День Девятый, Пинок четвертый
Балкалава - Черноречье – Чернореченский каньон

Утро снизошло теплом и уютом. А как же иначе, спали-то мы в палатке - Женьке вдруг ни с того ни с сего возжелалось наличие крыши над головой, а я не смог отказать себе в удовольствии разделить кров и скрасить одиночество хорошего человека. А если честно, то просто захотелось вновь почувствовать себя в “12-и мгновениях”.

Легкая зыбь на матовом стекле прибрежной воды. Дальше море безукоризненно гладко и неподвижно, равно как и белые кораблики, дремлющие в его бесконечье. Спят водоросли, жмутся в расщелины камней бурые крабы. Сережка Романюк, вооружившись тарасовым микро-биноклем***, то что-то высматривает в голубых далях, то разглядывает камни прямо у себя под ногами.

*** Кажется, это был поповский макро-бинокль. Или я что-то напутал? (комм. С. Романюка) Гляньте на фотографию справа - цифро-око Вики не дремлет, у неё "все ходы давно записаны"!

Розовеет разгорающейся зарёй скала Мытилино***, чуть левее нее топорщатся опадающими в море стенами высоты Кая-Баш. Все еще залит ночным бесцветьем частокол остроконечных пирамидальных выступов, подступающих к прибрежному откосу, над которым весело топорщится салатовая поросль молоденьких, не выше полуметра, сосен. Откуда-то из-за острых гребешков доносится что-то гитарно-роковое. Странно, это как же нужно было вчера недопить, чтобы с самого утра музицировать?

*** Немного подозрительно, что плосковерхая скала неподалеку от входа в Балаклавскую бухту называется Мытилино, а выдающийся в море мыс у ее подножья - "Метелино"!- "Где правда, брат?"

Завидев наблюдательскую активность Романюка, Сережка Попов преисполняется чувством собственного совершенства и... углубляется в рюкзак. Мгновением позже художественно извлекается бинокль, который простой смертный обычно видит только в журналах с толстыми, глянцевыми и многочисленными страницами. В него на солнце видно не три крохотных пятна, а целых 8, причем два из них даже отличаются формой от "просто окружности". Впечатляет. Равно как и цена. Хотя... место ему, скорее, в объемистом багажнике джипа "4х4", чем в рюкзаке, передвигающемся с использованием "11-го номера".

Подъем был назначен на половину седьмого, поэтому до 8-и мы успели не только поесть и собраться, но и некоторой с завистью пронаблюдать за дрейфующим среди сонма медуз Жекой, вооруженного маской и ластами. Ему было явно жаль упущенной возможности ночного купания, а нам – явно лень составлять ему, весело плещущемуся, достойную партию. По возвращении “мореплавателя” я поднял вопрос дальнейших деяний, а именно потенциальный заплыв в “Затерянный мир”.

В горячих и излишне громких дебатах минуло двадцать минут. В результате голосования я остался в вопиющем меньшинстве и был совершенно выбит из едва-едва сложившегося оптимистически-о-умиротворенного состояния. Пара лишних часов ничегошеньки ведь не решали!!! Какой смысл от еще одного махонького кусочка кайфа отказываться? Зубовный скрежет. Ладно, проехали. Побережем эмаль – пригодится еще. Будем считать, что я вчера слишком хотел “...счастья всем даром”. В следующий раз плюну на всё и вся, рвану в Затерянный мир при первом удачном случае. С первой попавшейся группой случайных желающих. “...и пусть все (кому надо) уходят обиженными!” В конце концов, я не Рэдрик Шухарт. Уж во всяком случае, больше не буду демократично голосовать и пытаться красноречиво убедить хоть кого-нибудь присоединиться! Не так огромны деньги – 160 гривен за лодку, раз в жизни можно и разориться...

