Мгновение Десятое.
ур.Хапхал - с. Генеральское - г.Судак - с. Курортное.

Убедившись, что наши соседи по ночлегу совершенно несексуальны в смысле подверженности воздействию солнечного эротизма, мы дружной стайкой покатились вниз, во влажную дымку, к уже явственно различимому за шумом листьев Джурик-Джурику. Тропа гладко вписалась в глиссанду полян, изогнулась влево, как будто успокаивая дыхание, чуть затормозила у каменной стрелки на развилке, нырнула в младой буковый лес, преследующим "кроликов" "удавчиком" заизвивалась на правом борту неглубокого овражка, перепрыгнула на левый, пробежалась по руслу, пошуршала охряными листьями еще одной неширокой полянки, отшатнулась от пятерки могучих буков и, судорожно всхлипнув, рванула круто вниз по серовато-стальному глинистому склону. Склону последнему, пред-джур-джурному.

Цепочка бетонных виноградных столбов, облаченных в редкую вуаль блестящей сетки-рабицы, разбежалась влево-вправо, заставив тропу последовать их примеру, а меня обернуться назад. Тропы не было. Неширокая речушка прошлогодних листьев убегала вверх по узкому распадку, неспешно забиравшему вверх и вправо. Именно туда, вдоль по этому предательско-легкому распадочку и ушли мы на свою беду в поисках почти несуществующего подъема на яйлу несколько лет назад, убоявшись крутизны и откровенно "Генеральской" направленности глинистого склона. И еще не посажена пшеница, из которой испекут те коврижки, даже вдоволь отведавши которых я пойду вверх на Демерджи от этого перекрестка - настоящий, потомственный молдавский индеец три раза на грабли не наступает!

11.40. Все тот же перекресток. Пара колченогих табуретов. Стол, покрытый белой клеенкой в голубой цветочек. Видавший наглых посетителей лесник, потрясающий толстой пачкой ламинированных постановлений о правомочности взимания даней, оброков и всяческих прочих мзд. Соотношение сил: одна вымученная ухмылка к 5-и зубастым улыбкам в пол-лица. Нет, это просто фантастика. Выудив из рюкзака истрепанную ксерокопию, Славка, на весь Хапхал возмущаясь требованию "предъявить наши деньги", зачитывает обалдевшему от такой наглости леснику постановление номер …надцать от …дцатого …бря 2001 г., где черным по измятому написано: "посещение Долины Привидений, Большого каньона, Новосветского заказника, Чуфут-кале и (ВНИМАНИЕ!) Джур-Джура для всех категорий лиц, (кроме инвалидов, которые не в состоянии до них добраться) ПЛАТНОЕ !!!" После чего демонстрирует ему маршрутный лист с печатью КСС и, по-заговорщицки подмигнув, доверительно сообщает, что "за все уплачено"!

11.45. В пассиве: клипающие пулеметными очередями глаза и обиженное выражение лица лесника - точная копия усатой морды кота Базилио,гениально сыгранного Роланом Быковым в "Буратино" : "Алиса… Обманула… (следует шмыганье носом и испускание одинокой слезы) Запутала… Щас в морду вцеплюсь !!!". В активе - скромно поправляющий очки Слава в сияющем ореоле Славы.

Все еще пребывающему в глубоком ступоре "Хранителю гидрологического заказника" выдается "от щедрот" 2 гривны за хранение рюкзаков и, поскрипывая шаткой деревянной лестницей, мы на цыпочках, чтобы не спугнуть, удаляемся вдоль ограждения в сторону невидимого водопада. "Хранитель" долго и пристально смотрит нам вслед, изо всех сил пытаясь сообразить, что же, собственно, такое произошло.

А Хапхал по весне красив. Даже если на мгновение себе представить, что он не был бы одарен Джур-джуром, то оставшегося с лихвой бы хватило, чтобы паломничество туристов никогда не прекращалось. Джур-джур в Хапхале сродни Ванне Молодости в БКК - невидимый предел, за который ходят только избранные, "редкая птица залетит за…" и все такое. Стена грохочущей воды, низвергающаяся с 15 метрового уступа, покрытого зеленым мхом - как будто занавес, отделяющий нас от тайны. Это же так просто - найти в себе силы, а точнее желание чуть приподнять уголок занавеса, "подглянуть" еще за один поворот. К пониманию этого, к сожалению, (или счастью?) приходишь не сразу - еще пару лет назад у меня и мыслей не было поискать выше по течению чего-нибудь интересного. Зато теперь я знаю наверняка, что сам Джур-Джур - это не более чем роспись великого мастера на огромном полотне картины, выполненной в темно-зеленых тонах с отливами золота, имя которой - Хапхал.

