День 7. Эпизод матрасный N+1

Горы, для кого-то бывшие Зелёными, полоса: чёрная (это мог быть Хапхал!!!).

Предложение «поучаствовать в покатушке» возникло неожиданно, и первым желанием было вежливо отказаться. Мрачная перспектива «кусать потом локти», обрисованная мне Ирусей, откровенно говоря, испугала не очень сильно. Во всяком случае, гораздо меньше, чем перспектива десяти дней «без наволочки»...

(Из воспоминаний Алексея П.)

Заныканный в капюшон спальника будильник регочет минут за 40 до восхода. Вечернее разглядывание окружающего в теле-оптику зацепило взгляд выверенной симметрией установки палаток при сохранении контраста цвета. В соседнем лагере было много тише родного: не многие могут похвастаться способностью перехрапеть Тахира с Ирусей. Предательский гравий шелестел немилосердно: а куда денешься, штатив нужно вкапывать поглубже. В ответ на “агрессию” одна из средних палаток шаркнула змейкой, являя мятую половинку лица и неохотно приоткрытый глаз часового. Ещё через несколько секунд, не признав в пришельце Осаму Бин Ладена, змейка визгнула в обратном направлении. Когда камера провернулась в сторону моря, обнаружилось, что соседний лагерь пробудился первым: метрах в двухста, явно компонуя кадр, приседала, наклонялась и вновь перетекала в вертикальное положение фигурка в ярко-салатовой куртке.

Взгромоздив штатив с камерой на плечи на манер коромысла, Толик "отдрейфовал" к линии прибоя и, сознательно подставляясь под кадр-алаверды, в поисках мало-мальского переднего плана поковылял навстречу нарождающемуся рассвету. Утро, казалось, пытается скомпенсировать вчерашнее безвечерье. Погрязший в сплошной, но не слишком плотной облачности восток не наливался, как положено, голубым и розовым, а проигрывал задом наперёд закат позавчерашний. А может и прошлогодний. Ослепительно апельсиновое гало, не порождая теней ускользнуло с линии горизонта и, с каждой минутой всё активней затухая, отправилось в ежедневный заоблачный дозор. Убоявшись контраста с Небесным Властелином, разгулявшийся до состояния пенных брызг прибой увял, став поперечно-полосатым котом, томно вылизывающим серую шёрстку низкого, без выраженных деталей, берега.

И тут, буквально на полминуты, казацкой шашкой полоснуло по морю отражённым золотом солнца. Вытянутый перстненосным кулаком в море холм Чабан-Куле и его более высокие восточные соседи, - Караул-Оба и Меганом, - налились жизнью цвета. Да, всё-таки ради такого щедрого сувенира стоило ехать к морю и даже драть глаза в холодных потёмках. Мысленно поблагодарив благосклонное бытие, Толик застегнул под горло воротник ветровки и повернул саднящие от набившихся в тапочки камешков стопы к лагерю. Привычный, но от этого ничуть не менее приятный сюрприз в виде дымящейся кастрюльки кипятка ждал его у палаток. Ранняя пташка - Олег был во всеоружии. Вторая "ранняя пташка" - Тахир, который ещё в "скАтине-форуме" (с) Ируся, божился безжалостными побудками с первыми петухами (час разницы с Москвой позволял и не такое), квалифицированно подражал стражу соседнего лагеря: полголовы да хитрый глаз в придачу.

Неспешуха до состояния похоронной процессии исключительно жарким августовским полднем. Эт хто ни свет, ни заря куда-то ходил? Я? Да быть того не может! Олега - помню. Тахира, из палатки без фанатизма выкорябывающегося - помню. Камешки в тапочках? Караулоба? Меганом? А с полки я в поезде, как "Доцент", не падал? Тут - помню, тут - как отрезало. Ируся с Дэном волокут к машине плетёные белые мешки мусора: пластиковые и стеклянные бутылки, консервные банки, тряпьё... Леониду предстоит дотащить их до контейнера, установленного "администрацией" в самом начале пляжа. Мужики на тракторе "Беларусь" деловито грузят в прицеп пляжную гальку - бесплатный наполнитель для цемента. Беспредел. Избегая расставленной кондиционером ловушки, привычно пригнуть голову. Рвануть влево тяжёлую боковую дверь. Выполнить то же самое, но уже привстав: строптивая дверка попалась, не желает зубом замка щёлкать. Загромоздиться рюкзаком Тахира. Преодолеть неинтересный в силу лесистости подъём. Дождаться фиолетово-бурых гребешков Муэдзин-Каи и конусов тёмно-серого сланца, окружающих скалу Свидание.

