День 6. Эпизод высокогорный v.II:

Ставрикайский синдром, полоса: белая, к вечеру шагнувшая во тьму.

Мы не стали менять маршрут. Одев на себя большую часть запасенной одежды, да еще засунув ноги вместе с мешком в рюкзак, в принципе можно было продержаться почти до утра. Зато после гор со снегом и ветром, ночевка на берегу моря показалась верхом комфорта...

(Из воспоминаний Алексея П.)

"Полярная ночь", ещё вечером казавшаяся ужасной, на проверку оказалась ничего. Носы в состоянии ледышек - не в счёт. Те, кто был к снегам морально готов, так вообще замечательно выспались: даже пиво наружу не просилось. Простучавшая все зубы Ируся и к утру утепливший ноги коконом рюкзака Леонид были скорее исключением, чем правилом. При всём вышеописанном катаклизме рассвет был безбожно проспан. Сборы поразили возвышенной молчаливостью, слаженностью движений и пренебрежением к завтраку. В кипяток "быстрорастворимых" круп и пюре всыпали, рыбной консервой на двоих сдобрили, колбасой/печеньем заполировали, и - в путь.

Снег с утра казался лучшим товарищем: все овражки и балки обзавелись белоснежными мостиками. Убранные по краям золотом примул белые ленты настолько скрадывали мелкие неровности рельефа, что им прощалась даже тенденция скользить под ногами. Что удивительно, сегодня не нашлось никаких возражений относительно бездорожного обходного манёвра. Лесниковы угодья, таки не появившись из-за деревьев, остались за спиной. Описывающая эвольвенту яйлинских обрывов тропа была не то что нетоптаной, она умудрилась дважды потеряться! На подступах к Тарак-Ташу их поджидал рождающий укол зависти беспредел. Группа на группе, палатка на палатке. Ау, где вы, Господа Справедливые Лесники! Почему одним - можно, а другим - нельзя?!!

Пребывая в "высоких" горах, Дэн продолжал посильно матрасить: предваряющий Тарак-таш травянистый лоб мгновенно грянул несчастного оземь. Следом посыпались, тулясь бугристым боками один к другому, довольно ухмыляющиеся застёгнутыми змейками рюкзаки. Радиалка налегке, без необходимости тянуть ломаные спички в поисках добровольца это не просто "гут". Это "аллес гут". Полетели, полетели соколики. Несмотря на припекающее солнышко, Тарак-Таш никак не мог решиться расстаться с прячущейся в густых тенях зимой.

Полностью укрывающие тропу снежники даже преуспели в создании проблем несколькими минутами раньше ускользнувшей вниз группе. Девушка стоит, криво усмехаясь, отбитое бедро поглаживает. И парень, что перед ней в цепочке шёл, скажем, отнюдь не белоснежной чистотой в филейных частях блещет, ведь снежник в своей нижней части плавно в жидкую грязь переходит. Не успевшие “приложиться основанием к прекрасному” рубят ступени рантами ботинок и кроссовок, превращая ниточку вымазанной глиной тропы в контур диковинного осьминога. Прости, сосна-дружище, не скрипи сграбастанными в жменю веточками, не сыпь за шиворот старыми иголками. Уж больно не хочется любимую тёплую попу в холодное - мокрое - липкое окунать. А под ногами уже снова звонкие чешуйки тарак-ташской щебёнки, "бобру" можно "выдыхать" и брать наизготовку фотоаппарат...

Переждав явление и исход основательно увязнувшей в снежной переправе группы с рюкзаками, Ируся, пренебрегая гневным клёкотом сыпухи, увлекла Лёню с Тахиром и Ольгой на свидание с "кондиционером". Кавычки здесь неспроста: у вертикально-узкой зубчатой щели, в летнее время дарящей непрерывный поток прохладного воздуха, случился выходной. Или это был пасхальный отпуск? "Скейтбордировав" вниз по перемешанной с шишками осыпи они спустились витком тропы ниже. Ещё более стройные сосны, ломано-красный росчерк поручня, железобетонный порядок диагонально траверсирующей склон лестницы. На башнеобразном выступе, прямо над кладбищем досок старого подъёмника и ржавой проволоки, весело зеленел очередной гимн всему живому: вонзившаяся в голый камень сосенка. Дай тебе Бог долгих...