Весенний "Джурик" больше всего похож на дородного адвоката начала века в инкогнито - огромная фигура человека в длиннющем белом парике, пара непокорных прядей свисает с высокого лба, черная, с искрами звезд маска закрывает удлинненный контур лица, на правом плече, покрытом темно-зеленым бархатом мха, покоятся искристые ленты "станиолевого дождика" - воды. Парик незаметно сливается с белым плюмажем широкого воротника, кружевная манишка сбегает по богатырской груди, по округлому животику и бесследно растворяется во тьме вод, ибо ниже колен пугающе-неподвижный "слуга закона" погружен в неглубокое озеро. А еще мгновением позже мне привиделся сам Командор, приходивший за Доном Гуаном в Каменном госте. Дунул ветер, изменились тени и тональности, шевельнулись листья деревьев, кажется скрипнули камни, колыхнулась копна парика, фигура медленно отодвинулась от стены… Мистика? Нет, просто сказочная реальность Хапхала.

Побуксовывая по крутому косогору, проблескивающему тонкой пленкой воды, тщательно избегая прикосновений к отполированным корням и поеживаясь от кусающих за левую щеку "снежинок" водяной пыли, поднимаюсь на уступ, с которого "Журчун-журчун" проистекает. Где же рождается такая мощь и неистовство? - В мелком, неподвижном, кристально-чистом озерце с тонким ковром буковых листьев на дне, как и полагается: - в "тихом омуте"… Что рождает Джур-Джур? Небольшие островки бурых водорослей на выпуклых, похожих на стальные мускулы чернокожего богатыря, камнях? Несколько кустиков безобидной на вид крапивы? Пучок чахлой осоки на берегу, чьи длинные, острые листья льнут к поверхности воды, как копья пронзая ее кажущуюся неподвижность? А может это неприметный пушок на ее листьях, противящийся влажным объятьям? - на каждую травинку одета тончайшая серебристая водоотталкивающая перчатка из пузырьков воздуха, красиво. Широкая лента воды, толщиной едва-едва сантиметров десять, ну от силы пятнадцать, незаметно переливается через край ванночки, сужается, набирает мощь, разъяряется, вспенивается и изливается рёвом за острые, темно-каштановые зубцы скал.

Совершенно не задумываясь, вытираю экстремально-грязные руки о штаны - им все равно терять уже нечего и достаю камеру. Прицеливаюсь так… эдак… раскорячиваюсь вдоль и поперек потока… балансирую на камнях, соскальзываю, черпаю "через край" раскаленно-ледяной водицы… и только тогда понимаю, что все мои жалкие потужки тщетны - это все равно абсолютно не снимаемо и совершенно непередаваемо. Остается только принять Его как есть. Стряхиваю с себя оцепенение магии озера, и медленно, как во сне, бреду сквозь тягучее желе реальности дальше. Я опять один - Женя с Ленточкой еще чуть слышны где-то позади, невидимые Слава с Леной, наверное, впереди - их уже давно не видно. Бурливая речёнка явно переживает свои лучшие времена - местами разлеглась от скалы до скалы, метра на 4, с берега на берег особенно не попрыгаешь, да и вообще пространства для маневра все как-то маловато. Идущий мне навстречу мужик в унизанном набитыми карманами жилете, с аналогичной тоской поглядывает на противоположный берег - оттуда цепочка каскадиков сфоткалась бы гораздо живописнее, но тоже в воду лезть не торопится - и так до колен мокрый. И вообще мы с ним в чем-то очень похожи: у обоих недельная небритость, воспаленно-рыскающий взгляд, штативы на плечах, сумки LowePro (только у него модель покруче и явно потяжелее, и вообще - в "LowePro" "мыльниц" не носят), из под крышек выглядывают широкие, золотисто-черные языки очень похожих ремней. Вежливо улыбаемся, как старые знакомые киваем друг-другу - истинные братья по 35мм "оружию", изготовленному на одном и том же заводе "Cтраны восходящего солнца".