7.45 Приплыла наша “белая ладья с голубой каемкой”. Сережка Романюк с Андрюхой затевают спешную погрузку. Рулевой самоустраняется от почетной миссии, предпочитая отсиживаться на корме. Правильно мыслит: не капитанское это дело – рюкзаки на борт принимать! Все еще кипя, шипя и плюясь перегретым паром, взошел на борт предпоследним и, на всякий случай записав мобильник рулевого: 8-067-740-32-94, разместился под маскировочно-теневой сетью с наветренной стороны. Мелькнули и исчезли обросшие зеленью бород прибрежные камни. На одном из них остался белеть “костями” найденный Женькой высохший краб. Выдвинулся из-за скалы Инжир так и не разведанный мыс Носорог. Мне остается только ждать следующей весны, чтобы с дончанами или, может быть, с киевлянами приехать сюда, на Айю, так и оставшуюся для меня Затерянным миром.

Воспользовавшись занятостью рулевого, наш Шеф играет в "дяденька, дай порулить"! Получается у Сережки весьма квалифицированно. Вот что значит научная степень. Или тотем-негритенок. Жаль, что сразу не отобрали, теперь уже нельзя, аурами срослись. Тем временем над головой вновь нависает обласкиваемая солнцем полубашня Чембало с куском крепостной стены. Высоко, очень высоко. Мимо, гордо кивая откуда-то набежавшим волнам, проплывает одномачтовая красавица-яхта. Паруса явно экономят - идут на двигателях. Плавная глиссанда входа в бухту. Памятник воинам-подводникам – закопанная в землю “чёрная рубка подводной лодки”. Слишком плоская, чтобы быть похожей на настоящую. Тонкорунная шкурка “зелёнки” неравномерно покрывает склон над заброшенным заводом по ремонту подлодок – еще одного белого пятна на карте “когда-то военизированной до предела” Балаклавы. Внесем уж и его в “ту-ду лист” на будущее. Вообще, какой-то странный получается этот поход: вроде как прошли Чатыр-Даг, но Чатыр-Даг почему-то остался в списке, пробежались от Су-Ата до Чегинитры - и осталось пройти от Су-Ата до Чегинитры, посмотрели Айю от Балаклавы и... осталась Айя от Балаклавы. Господи, сколько же времени надо иметь в запасе, чтобы все это спокойно обойти? Так и всей жизни не хватит.

Так. Еще нужно будет внести в список поплавать под... нет, “мыс Носорог” – это не то, это чем угодно, но только не воспитанным на “Парке Юрского периода” мировосприятием придумано. Да будет для меня этот мыс будет значиться “страдающим от жажды Зауролофом” с высокой, чуть изогнутой костяной трубкой-дыхалом на затылке. Вон, и холка крутая видна и плавный изгиб высокого таза, скрывающийся за... ах вот, где она. А я-то думал, о какой “скале - женском профиле” всё вещал экскурсовод в Балаклаве. Лоб мыслителя, вздернутый, несколько длинноватый нос, надменно выпяченная губа, округленный подбородок – всё на месте. Ближе к Инжиру, перед “зауролофом” и “человеком” возносилась к небесам еще одна, параллельная первым двум, стена. Очередная “почти вертикаль”, но уже не влекущая за собой длинных цепочек ассоциаций. Замедленно размываясь бледно-голубом мареве далей, “зауролоф” продолжал глотать соленую водицу, а “отдыхающий после длинного перехода турист” (у меня как всегда своё, сепаратное мнение о названиях) - неотрывно смотреть в поднебесье. Все было так скоротечно... И отпуск. И горы. И море.

10.10 Буквально 5-минутные поиски обеспечили наш канклав голубым бусиком, согласившимся везти до Черноречья за 25 “хохлобаксов”. Поделенное на восьмерых, показалось недорого. В 10.25 выстроились на линии старта – переобуваемся в запущенных развалинах автобусной остановки, с видом то-ли на средневековую водонапорную башню о восьми гранях, косящую под “просто башню”, то-ли “просто башню”, косящую под водонапорную***. Она – последнее строение на асфальтированной улице. В центре круга, некогда служившего местом разворота автобусов, в обширной луже, отороченной по краю вездесущей травой, ржавеет железная бочка колодца, увенчанная старомодным воротом. Ведро, впрочем, у одра наличествует, Попов рискует напиться.