Зеленогорье. Парадокс Восточного Крыма. Сейчас, в начале мая, зелёных гор ещё нет: голая путаница кустарника, красноватые пучки стволов на только-только начинающих зеленеть склонах. Воды в Арпате по щиколотку. В июле-августе зелень снова выгорит, и название опять потеряет актуальность. Называется, кому-то сильно посчастливилось побывать в Зеленогорье вовремя, вот название и приклеилось.

"Бендер от лесничества" был на посту. О чём конкретно они с Олегом, сблизив головы, шушукались, оглашению не подвергалось, но вдвое упавшая цена место имела. Ощущая себя то ли особо нищими студентами, то ли группой детсадовских недорослей, по одному скользнули верх. Кто-нибудь наверняка скажет, что главная достопримечательность урочища Панагия - короткое, круто падающее каскадами ущелье. Когда-то оно так и было, но степень человеческого "рукоприкладства" перешла все границы приличий, превратив, нетривиальный для спуска без снаряжения объект в "аквапарк" для матрасников всех мастей и сословий.

Ладно бы это были всего лишь бело-зелёные лестницы и мостики. Губительный для эстетики "креатив” пошёл много дальше. Появились бетонные плотины для промежуточного купания бедолаг, кои не в состоянии без охов и ахов взойти на третий этаж по ступенькам, наросли прыщи бетонных нашлёпок, уродующих тысячелетия полируемых нежными ладонями воды стен, раскорячились деревянные и железные "костыли" поручней...

- УБИВАТЬ! (с) Мамонтобой, сын Большой Волосатой (читайте Каттнера).

Кривясь, пропустили встречную группу "инвалидов" с рюкзаками. Смех и только: платочками белыми лобики промокают, что лицом к крутой лестнице спускаться сподручней, не знают… И на максимальных оборотах проскользнув “облагороженный” участок, растворились в тишине Панагии. Рыжая стиральная доска русла, журчала тремя сантиметрами глубины с северо-запада. Осыпные склоны тёмных сланцев каким-то чудом не спускались к самой воде, оставляя тонкую полоску тропы резвиться в траве, прыгать туда-сюда через желтоватую супесь днища. То один, то другой представитель команды наклонялся и черпал полжменьки водицы чтобы умыться - время к полудню, солнце почти в зените. Пропустив более слабый левый приток и прислоненный к кусту мятый указатель "водопад", они продолжили набор высоты.

Слева и справа постепенно прорисовывались перспективы: сложная система сбегающих вниз оврагов, по руслу одно из которых проистекал, собственно, подъём. Чем выше, тем больше на линии взгляда громоздилось горизонтально-морщинистых каменных лбов, покрытой густым, колючим, а местами и вовсе непроходимым кустарником. Обещанный водопад явно раздумывал, стоит ему тихо сдохнуть, или всё-таки продолжать цепляться за свою четырежды ненужную жизнь. Тонкая, едва различимая в камнях стёжка огибала шедевр восточно-крымского водопадения справа и вела к истокам одновремённого родника: Панагии. Основная тропа делала марш-бросок влево-и-назад и взгромождалась на гребень одного из многочисленных водоразделов. Здесь, на гребне, у развилки троп, начинался подъём на перевал со странным наванием Горуча, она же Куроча.