Времени, кажется, не существует. Как приятно шлепать босиком по каменистой тропинке до следующего микро-водопадика, ощущая ступнями тихое сердцебиение воды. Хапхал, великий режиссер, все продумал до мелочей: резкий поворот русла, плотный строй деревьев, загораживающих перспективу, крутой обрыв, заставляющий смотреть не вперед, а только под ноги. Собираю штатив, закидываю его за спину, подстраховываясь руками, почти на пузе сползаю по влажным листьям в самомое русло, перебираюсь через пару совершенно скользких камней, поднимаю голову и… черт меня подери совсем. То, что открывается передо мной, заставляет сердце замереть, а потом забиться быстрее.

Я забываю обо всем на свете, на ощупь опускаюсь на ближайший камень и на некоторое время просто отключаюсь. И не мудрено, куда ж простому смертному деваться при виде змеящихся щупалец на голове мифической Горгоны... - почти правильный куполообразный выступ над неглубоким гротом, два широких потока изливаются по его вискам, на морщинистом челе - сортирующие по калибрам влагу острова зеленого мха, среди которых, постоянно меняя направление извиваются тонкие, яркие, переливающиеся живыми радугами нервные струйки воды. Обалденное богатство звука… просто супер. От рева обезумевшего органа до стенаний самых тонкоголосых на свете цимбал и флейт. Отрываюсь от обволакивающего шума воды только когда на меня падает тень догнавшего меня Женьки. Мы еще долго молча смотрим на струящуюся воду, то яркую, то темную, а когда падает тень, скорее развлекаемся пятнами Роршаха, чем вглядываемся в подернутое тонкой рябью магическое зеркало у подножья чудо-водопада…

Прытких Горовецких все не видать, мы проходим вверх еще немного, тропинка, до сих пор уверенно гидировавшая к истокам, вдруг застенчиво теряется в траве и камнях, начинается участок сродни большеканьонным забегаловкам в их худшей ипостаси, та еще морока - чтобы двигаться дальше, надо переправляться на другой берег, для этого нужно вернуться метров на 100 назад, где еще можно спуститься к…, а не свалиться в… воду, да и то, чтобы переправиться в режиме "в общем вам… по пояс будет". А времени уже 13.30, совсем пора вниз собираться. Ставим в блокнотик жирную пометку "на Хапхал резервировать минимум чистых полдня" и направляем свои, уже несколько гудящие, стопы вниз по течению.

На Джур-джуре нет ни единой души, я отпускаю ребят вперед, а сам еще немножко колдую над фотоаппаратом - неизвестно когда еще такая совершенно безлюдная возможность всласть "поджурджурствовать" представится. Посидев 80 ударов сердца с закрытыми глазами у самой кромки водопада, неохотно собираюсь и, намертво вцепившись в отполированный до блеска деревянный поручень, уподабливаюсь плугу, с чмоком и плямканьем выползающему из густо замешанной многочисленными "прохожанами" грязюки, вывороченной широкими жирными пластами на истерзанную десятками ног тропу.

У развилки нас вовсю ожидают Слава с Леной, о чем-то мило беседующие с лесником и время от времени занюхивающие пучки какие-то трав, возлежащих на пустовавшем во время нашего первого появления столе. Вокруг суетится юный помощник лесоведа с объемистым полиэтиленовым кульком - процесс безнадежного изображения чрезвычайной занятости налицо. Мы подходим как раз вовремя, чтобы ответить на вопрос, что "вверх по течению за водопадом все чисто". Это, впрочем, ничуть не изменяет грандиозных планов "сурового руководства" и юноша, получив ценные указания об особом тщании в вопросах изыскания "забытого" посетителями мусора, пригорюнившись ускрипывает вверх по деревянным ступеням. Я, конечно, немножко лукавлю, иронизируя по этому поводу. На самом деле чистота вокруг ПРОНЗИТЕЛЬНАЯ - ни единого клочка целлофана, ни скомканной конфетной бумажки. Мало найдется в Крыму интенсивно посещаемых мест, где царит такой девственный порядок. Даже самым тщательнейшим образом исследуя фотографии, я не обнаружил ни единого следа человеческой деятельности, так что экономия 10 гривен, изъятия которых нам удалось избежать, заставила чувствовать себя немножко виноватым.

