровых из Киева, мне бы больше нечего было желать в этом походе. Я не знаю, хвалило ли бутылки на такое количество жадных микро-глотков, но очень хотелось выпить именно за каждого в отдельности - это был наш Крым, мы делали и делили ( не в смысле "на куски", а в смысле "share") его все, вместе грелись на коктебельском солнышке и мокли в Большом Каньоне, мерзли на Ат-баше и счастливо обдирали коленки и локти об его такие "ласковые" шершавые камни.

Я пришел сюда за вас всех!

Внезапно очарование Ялты утонуло в шумной суете высыпавшейся на смотровую "современности": за спиной громко затопали, зазвенели бутылками, многоголосо заржали, засуетились, защелкали мыльницами:

"Эти купола - как яйца… мамонтов!!!"

Да, с зоологией у подрастающего поколения нелады :-) Пошел-ка я отсюда…

Резкие порывы ветра, словно огромная ладонь, ударяли в стены приюта. Между ударами ветер бессильно завывал в приоткрытых форточках. В дверях столкнулся с зубром Ай-петринского КСС-ствования: толстый, видавший лучшие времена черный свитер с логотипом КСС, потертые джинсы, домашние тапочки, благородная седина над багровым лицом, в ногах путается неизменный черный кот. Зачем-то ощупав лицо руками, "Хозяин" скользнул по мне мимолетным взглядом, как энтомолог по часто встречающейся в окрестностях букашке и, уставившись в густую темноту за моим плечом вопросил, мерцают ли "там" звезды. На ответ "нет" тихим шепотом ответил: "Завтра быть дождю!" и только после этого чуть посторонился, пропуская меня внутрь, в пряно пахнущее деревом, сушеными травами, незатейливыми яствами и портянками тело приюта.

Ознакомившись с мнением старожила, Славка хмуро прокомментировал: "фигня это все, "Фобос" тоже повадился обманывать!" и, чему-то сладко улыбаясь, углубился в рюкзак. Краснощекие девчонки, благоухающие шампунем и мылом, прискакали из баньки с известием, что пара еще немножко осталось. И вот возлежим мы на нарах и думаем: "а хотим ли мы купаться"? Иль еще самую капельку посвиниться? Лучше, конечно, покупаться… но посвиниться, когда уже лежишь на одеяле, так хочется, что аж жуть! - Налицо некоторая дилемма. Обдумывание ситуации затягивается, но тут Славка, вконец обессилев, разрубает Гордиев узел, заявляя, что он "нелегально париться не может". Мы с Женькой, удовлетворенно выдохнув, поплотнее залегаем на тюфяки и… откуда-то из-за неплотно прикрытой двери раздается полуночный гимн России. Ура, дорогие товарищи! И - спокойной ночи.

Мгновение восьмое