Удивителен был резкий контраст цвета и фактуры: если до сих пор тропа была то чёрной и скрипучей, то кофейно-коричневой, скользкой и глинистой, то от гребня вверх она кичилась белизной свадебного платья. Эффект усиливали как цветущие мелкими белыми цветочками куртины непроходимых колючек, так и мелкодисперсная, липучая, взметающееся белыми султанчиками пыль. В силу свежих воспоминаний о Шанхае, подъём на перевал нельзя было назвать крутым. С другой стороны, коротким и сдающимся на одном дыхании он тоже ни в коем случае не был. Монотонную рутину переставления (Ворд услужливо предложил заменить на слово “преставление”) ног в липких объятьях потной жары скрасил встречный квартет с рюкзаками. Вымазанный известняковой пылью замыкающий держался тем ещё франтом: к самому верху рюкзака, вместо стяга какой-нибудь экзотической страны, были крепко подвязаны самые что ни на есть итальянские лакированные туфли.

Финал тропы являл размашистый виток серпантина, в верхней части заглубленный в неглубокий овражек. Тут же значилась отчётливая развилка, уводящая основную перевальную тропу к западу, в обход Панагии.Отдыхалось с видимым удовольствием – заслужили, но ветерок оказался слишком свеж, чтобы оформилось желание развалиться с обедом в самой высокой точке. Затем тропа скользнула в широкий кустарниковый туннель без крыши и затянула по хребтику-отрогу, соединяющему Горучу с Верблюдом и скалой Свидание.

Наслаждаясь панорамой урочища, они перездоровались с путешествующей налегке группой подростков, с разгона миновали подъём и с чувством исполненного эстетического долга… завалились обедать. Место для поглощения пищи всегда следует выбирать с особым тщанием. В данном, конкретном случае, эстетика явно мешала вдумчивому пищеварению. Круто опадающие в урочище скалистые пояса Главной гряды на северо-востоке упирались в овраг левого, пересыхающего притока Арпата, чтобы тут же взвиться в небо диковинной короной Муэдзин-Каи.

Был прекрасно виден "отпечаток пальца Пророка" (так Толик окрестил про себя гигантскую петлеобразную "завитушку" каменного теста на западном склоне скалы Муэдзина); узкие воротца до несварения желудка окультуренного Арпатского ущелья (как славно, что не придётся тем же путём возвращаться) и похожее на хребет сказочного дракона трёхгорбье скалы Верблюд. Что же касается быстрой оглядки через плечо на восток, то поворачивать голову совсем уж не следовало... Убелённый клочковатой сединой снежников Бабуган-батюшка; неотрывно высматривающая заморские десанты Императрица Екатерина (эх, Демерджи, Демерджи, с лета 2003-го тебя не видел); перевалы Алакат, Калистон; глубокая лесистая балка с размашистым штрихом дороги из Белогорска в Приветное.

А вот теперь попробуйте отвернуться от счастья, чтобы вцепиться зубами в бутерброд с печёночным паштетом. - Абсурд! - возмутилась бы чувствительная к фальши в голоске подсознания незнакомка-водитель, на всех парах рассекающая бесконечную пустыню "чатланской планеты" Плюк. Еда была далеко не "пластиковая", и воду у нас на Земле пока ещё на "луц" не перевели, но было в обеденном перекусе что-то не то. Мешал неодобрительный взгляд со стороны. Когда всё было съедено, и тропа неохотно принялась огибать основание Верблюдика, к взгляду прибавились интенсивные взмахи рук, а через минуту-другую ожил мобильник.

И снова: здравствуйте! - называется. Крохотная фигурка, давно уже маячившая на среднем, самом высоком горбе Верблюда, оказалась ни кем иным, как широко известным в узких кругах Котом (в более широких - Костиком Чвилёвым), несомненно запомнившимся постоянным читателям "Чарующего" своей бесшабашной и безоглядно-повышенной проходимостью* по "Сборной Глобуса". Кому другому могла прийти в голову идея щемиться по достаточно опасным скалам на верблюжий горб? Ну, разве что охочему до планирования будущих "кругосветок" Олегу, что он несколько минутами позже с некоторыми трудностями и проделал. Культ-массово-агитационная тирада предлагающего “повторить подвиг” Толика пропала втуне. Без уверенности зазывал: чего ещё можно ожидать от капающего жарой в темечко полуденного солнца...