13.50 Прошествовав мимо водозабора, украшенного традиционно-желтым трезубом на блакитном фоне, мы поздоровались с асфальтом, поправили непривычно полегчавшие рюкзаки и прогулочным темпом двинулись под горку, время от времени оборачиваясь на "пока-пока" Хапхалу и во весь голос "мечтая" о молочке***, винчике, пиве (в любой последовательности) и булочках-пироженках-мороженках (в еще более любой последовательности), а так же всех прочих усладах, сооблазнах и грехах грядущей цивилизации - прикосновение истертых подошв к этому, Генеральскому, асфальту можно было считать формальным завершением похода - во всяком случае "в-гору-подрюкзачной" его части.

*** О молочке мечтать было с чего. Алкающий молока Славик узрел на обочине бабку-татарку, торговавшую молочком в розлив... причем цена 200-граммового стаканчика "была равна в этот день" цене литра молока в магазинах. На наше удивление ответ был восхитителен, очарователен и буквально вышибал слезу умиления: (Женя)

"Сыночек, так это ж деревня !!!".

Хождений с полной выкладкой на высоты более 50 метров в самых смелых планах-ураганах не значилось, а стенать по поводу безрюкзачных подъемов и любых спусков на "10-м мгновении" (чуть не написал "месяце") было уже как-то непрестижно. Целых 25 минут порядком надоевших ногодвижений потребовалось "мечтателям о плотском" до страстного, долгого, с закатыванием глаз и дрожанием губ поцелуя горлышек бутылок заспиртованного до 5.4% "Веселого Монаха" и пакетов обезжиренного до 10% молочка.

Грузовой сутенёр, иначе не скажешь, запросил "всего" по 3 гривенных с носа за удовольствие попользоваться услугами его бортовых "девочек" - проехать 7 километров до Понта Эвксинского. Мы, насилу оторвавшись от слюнявых лобзаний стеклотары, смерили его с головы до ног полным негодования взглядом, поморщили носы и отвернулись. Цена услуг мгновенно упала до 7 гривен со всех. Прямо похрюкивая от наслаждения, мы продолжали уничтожать крекеры с кабачковой икрой, чавкать халву прямо с куска и никудашеньки не торопились, самОй негодующей линией позвоночников давая понять, насколько нам безразличны и неинтересны любые возможные предложения. Газ-66 в сердцах плюнул в нас сизым дымом, медленно, аж повиливая задней частью в безуспешных попытках соблазнения "прокрался" мимо, потерял надежду, ускорился и исчез за углом кладбища.

15.00 - Уважаемый, а не будете ли вы так любезны отвезти нас… - тс-с-с… не мешайте, Женька при исполнении служебных обязанностей! - Всего 2 минуты очаровательных улыбок и водитель "Жигулика", убитый наповал обаянием нападающего, безоговорочно капитулировал, выбросив "белый флаг" в размере 10 гривен. Скажете дорого? Нисколечко. Судя по скрежету днища, дребезгу сочленений и надрывному скрипу тормозных колодок на поворотах, восстановление функций опорно-двигательного аппарата "лошадки" обойдется рулевому гораздо дороже. Ну не понравился нам "семигривневый" водитель, не понравился!

Берилловая вода Понта была не просто холодной и мокрой, она была молниеносной и по-змеиному коварной. Не успел я даже сообразить что она, мелкая пакостница, измыслила, как непромокаемые треки были полны до краев и щедро изукрашены изнутри зеленоватыми клочьями нитевидных водорослей вперемежку с разноцветной галькой. Влажно хлюпая и жалобно стеная на весь пляж, я отправился изливать негодование души и содержимое "резервуаров" на песочек, с завистью поглядывая на более разумных (точнее вовремя принявших к сведению) сотоварищей, свершающих хаотично-повизгивающее дефиле в белопенной полоске прибоя. Вот тебе, бабушка, и "здравствуй, Черное море"…