Крик души Gene: Толя, ты что?! Это же Чоргуньская башня, турки строили, она в исторических справках часто упоминается. Старое название села, кстати, тоже Чоргунь.

Дополнение полу-дремучего в вопросах прикладного "чоргуньства" автора: Чёрная речка тоже в юности была Чоргунь. Потом русские "Чер-" оставили, а "-гунь", как про-китайское окончание, упразднили, так и родилась "Чёрная". Вообще, Черная речка славится обилием названий - она же Чергунь, Чер-Су, Казыклы-Узень и даже Биюк-Узень, большая, полноводная река. Последнее - непреложная истина, более могучих рек во всем Крыму не сыскать. Рождается в месте страстного слияния реки Узунджа с мощным Скельским источником.

10.35 Первые сосны и первые “стеночки”, дальних родственников которых нам вскоре предстоит обходить. Первые открытые перспективы, первая чистка обуви от колючих семян и мелких камешков. Рядом - перегретый солнцем почтенный можжевел истекает пряными ароматами. Стараясь абстрагироваться от буйно растущей неподалеку крапивы, закатываю штанины выше колен – становится слишком уж жарко. Здесь, уже “за цивилизацией”, дышится по особенному, невесомо и вкусно. Внизу, за плотной тканью зеленей, шумит на перекатах еще невидимая река. Дорога сбегает с пригорка и ныряет в лес. Прохлада сумрака. Влажность. Густые, как стена, заросли кизила. Лес встречает торжественно-алым ковром переспелых кизиловых ягод, прямо как послов дружественных государств. Десятки синих и зеленых стрекоз - люток беззвучно резвятся в узких пучках света, пробивающихся сквозь густую листву нависающих над рекой буков. Трудолюбиво жужжат редкие пчелы и назойливо - частые мухи.

Каньона точно нет – пологие подъемы влево и вправо, река широкая, метров 5 или 6, но достаточно мелкая, примерно по колено, ну самый максимум - до середины бёдер. Местами, конечно, бывает и глубже - моя 1,7м палка уходит почти “с головой”. Помня суровые обрывы левого (орогр.) берега, решаем восходить по правому, читай, северному. Хотя об “идти каньон” пока еще говорить рано – идем по широкой нахоженной тропине, почти дороге в течении часа, а каньон на “нашем” берегу все еще в стадии зарождения. В двух шагах справа - мутно-зеленая Черная река, играя на солнце бликами, несет свои заповеданные питьевые воды к Севастополю. Вдоль нашего пути - огромное количество широких удобных полян, соблазнительно зазывающих бросить рюкзак и самозабвенно растянуться во весь рост. А левобережные стеночки уже классненькие, заставляющие порадоваться за себя-любимого, столь мудро выбравшего “правильный” берег.

Занятно – если заходить в Черноречку со стороны Широкого, ситуация практически аналогичная, но с точностью наоборот – первые час-полтора на левом берегу горизонтально стелется удобная тропа, а правый, начинаясь от Красной скалы (Кизил-Каи) и дальше - обрывист и местами, по моим меркам, совершенно непроходим. Кстати, действительную степень “правобережной проходимости” нам еще сегодня предстоит уточнить. Тонкие тела буков подступают к самой воде. Искрится рядами бурунов светло-зеленая ткань реки, русло дробится быстрыми протоками, ощетинивается надолбами огромных камней–островов, покрытых шапками острой осоки. Местами на них намыто достаточно земли, чтобы взрастить деревце-другое - красиво.

11.55 Во время планового привала, ко мне забежала в гости изумрудная ящерка. Грациозно извернувшись на обугленной части ствола для пущего контраста, внимательно осмотрела на меня одним глазом, затем другим. Сползла на камень. Еще несколько мгновений помедлила, заметив, что я хочу ее сфотографировать, затем потихоньку уползла в густую траву, по своим исключительно важным пресмыкающимся делам. Счастливой дороги, красивуля!