* Ты за что это меня безоглядно повышенно бесшабашишь? Я вполне шабашный. И безповышенно оглядный! А про грузовой вертолёт Ми-10К ты здорово придумал. Только смотри - не накаркай! Не прощу! :-)

(Комм. Костика Чвилёва)

Лишённый весенних маслят сосновый лес был гол и неинтересен, а будто щипками гигантских перстов вытянутые в небо вершины Верблюда и Свидания - плоскими, как посредственные театральные декорации. Небо тоже подкачало: ни пичуги, ни облачка. Опирающаяся на мощные селеупорные стены тропа, избегая прямого контакта с бледно-голубыми куртинами острагала, рыжим котиком ластилась к основанию сначала Верблюдика, а потом и Свидания.

Опоясав верховья широкой каменистой долины, она забрала ещё восточнее и, утопая в чёрно-фиолетовом крошеве колючей щебёнки, затянула вниз, к приветливо поблёскивающим оконцами домикам Зеленогорья. Сельпо было открыт. И было открыто Черниговское пиво. Мороженое, сушки, печенюшки, Фанта, Кока-Кола - всему нашлись благодарные уста. Подкупив хлебца и оливкового майонеза с кетчупом, догнавший ихОлег возглавил процессию к запылившейся за полдня безделья "ласточке". Терзать спину рюкзаками казалось вопиющей несправедливостью. Что уж там говорить о пятилитровых бутылях воды и прочей, на удивление тяжёлой и занимающей обе руки снеди.

- Летом сюда (см. фото справа) вообще нет смысла ехать. Всю воду спускают на поля, вместо озера остаётся вонючая лужа!  

Последовала краткая рекогносцировка Бобуса с лёгким на подъём Тахиром. На самом деле всё это были чистейшей воды понты. Чего уж там, как это правильно будет по-русски... "рекогносцировать", если ещё от самого подножья Свидания было очевидно, что великолепная полянка на вершине охраняющего дальний, южный край водохранилища холма пустует. Ируся с Юльгой героически сбегали на водопад искупнуться (нет уж, усть ледяной водой моют голову те, кому лень чесаться (с) Толик ;-) и самоотверженно затеяла вторую серию знаменитого украинского Борща з квасолей ("квасолю", правда, пришлось перед этим спасать от уже изловчившегося запустить в неё ложку Тимофея Анатольевича). Дров было в избытке, поэтому борщ готовили в стерео варианте: в двух кастрюлях одновременно. Детальное рассматривание окружающего убеждало, что приглянувшаяся полянка ещё чудесней прогнозируемого.

Приподнимая метров на тридцать выше уровня нежно-малахитовой воды, холм пределов щедрости не ведал, даря утыканный ветвистыми раскорячками диких груш (дрова, Господа, прекрасные дрова!!!) склон на юге. Устремившаяся в облака, чтобы тут же плавно опасть к верховьям крохотного, но вполне живого водопада, Муэдзин-Кая уже купалась в тепле грядущего заката. Кусочек живописного скалистого ущелья левого, безымянного по карте притока Арпата хмурился густеющей на глазах тьмой, чтобы расправившим крыла соколом взлететь на ассиметрично нависающую над озером "сахарную головку" (не забываем о крутой тропке на её вершину, и ещё более чудесной обзорной площадке). Параллельно и симметрично натоптанный овечьими стадами дальний склон озера с остатками "тарзанки" вёл к чёткой горизонтали плотины, над ней грудились аккуратные домики Зеленогорья.

Как раз к наступлению времени Ай-Сереза и сольного возвращения Дэна с "сахарной головки" солнце окончательно вызолотило Муэдзин-Каю, попутно зачерняя до по-настоящему афро-африканской гаммы...

- Груди Царицы Савской! - восторженное, адресованное дуэту Верблюдика и Свидания восклицание Тахира живо напомнило Толику старинный анекдот про практичную Еву и щедрого Господа:

- Даю тебе, Ева, грудь, чтобы вскармливать ей детей и соблазнять мужчин...

- Охренеть! Дайте две!!! 8-)~~

Тогда же, тщась не опоздать к тосту Толика "За ласкающие глаз... давайте назовём это "контрасты!", из кустов вынырнул спустившийся с гор Костик. Двухлитровый тетрапакет "каберне" резко усугубил ситуацию, приближая затянувшееся дневное бытие к долгой беседе о Вечном, а ночь - к нирване сладкого сна...

День восьмой