15.25 100-я Ауди цвета аметистовой ночи, которой просто невозможно было отказать. На такой машине, с кожаным салоном, подушками безопасности, тонированными стеклами и кондиционером только затрапезные рюкзаки и возить. Этот призрак с могучим мотором был нашим спасением - на сколько хватало глаз, дорога была пугающе безжизненна. Я готов был ехать куда и сколько угодно - утонув в мягкости переднего сидения, я, блаженно жмурясь, поглаживал округлый синий бочок рюкзака, устроившегося в ногах на манер верного пса, сквозь узкие амбразуры полузакрытых глаз всматриваясь в синь майского неба, заляпанную белыми кляксами облаков - инверсию чернильных пятен на белом листе, капающих с длинного носа Буратино на попечительстве у девочки, с волосами цвета того же самого неба. Плавное покачивание мира под мерный шорох широких покрышек. Начинает яростно клонить в сон - слишком многое случилось за короткий промежуток времени, охватывает какое-то бездумное оцепенение, наверное, просто реакция на быструю смену событий... Хочется просто сидеть, заниматься кастанедским неделаньем мира и, расфокусировав глаза, разглядывать сменяюшиеся слайды: пустынные пляжи, каменные нагромождения, муравейники небольших деревушек, строгие линии цветущих садов и правильные квадраты зеленеющих полей, оттененные поверху "нейтральной серостью градиента" лобового стекла с "едва уловимыми тонами сепии"…

16.30 Туго сжатая спираль времени неожиданно распрямилась, движение замерло, наступила тишина и потревоженное ею "я" из последних сил выкарабкалось из чернильной бесконечности вспыхивающего разноцветными искорками пространства за закрытыми глазами, с трудом заставило себя оторваться от кожаной магии теплых, ласковых, обещающих все виды земного блаженства объятий кресла и, потомственным алкоголиком пошатываясь на нетвердых ногах, вышло из глубокого экстаза в пустоту Судакской автостанции. Суммарный удар по бюджету составил 63 гривны. Ярко-оранжевые лавочки вопиевали пустотой кораллового атолла, а все мусорные баки были девственно чисты. Дверь автостанции украшал среднего калибра замок, измазанный с одного бока бурой краской. Ни занавесочки не шевельнется, ни окошка не распахнется - все опечатано и к разбазариванию запрещено. В дальнем пределе перрона кучковались вездесущие бабушки, явно ожидая чего-то локально-маршрутного. На белоснежно-железной будке, вольготно разлёгшейся от здания автостанции до покинутого кафетерия, той же самой, оранжевой краской было намалевано "Судак", а чуть ниже, скромненько так, черным: "Памятник архитектуры. Генуэзская крепость. Genoese castle XIV".

Ленточка счастливым котенком плюхнулась досыпать на солнышке, Женька отправился на "дОбычу сведений" у пенсионерок, остальные принялись слоняться по окрестностям с целью отлова "заблудшей" машины, но те, изо всех своих, до краев напоенных бензином, лошадиных сил, сторонились нашего "необитаемого", а теперь уже обитаемого острова. Единственный проблеск возрождающейся жизни - прикативший из недр Судака бусик на Алушту, ни разу не подавившись пожрал всех бабушек вместе с узлами и сумками и исчез за поворотом шоссе. Женька тем временем присмотрел за поворотом жигуль-смертник: "стартЁр в ремонте, ручник сломан, тормоз работает только на 1 колесо" на потрясающих условиях: "если надо ехать более 25 км, то по 80 коп/км, если нет - то 25 гривен ровно". В шесть рук растолкали "пепелац", нехотя завелись, втиснулись, выдохнули, запихали рюкзаки, скрежетнули единственной тормозной колодкой и - покатились.

17.30 Курортное. Километров, конечно же, оказалось 26… Расставшись еще с 30 гривнами (2 гривны - скидка "за риск" ), мы оттащили "жечи на плечи" на обочину дороги, выкопали из них ветровочки и до самого последнего мгновения провожали глазами белый бандан над майкой цвета хаки, мерно удалявшийся в сторону КАПРИЗ-ули, сначала на юг, а потом на восток. Справа, в лиловой дымке, ворочалось огромное, как перед концом света, солнце, а из-за поворота, где только что сгинул Женька, уже ползли в тенях деревьев первые щупальца фиолетового сумрака ночи.