В сыром и темном закутке, чуть покачиваясь на легком ветру, жмется к развесистому пню лесное воинство – несколько десятков тонконогих поганок с блестящими, глянцевыми шапочками цвета сильно разбваленного молоком “Несквика”. Поближе к “полям” их “головные уборы” темнеют плавным градиентом, становятся иссиня-пепельными. По укрытой толстым желто-коричневым ковром земле и зеленой воде хаотично скачут солнечные зайчики, число которым бесконечность. Мерный шум реки пребывает в совершеннейшей гармонии с шелестом буковых листьев.

Во многих местах через реку лежат предательски тонкие стволы, создающие ощущение легкости переправы, но совершенно для нее непригодные. Маленькие листики на самых кончиках обвисших ветвей принимают контрастные воздушно-водные ванны. Извивающиеся осьминоги корней выныривают из земли и клубятся в неглубоких озерцах-заводях, рождая подсознательное присутствие чего-то живого и опасного. Тропа то жмется к самой воде и идет по обнажениям корней, то отбегает подальше в лес и задерновывается. Глядя на игру зелени в воде, осознаю, что вода на самом деле не такая уж и зеленая, все это - не более чем игра отражений. Справа, за потоком – неприступность красно-оранжевой стены метров 20-и высотой. Как все-таки хорошо, что “это не у нас”.

Тропа настолько широка, что даже под высоким рюкзаком идется совершенно комфортно, не задевая веток. Можно истинно расслабиться: под ногами конечно, не асфальт, но поверхность уж куда ровнее киевской брусчатки. Если так будет продолжаться долго, можно и задремать ненароком. “Форсируем перепрыгиванием” пару ручейков, вьющихся средь ярко-зеленых лент осоки, шумно спешащих влиться в тихий экстаз основного русла. На одной из развилок ненадолго приваливается – не столько по необходимости, сколько чтобы полюбоваться движением вокруг нас, пребывая в состоянии покоя - река завораживает. Все рассаживаются плотной группой, прямо как недавние поганочки, на какое-то время растворяясь сознаниями в загадочном бурлении вод. Попов пересаживается чуть подальше и пытается медитировать. Тарас достаёт-было дудочку, но почему-то передумывает, мы остаемся нежиться в звуках реки.

12.35 Обогнув богатейший куст червонных волчьих ягодок, наконец-то упираемся в прижим (давно пора) и первый раз переправляемся на другой берег. Можно, конечно можно было облезть его в лоб по скалам, но как-то ленно было: сразу, с равнины, и так круто вверх... А тут глубины набегало меньше чем по колено, сам Бог велел к водице попривыкнуть перед более экзотическими переправами.

На излучине реки – огромная куча перепутанных стволов, снесенных сюда, в низину, вешними паводками и запутавшихся в “ловчей сети” береговых буков. Выглядит внушительно. Всё больше и больше открытых скальников, все выше укрытые зелёной маскировкой стенки слева и справа – мы медленно углубляемся в Каньон. Река делает крутой рывок направо и тут же дергается влево, протискиваясь между неожиданно выросшими из-под земли прижимами. Интересно, как это место выглядит сверху?

13.00 Долго “левобережиться” не пришлось – неподалеку от бывшего моста через реку, кстати, нанесенного на все карты и в реальности отсутствующего, переправляемся обратно. Странная дорога ведёт к этому “мосту”. Загадочная. Она начинается в Морозовке, переправляется через реку, пробегает пару километров и – бесследно исчезает в лесах. Я имею в виду на карте. Живьем как-то все не было оказии узнать, куда она вела в военно-советские времена***. А в этом году от “моста”, уже давно принявшего на себя личину двух рельс через поток, не осталось и следа. Здоровы местные металлоискатели – вырвать рельсы из бетона советских времен – тут недурственная техническая, да и физическая подготовка нужна. Особенно сетовал Тарас - пару лет назад они именно здесь, взявшись за руки, парами переправлялись “посуху” через не по сезону бурную Чёрную.