Вкусно впитав панораму Йографа, Бабугана, Ялты и вздёрнутых петушиным гребешком скал, они в последний раз облизнулись и повернули непослушные стопы на подъём. Тянулся уже второй час радиалки, и было очевидно, что в руки к Дэну без смирительной рубашки (в лице раскрасневшейся от прилагаемых усилий Ируси) лучше не попадаться. На снежниках пришлось топтать собственные тропы: над существующими всласть поглумились "рюкзаконосители". С укором возвышающийся над змейкой серпантина Зевс в тёмно-синей бандане огненных перунов не метал, но и одобрения во взрёвывающем громом взгляде было немного. Давайте-ка отступим с тропы в сторонку и пустим первой в логово зверя Ирусю... Это ведь исстари повелось, ещё с ледникового периода. - Камушек от входа в пещеру отодвига-аешь и галантно-так, можно с почтительным поклоном, - женщину первой пропускаешь... А ну как там желудочно неудовлетворённый саблезубый тигр притаился? %-)

Припудренные соцветиями сивого лишайника когтистые лапы слева и справа. Благородное сословие пытается вонзить иголки в голубизну небес. Средний класс довольствуется вялым царапаньем по плечам и лицу. Пресмыкающиеся, не замечая доступных высшим существам перспектив, резвятся под- и на снежниках, припадают к искристым ручейкам талой воды, ныряют в нежно-бежевые стога прошлогодней хвои, чтобы, вынырнув, замереть от восторга в хороводе золотых примул.

Выстроенные по ранжиру рюкзаки, - Тимофей Анатольевич, перестаньте нарушать своим как попало брошенным "сундуком" строй, - сфотографированы. Орешки, курага и изюм - спасибо Тахир! - почавканы. Не успевшие удариться долгим переходом плечи без стонов ныряют в упряжь и, наперекор безмолвному посылу богатыря Таракташа - к лесу задом, ко мне - передом!, - поворачиваются на 180 градусов. Строй попирающих ветвями землю сосен расступается, приглашая путников в прохладный сумрак сказки.

Звенит тишина, на уровне едва приметного шевеления губ бредит ветер. Шаги получаются мягкими, скользящими. Пихающиеся острыми локотками городские мысли растворяются, остаётся одно лишь движение. Так жить - нужно! Ах, чтоб вас, Господа Пешеходные Туристы, приподняло да с размаха - об яйлу! Какому же это интеллекту от культуры могла прийти в голову мысль оставить упакованные в полиэтиленовые кульки консервные и сгущёночьи банки на обочине дороги? Были то "узунджийские скальные зайцы", голодалые дикие лисы или обездомевшие тузики - неведомо, но зона мусорного поражения распростёрлась радиусом метров в 30.

- У-БИ-ВАТЬ! – с ненавистью скрипит зубами Толик.

Широко шагая по холмам и меж ними, грунтовка, сохраняя тенденцию вверх, целила на восток. Скользила она достаточно заглубленно в материк, что, с одной стороны, не позволяло осматриваться, с другой, - успокаивало в правильности выбора направления. Колючие кружева соснового леса, начавшись у Таракташа, ни на секунду не прерывались. Одновременно с первой сомнительной развилкой появились и встречные путники, эти сомнения рассеявшие: правильный "ставрикайский тракт", как и в случае с Тарак-Ташем, ответвлялся вправо. Не долго, не коротко они щемились вдоль края яйлы. Опасливые взгляды вправо-и-очень-вниз в купе с ветром из материка давили малейшие поползновения объявить обрыв Ставрикайской тропой. Вид на Ялтинский амфитеатр был великолепен до перехваченного спазмами восторга горле. Превращающийся в глубокое ущелье овраг был слишком каменистым и заросшим, чтобы соваться в него где попало…