10, 20, 30, 40 минут ожидания. Час. Помаленьку холодает, поднимается нехороший ветер. Черные тени электрических столбов легли на крошащееся по краям шоссе, превратив его в широкую лестницу, убегающую полосатым мередианом с юга на север. За старинным парком с изломанными скамейками, в подслеповатых оконцах подсобок санатория зажглись первые огоньки, ветер разнес их, как цветочную пыльцу, по укрытым виноградными навесами частным дворикам, высыпал на фасады далеких четырехэтажек. Прямо перед нашим насестом, на высоком валу, врастала в землю разгромленная обсерватория. Бельма заваренных оконных проемов сочилась слезами застарелой ржавчины, когда-то вращавшаяся башенка уже давно не распахивала свой длинный, по-восточному узкий магический глаз навстречу ночному небу. Где-то звенела фаянсом посуда, бормотала музыка, заливался смех, благоухало ужинами и цветущими яблонями. Мы сидели замерзающими воробушками на ржавых трубах вскрытой теплотрассы, ветер трепал стариковские бороды желтой стекловаты, хлопал серебристыми лентами кое-где сохранившегося стекловолокна. Надежды тихо умирали в совершеннейшей гармонии с исходящим светилом.

Из-за ограды санатория вывернул бежевый 412-й москвич, подкатил поближе, тормознул, приоткрыл правую дверь, проинтересовался не нужно ли нам куда, получив утвердительный ответ что не нужно, вскарабкался по ирреальности полосатой лестницы на север. С юга медленно спускалась белая бандана над майкой цвета хаки. Я терзался мрачными сомнениями до того самого момента, когда Женька подошел практически вплотную, и его загорелая физиомордия растянулась в широчайшей улыбке самого счастливого на свете Чеширского Котяры. И уже не нужно было никаких слов - я знал, но все еще не мог поверить, что он все-таки наступит, этот день, о котором я грезил три таких долгих года - "День, которого не будет".

Наскоро обследовав пустовавшую котельную на предмет организации ночлежки на пять бомжей и прийдя к единодушному выводу что "не крыманьяческое это дело - в выгоревшей до тла развалюхе почивать", мы направились к цепочке блактиных табличек, заявляющих на все Курортное о девственной неприкосновенности призывно разметавшихся за ними курчавых треугольников зелени в окружении выпуклых округлостей холмов. Нет, на заповеданные территории мы вторгаться не собирались… во всяком случае сегодня, но ночевать где-то в придорожных кустарниках при таком сооблазнительном соседстве было просто святотатством. Взобравшись по позвоночнику холма, мы облюбовали широкую котловину козьего пастбища, слегка оттененного обгрызенными "с угла" деревцами. ХарАктерный представитель "рогатого грызунства" поглядывал на наше "разбивуачивание" горизонтальными гантельками черных зрачков, потрясал жиденькой бороденкой и, возбужденно переминаясь с копыта на копыто, время от времени неодобрительно взмемекивал.
Чуть ниже по долине к зеленям тулилась пара палаток, играла музыка и поблескивала крыша вовсю нарушавшей заповедный режим легковухи. А прямо над ними, в плавном прогибе травянистого холма сиял в лучах закатного солнца Золотой Карадаг - изрезанный глубокими трещинами осколок базальта. Король, Королева, Свита... Вечер с тщанием ювелира сортировал карадагские цвета, тени, текстуры, поверхности. Солнце из последних сил обрабатывало острые гребни на горбатой спине юрского чудовища грубым напильником фотошопного фильтра "Unsharp mask" - они становились все острее и тоньше, а отработанная каменная крошка тяжелых, чрезмерно контрастных теней широкими водопадами низвергалась на юг, в невидимое море.

В вязких ароматах наступающей ночи переливались первые звезды, вспыхивая огнями святого Эльма на иззубренных вершинах. Через нематериальность сна мы перебирались на следующий островок времени. Последней мыслью было:

"Если бы я сам строил этот каменный город, я не смог бы сделать его разнообразней".

Мгновение одиннадцатое