*** Фрагмент репортажа Натальи Акимовой, обнаружен Женькой Ковалевским на форуме "Отдых в Крыму":

Если вы свернете чуть в сторону от "правительственного" шоссе Севастополь-Ялта, то выедете к деревне Морозовке, или, как еще называют это место, Алсу. А дальше никак не проехать. Шоссе, ведущее вверх, перечеркнуто "полосой препятствий" метра четыре шириной: кто-то не пожалел сил, чтобы перекопать и завалить камнями этот участок пути. Есть еще проселочная дорога, выводящая все к тому же шоссе, - так можно миновать аварийный кусок, но ее перечеркивает шлагбаум с солидным замком. Тот, кто не пожалеет усилий и отправится пешком по таинственному шоссе, через двадцать-тридцать минут наткнется на труп. Труп "Объекта-221", подземного командного пункта Черноморского флота СССР.

Лет двадцать назад нас бы вежливо остановили еще на подходе к Морозовке. Поинтересовались бы, кто такие и что собираемся делать. Потом так же вежливо выпроводили бы. А если б мы рискнули порасспрашивать местных жителей, почему по шоссе так часто проносятся колонны грузовых машин и куда они направляются, то получили бы уклончивый ответ: "Здесь каменный карьер". Кстати, так было велено называть "объект-221" даже тем, кто его создавал. Все, что мы знаем сейчас, - это то, что начали строить командный пункт, целый подземный город, в конце семидесятых годов. Судя по всему, "объекту-221" предназначалась еще и роль убежища для высокопоставленных лиц. Короче говоря, "если завтра война" - чтобы было куда эвакуировать "сливки общества", отдыхающие в Крыму...

И еще пару слов, на этот раз с портала "Остров Крым":

“Объект 221” скрыт на двухсотметровой глубине в толще поросшей лесом горы. Снаружи видны лишь массивные железобетонные входные порталы размером с приличный трехэтажный дом (для сходства с последними, с целью введения в заблуждения вражеских шпионов, на них были нарисованы фальшивые окна). От порталов вглубь горы идут два трехсотметровых тоннеля (их размер вполне позволяет проехать грузовой автомашине). Они заканчиваются тремя “блоками” — в каждом по несколько тысяч квадратных метров помещений в два-четыре этажа. Из блоков на вершину горы поднимаются вертикальные шахты для вентиляции и антенных кабелей. После распада СССР это так и не достроенное до конца сооружение было заброшено и постепенно разрушается.

13.30 Минуем памятник партизанам. Рядом – выбеленный до синевы скелет дерева - мёртвый монумент 11-ти погибшим. Без особой надобности переправляемся поколенно-вброд через реку - уж больно полянка там солнечная просматривается. И знакомая. Именно сюда мы с Костиком спускались в судорожных поисках воды в “Негритятах”. Вон, еще даже обрывки той самой “тарзанки” на дереве болтаются.

Многоголосый смех. Сухой щелк бича - в зеленя улетает белая пуля пробки от шампанского: на полянке пируют заезжие отдыхающие. Большая восточно-европейская овчарка не воспринимает нас врагами, точнее, вообще не замечает. Не бог весть сколько повалявшись на припёке, переправляемся обратно и вновь ступаем на тропу. Несомненно обрадованная нашим возвращением, она расщедривается родничком – глубоким котлом прозрачнейшей воды. Из каменистого резервуара незаметно выбирается тоненький, как полоз, ручеёк и, тихо шипя листьями, “уползает” в сторону реки. Нам с ним по пути.

14.15 Это хорошо, что мы идем по правому берегу: левый - сплошь обрывистость стен, скалы и “истинные” сосны. Ступить негде. Если склероз мне не врёт, убоявшись в свете наступления вечера именно этого участка, мы 3 года назад ломанулись прямо вверх по склону каньона, чтобы заночевать практически в придорожной канаве, а следующим утром выйти к домику лесника, детскому лагерю "Алсу" и Морозовке. Кстати, крымская Алсу к "поющим мира сего" отношения не имеет, это слитое воедино слово Ал-Су, "Неотмеченная-в-моём-словаре-топонимов - Вода***".