Свернули на север. Под хруст шишек и царапушки редких кустов шиповника достигли участка, над котором властвовал мощный, похожий на белёсо-серую вату снежник. Осторожно огибая архипелаги жёлтых примул, скатились-переправились-взобрались на левый борт и, повинуясь жидкокристаллической стрелочке GPS, взяли юго-восточнее. Яйла сменила милость на гнев: стелющийся можжевел в купе с шиповником, заставляющими низко кланяться сосновыми лапами и рыхлыми земляными муравейниками не то, чтобы активно сопротивлялись наступлению, но основательно удлиняли "азимут". Полянка. Вторая. Не желающие слагаться в мозаику фрагменты тропы. Излишне жёсткая на ощупь соснополоса. Обходной манёвр и, наконец, - дарящий желание взлететь простор у самых ног. Весёлый старт Её Ставрикайского Высочества был захватывающ. Такой плотности укладки серпантина Толик в горном Крыму до сих пор не встречал. Травянистый склон с редкими соснами и можжевелом ухал вниз где-то посерединке между 45-ю и 50-ю градусами. Отойди от края на метр – покажется, что никакой тропы тут нет и быть не может…

В ознаменование счастливого выполза на яйлу предыдущие покорители заволокли наверх топ-модель установки для запуска фейерверков - стволов на 40. Уже несколько размоченная "батарея", грозно пяля в небо свои почерневшие картонные жерла, бесхозно валялась в кусте стелющегося можжевела. Из за застящих восток сосен выкатилась группа бодрых высокогорных старичков. Поохала, поахала, уточнила "оно ли это", ещё раз поохала, но всё-таки ушёркала вниз. Знаете, весьма необычное ощущение видеть голову впереди идущего попутчика на уровне собственных ботинок, а подошвы соседа сзади на уровне глаз.

Медленно, "лиллипутиками" из игры "Море волнуется раз", они пылили по скользкому жёлтому щебню к обещающему безопасность лесу. Спасибо тебе, весна-кудесница, что дождиком тропку шириной в полступни не размазала. Когда стало возможным оторвать внимание из-под ног, оказалось, что вокруг выросли скалы. Субъективный критерий оценки красоты спуска моментально зашкалил, взвился до уровня яйлы, оставляя позади пик шанхайского подъёма и основательно тесня с многолетней пальмы первенства Тарак-Таш. Толик задержался, пропуская вперёд Ольгу и Тахира, пролистал блокнот в недавнее прошлое и, попутно восстанавливая дыхание, накарябал на полях:

- Интересно, Малай-Богаз красивее Штангеевки-Ставрикайки?

Богатырский лес не ответил, но ещё через три шага распахнул окошко в запад, заставив в который уж раз потянуться за фотоаппаратом. Три голых, тесно жмущихся друг к другу драконьих хребта цвета сухого асфальта делились двумя свадебно-белыми ленточками снежников. Нескончаемый осыпной обрыв переднего плана, тонкие "спички" сосновых стволов с растрёпанно намотанными "фитильками" зелени, только-только вытащенное из ванны с концентрированной синькой полотнище неба... Фотоаппарат только что не верещал от запихивательного обратно в сумку произвола. Сделав 30-метровую передышку на узком горизонтальном хребте, тропа вновь погрузилась в серпантинистый тремор. ЖПС, казалось, начинал терять нить повествования. Вжик - треком влево. Вжик - треком вправо. Да не просто тривиальный гладкий маятник влево-вправо, а в форме всё увеличивающих размер шрифта букв "С", плотно уложенных округлым бочком к пока ещё не просматривающейся вершине Ставри-Каи.

Сказать, что серпантин не выматывал - слукавить. Крутизна с завидным фанатизмом заставляла идти на полусогнутых. Излишне разгоняться на виражах было небезопасно: углы поворота до 180-ти, скользкая хвоя, камушки, многослойные листья, нет-нет да и попадающий под руку шиповник. Терпение требовалось ангельское. И требовалось его много. Шёл второй час спуска. Давным-давно скрылись за спиной осторожные пенсионеры. Давным-давно скрылся впереди неугомонный Дэн. Закончив потерянный счётом поворот, тропа хлестнула жёлтой нагайкой влево и вывалилась на сильно уклоненный к югу травянистый луг. Лужок тропе понравился и она, уже не особо примериваясь к рельефу, затянула вниз, вниз, к обугленным палым стволам, россыпям шальных камней и хрустких шишек. Домики под ногами становились всё ближе, рельефней. До сих пор равномерно-зелёная, шкура молодого леса распадалась тонкорунными буклями, а из-за редеющих кронами сосен возносился в небо положенный на золотистый бочок "орешек кешью" с небрежно воткнутым в дальний край православным крестом.