Перевод - "розовая вода". Алый цвет от тюркского произошел. И имеет, имеет крымская АлСу отношение к "поющим мира сего", национальность ее отца - Рината Сафина - сомнений в прессе не вызывает. ( Уточнение нашего "бдительного ока" - Gene, 1 марта 2004 г. )

Тропа идет настолько уверенно и гладко, все так тихо и спокойно, что так и хочется сказать “ГОП”, чего делать совершенно не следует - едва-едва треть каньона пройдена. Как раз подбираемся к участку, по которому еще никто из нас никогда не ходил. Чтобы не говорить “ГОП”, мы решили отобедать, а Тарас - искупаться. Следует длинная жевательно-омовенческая пауза. Жека, вооружившись какими-то незначительными камешками, яростно плющит сопротивляющиеся изо всех своих оцинкованных сил консервные банки - восстанавливает подзабытые с весны навыки. Попов неожиданно преисполняется желанием помочь, но осуществляется это в режиме, как ехидно подмечает Жека,

- Снасиловать не снасилую, но изъеложу знатно!!!

Троекратно “опаштетившись”, в 15.10 наконец-то выходим.

15.20 “Вот оно начало, все пойдет, как шло...” (Ария Смерти, рок-опера “Звезда и смерть Хоакина Мурьетты”). Река. Стена. Переправиться на другой берег нереально – в узком русле глубина метра 1,5-2. Отчаянно цепляясь за каменья и деревья, с трудом вскарабкиваемся на первую “настоящую” стенку. В какой-то момент тропа исчезает. Упираемся в скалы. Кажется, “приплыли”. Тихонько продавливая сквозь зубы исконно-русские слова, обдирая в кровь руки и проскальзывая по хвое, тем же путем сползаю вниз. С рюком упражнение выполнять крайне неудобно, чтобы не сказать экстремально. Сбрасываем рюки и осматривается. Невеселые какие-то виды вокруг, бесперспективные. Тарас неторопливо разувается и разведывает подводную тропу, которой совершенно не видно в мутной воде. У него получается примерно по колено. Цепляясь за выступы и заблаговременное не доверяя подвижным скользким камням, получаем первое вынужденное “крещение”.

16.10 Пройдена знатная “забегаловка” - “на четырех точках” поднялись метров на 50 вверх по заросшему редколесьем склону, дойдя до “климакса”, как его назвал бы Леша Глущенков, медленно и осторожно спустились назад, в русло, уже за прижимом. Внизу, сбросив рюкзак и прислонившись спиной к увитому плющом дереву, перешнуровывается Тарас. Безуспешно пытаясь отодрать сосновую смолу с ладоней, поднимает взгляд на всё еще спускающихся по сыпушке Вику с Сережкой Романюком. Запрокинув голову еще выше, какое-то время наблюдает за опасно балансирующим в самом высоком месте Женькой, помогающим перетащить рюкзаки невидимым замыкающим - Попову и Андрюшке. Потом поворачивается к нам с Островским и с весёлой полуулыбкой изрекает:

- Прикольно ?!?!?!.

Куда уж прикольней! Достаю из нагрудного кармана измятый, совершенно мокрый от трудового пота блокнот. Еще полсекунды назад девственно чистая, страница сразу покрывается бурой грязью, дрожащие буквы валятся одна на другую, сползают со строчек – руки и ноги всё еще трусятся от напряжения. Растет ненасытная ненависть к рюкзаку. Ладно, уж как-нибудь прорвемся! На ровный грунт ступает раскрасневшийся Андрюха. Летит на землю Ермак. Краткий визг дюралевой ноги, завиток стружки блестит на твердых камнях. За стеклами запотевших очков - слегка круглые глаза:

- Я не курю, но я бы покурил !!!

Я с ним полностью согласен.

16.35 У самых ног бурлит и пенится самая настоящая горная речка. Камыши на берегу сменяются труднопроходимыми зарослями чего-то лианоподобного, густо развешенного меж тонких буковых стволов. Хилая тропинка мается, постоянно выбирая между сползанием в воду или взгромождением на стену. Попов отстаёт. “Это как же предусмотрительно я побегал пару месяцев по лесу...” – думаю я, отыскивая красную макушку его рюкзака, мелькающую среди деревьев почти на границе видимости. Жека с Тарасом тащатся от каньона как коты от сметаны, но мы с Островским не разрешаем им сильно разгоняться – многочисленная и разнящаяся по силам “свежеупакованная” группа все сильнее и сильнее растягивается, приходится то и дело тормозить и ждать, когда подтянется еще не привыкший к “горной местности” арьергард. Завязываем Попову начавшее вести себя неприлично колено.

17.05 Только-только сползли с очередной “забегаловки”. Мелкие дерганья вверх-вниз я уже давно не считаю – со счета сбился. Наскоро обтерев руки о штанины, извлекаю из извозюканной красноватой глиной сумки давно уже уснувший от бездеятельности фотик. Пытаюсь его хоть немного обскоблить ногтем – запачкаться мы с ним успели как форменные свинтусы, и это всё при том, что не особо лежит у меня душа чего-то “щелкать”. Эта “забегаловка”, конечно, не такая “прикольная”, как предыдущая - все справляются без посторонней помощи. В иерархии Тараса такие препятствия значатся как просто “интересные”. Напомню, что есть еще “стрёмные”. Это такие, по которым умеет ходить только Тарас, ну, и, наверное, Женька...

...иногда. Потому что вот только что у него не получилось: Тарас вновь разведывает путь в “Мире реки” – цепляется за корень высоко над головой (с ростом 190 это несложно) и, оттолкнувшись, делает “шаг-полушпагат-перелёт” куда-то за пределы видимости, мгновенно исчезая за скальным выступом, совершенно закрывающим обзор. Жека пытается-было так же раскорячиться, но длины ног ему катастрофически не хватает. Еще через несколько секунд из-за “угла” одновременно появляется нога в мокром кроссовке и нашаривающая опору рука, а там - и их запыхавшийся обладатель. Известие, в общем-то стандартное – с рюкзаками не пройти. Значит, нам снова вверх.

17.40 Скорость совсем упала. Счастливо обняв одной рукой сосну, засыпанный по самые уши её хвоей, я стою переводя дыхание на середине “интересной забегаловки” и чирикаю в блокноте, ожидая освобождения пространства для манёвра. Островский жмется на маленьком, в одну ступню, пятачке на уровне моих ног, в свою очередь ожидая, когда Женька, не снимая рюкзака сползет вниз. За спиной тихо вздыхает-чертыхается Вика, немного ниже нее, шумно шоркая рюкзаком по близлежащей стене, все еще вверх карабкается Романюк. Сплющенные высотой Сережка Попов с Андрюшкой всё еще где-то в самом низу, почти у речки, кажущейся отсюда узкой-узкой. Стоят, прикидывая, как бы им безопасней “подойти к снаряду”.

Времени у меня еще немного есть, его как раз хватает на то, чтобы оглядеться вокруг, почувствовать себя в самом настоящем каньоне. А еще подумать о том, что Чернореченский, пожалуй, будет посуровей Большого. Не столько потому, что он 15 километров длиной, а не всего 2.5, а потому, что даже в засушливом августе он ходится большей частью не “по дну”, а “по стеночкам”, что с рюкзаками, пусть даже не самыми тяжелыми, не очень приятно. Мы с неумолимой регулярностью взбираемся метров на 15 вверх от русла, а падение с высоты 5-го этажа на голые камни можно смело считать опасным для жизни. Приходится цепляться изо всех сил, на каждом шагу высматривать “тело-улавливающие тупики” и постоянно “Memento mori”.

17.55 Сгрудившись отдыхаем у реки, уважительно глядя на то, что мы все только что преодолели. Тарас отбегает чуть вперед и, разместившись на уступе метрах в 20 от основных масс, пытается сориентироваться по карте. У него, похоже, не очень получается.