Так вот ты какая, Ставри-Кая, Крестовая Скала. Перекур был долгий: сопящий, лежачий, бутербродный. Из всего немалого сотоварищества один лишь только Дэн сберёг замешанные на энтузиазме силы для прикосновения к обесцвеченной ветрами Святыне. Остальные, сыто хрюкнув "ай, молодца" и контрольно прищёлкнув затворами, перевернулись на другой бок. Ялта, казалось, протяни руку - потрогаешь. В реале (как душевно успокоила Ируся) до Поляны Сказок оставалось примерно час-полтора хода... налегке.

Многоуважаемого доктора Боткина, как, впрочем, и всех нормальных людей от науки и медицины, интересовал не краткосрочный триумф достижения конечной цели, но сам процесс движения вперёд. А может, в то далёкое утро у него разыгрались дремучие инстинкты безногих чешуйчатых предков. А ещё может, он просто спускался сверху и, сам того не замечая, вошёл в резонанс с размашистыми вывертами Ставрикайско-Штангеевской стёжки. В любом раскладе добрый доктор "не посрамил": не каждому юному радиолюбителю удалось бы настолько виток к витку намотать первую в жизни катушку индуктивности, куда уж эскулапу. Между конечными точками сегментов тропы по вертикали получалось всего ничего: 6-7 метров от силы, а сбрасывать таким образом оставалось метров четыреста. Непоседы "нарубили" в склоне массу сокращёнок, но углы уклонов явно говорили об анизотропии направленности: на подъём выбор был однозначен - как короче, а вот на спуск...

Дэн пробовал сокращать бегом. Когда очень много здоровья и мало страха по инерции улететь в многометровый кювет, это поощряется. Более гуманные к собственной лени и не-гуманные к ногам индивидуумы быстро прокукали (серию экспериментов Лёшика и Ируси - кто кого перегонит - нужно было видеть живьём), что немножко ускорив шаг по "официальной версии" Боткинской, ты попадаешь на нижний перекрёсток сокращёнки практически секунда в секунду с хватающимся за что попало сокращёнщиком. Только когда замученные мельтешением сосен организмы стали всерьёз подумывать о гигиенических авиационных пакетах (от серпантина уже тошнило не по-детски) незримо парящий над тропой Дух Доктора дал финальную команду "налево".

Верная тропа, поносив для порядка по ухабам, скользнула на каменистый пригорок и запнулась о свежевыкрашенный мостик в прямой видимости от водопада Яузлар. Это почти единогласно означало привал. "Почти" - залипшие в процессе пешего слалома Лёшик и Ольга появились в пределах видимости как раз к тому самому моменту, когда Ируся окончательно отчаялась уболтать разувшегося Толика сфотографировать "что-то там невнятно среди себя писающий" (с) Яузлар. Тахир с Дэном, в полном соответствии с мужской солидарностью ныкали фотоаппараты подмышками, сосредоточенно перешнуровываясь. Далее тропа теряла всякую привлекательность. Что может быть хуже путающейся под ногами и журчащей смываемым унитазом алюминиевой водозаборной трубы?  Только та же самая труба, но... "невнятно среди себя писающая" (с). Тонкие параболы лучащихся солнцем струек рождали не радуги, но мерзко хлюпающие под ногами грязевые озёра. Цвяк-чвяк... Чвяк-цвяк... Романтика?

Перестук молотков показался музыкой. Обогнув слева огромный придорожный камень с долблёным транспарантом "Боткинская тропа", "памятник доброму доктору" споткнулся об асфальт. Справа потянулась ржавая сетка-рабица, асфальтированная дорожка перебежала через мостик, стала шире, влилась в пописанную шрамами тракторных гусениц дорогу. Последний кадр: Ставри-Кая снизу доверху, сокращёнка по редким зарослям шиповника и ежевики, официальный асфальт, гостеприимно распахнутые двери серой (в душе - синий металлик) "Тойоты". Воссоединение с “Росинантом” отметили здесь же, на подножке. Бутылка белого вина (ещё один плюсик заботливому Олегу), наспех заломанная на куски молочная шоколадка с изюмом. До встречи, "большие горы".

* * *

Часы на передней панели "Тойоты" уже три часа как перевалили за полдень. Эти же три часа составляло опоздание к точке рандеву. Как ни топил Олег педаль газа на перегоне Ялта-Алушта, как ни спешил в процессе закупки газа в КСС* (параллельная этому закупка ударной порции алкоголя в магазине при алуштинском винзаводе к задержке ни в коем случае не относятся), плотный график экспедиции был нарушен. На подъезде к Солнечногорскому часы безжалостно показали пять. Толик был мрачнее самых гнусных туч Тарханкута. Подъём от Генеральского до полянки с родничком за "Щеками" занимал час с небольшим и всё ещё был реален, но неприспособленные к крутым спускам "китайские черевички" (потому что вместо человеческих шнурков - упругие фигнюшки в виде слипающихся пружинок) привели ноги Ольги в окончательно неработоспособное состояние. Это означало крушение надежд на джурчики Хапхала, пещерные слезинки Кара-Тау, оскаленные зубки Караби и пусть комариный, но зато водообильный Ай-Алексий.

* По дороге только заскочили в Алушту докупить газа в КСС на Ленина. Там всё закрыто, на звонки не отвечают, но Олег вовремя заметил группу проходивших мимо рюкзачников, ребята уже двигали к вокзалу и, видимо, малость поиздержались за время похода, поэтому оставшийся газ были готовы отдать чуть ли не со скидкой...

(Из воспоминаний Тахира)

Ещё десять минут назад светлое будущее со скоростью 70 км/ч погружалось в пучину безвозвратного матраса. Даже благоухающее из-под ног мясо, - Олег специй не жалел, и путешествующая по кругу двухлитровка "Оболони" не в силах были вернуть миру покой и гармонию. Однообразно-серый, унылый, заметно подванивающий (общественный туалет в придорожных камышах ещё никто не отменял), изобилующий бутылками и мусором пляж неподалёку от Канаки. Приземистые контуры береговых холмов, ближний из которых топорщится "спичечным коробком" генуэзской фортеции Чабан-Куле. На закат надежд никаких: погиб смертью героев, задохнувшись в ветоши сизых туч. Потрескивание неохотно разгорающихся углей. Умелые руки Олега в брезентовых перчатках порхают над упорно не желающим превращаться в мангал кострищем. Маслянистое скольжение мяса по длиннющим, - в локоть, - шампурам. Сноровисто шинкующая неизменно-капустный салат Ируся.

Эстетично выставленные полукругом бутылки, перед ними - россыпь редиски и пёрышек лука, ещё в полуметре, - чуть не царапая небритым подбородком пляжную щебёнку, ищет наиболее удачный ракурс неугомонный до сумеречных съёмок Лёшик. Первый тост и первый затяжной глоток красного портвейна. Жизнь вроде малёх налаживается, но это ничуть не растворяет тоски. Куда уж по-стариковски шамкающему холодными губами морю тягаться с тысячеструйным органом, замкнутом в трёхкилометровом зале Хапхала. На этой крамольной мысли рука дрогнула и недецкий - в полкулака - кусок так и не соизволившей прожариться в установленные сроки свинины сорвался с хлипкой пластиковой вилки и, брызнув кетчупом и майонезом, впечатался в правое бедро Толика.

- Вот тебе и весь сказ... - процитировал Толик носовского Пончика, высыпал полпачки общественной соли на ногу и, убоявшись интереса народных масс к посоленным окорокам, похрустел галькой устраиваться в палатке.

День седьмой