18.10 Верхушки сосен, выходы тёмной глины, “плойчатые” скалы над головой и наши загорелые плечи начинают наливаться теплой оранжевостью заката. Пройдена очередная “забегаловка”. С этой, “интересной” попытался-было сверзиться Островский: поскользнулся на сыпушке и проехался метра три-четыре вниз, едва не зашибив сорвавшимся камнем Тараса, который, для разнообразия, обходил препятствие низом, вдоль реки. Там было по-настоящему “стрёмно”. Все еще слышно, как потревоженные камешки гулко плюхаются в воду. Надо быть осторожнее – усталость постепенно берёт свое, сосредоточенность уже далеко не та, что утром.

Несмотря на всё растущее беспокойство, не забываю хоть иногда любоваться каньоном – пусть под ногами немного экстремально, но зато глазам красиво, очень красиво. Серо-золотые скалы, теплые оттенки подсвеченной солнцем хвои, белопенно-зелёная река с оранжевыми отблесками неба - просто обалдеть. Прав, совершенно прав был Костик, два год назад заявивший, что ущелье Черной c ее соснами напоминают ему Саяны. Так, хорош по сторонам зевать, ну-ка, смотри под ноги внимательней!

Прямо за “забегаловкой”, на крохотной полянке, нас ждало место для одной палатки и небольшое кострище. Занятно, перед прошлым “забеганием” мы тоже видели похожее кострище. Около него еще смятая жестянка из-под пива валялась, мы обзавидовались запасливым туристам. Эти редкие кострища, в комплекте с незаметным приближением темноты формируют уверенность, что в Черноречке народ ночует там, куда удалось дойти. Вновь поднимаемся вверх по склону и вдруг наталкиваемся на хорошую широкую тропу, идущую ровнехонько параллельно нашим странствиям. И где ж ты, зараза, была раньше???

19.05 Помаленьку темнеет. Нервишки начинают поигрывать – Сережка Романюк, по-быстрому создав альянс с Поповым, в два голоса ратуют за немедленное возращение на предыдущую полянку, до которой нам возвращаться минут двадцать как минимум - мы вернёмся туда совсем в темноте. Ну негде там будет расставиться 3-м палаткам, просто негде! А без палаток... уже сейчас начинает существенно холодать, да и с влажностью в узком каньоне “всё в порядке”. Остальные “голосуют ногами” за продолжение издевательств над собой-любимыми. О выходе из каньона “сегодня” разговор уже не идет. Все наличные глаза и мозги устремлены только на поиск квази-горизонтальной поверхности, на которой мы все уместимся. Скорость перемещения продолжает падать – в местах скопления сосен приходится всматриваться под ноги, чтобы не походить на уже упроминавшегося на Чегинитре мастера в вопросах “потыкания” - непарнокопытного героя русских былин.

19.30 Всё-таки Ангел-Хранитель у кого-то из нас, а быть может и у всех сразу, есть. Или Духи каньона были в этот день особенно милостивы. Тесноватую, от силы метров четырех шириной и восьми длиной, полоску ровной земли у реки мы все-таки нашли. Точнее, нашёл Тарас. Сейчас тяжело оценить и как-то выразить то чувство благодарности, что все испытали. Мы могли десять раз пройти мимо узкой щели-водостока, которой начинался недлинный, минуты в 1,5 спуск к реке, заканчивающийся этой самой, спасительной полянкой. Спуск, каким-то чудом показавшийся Тарасу путем к спасению.

Слаженности действий можно позавидовать – низкие ветки обломаны; “не совсем ровные” позиции расчищены от камней, которые ещё можно отодрать; сморщенные и как-то атипично-раскоряченные от недостатка места палатки жмутся одна к одной, как иззябшие цыплята на насесте. До воды в самом широком месте остаётся не более метра–полутора, стоим выше уровня воды сантиметров на 25. Пройди в Байдарской котловине дождик – поплывем, как челны Стеньки Разина. Любопытно, кого мы делегируем на должность Шемаханской княжны? Хорошо, что Вика меня не слышит.

Все уже с фонариками – темно. С удовольствием усаживаюсь на ближайший камень. Он клинышком, съезжаю то влево, то вправо, но сил искать другое положение нет. Зато за спиной – округая “спинка” его соседа, пусть холодная и твёрдая, но позволяющая расслабить позвоночник. Вокруг как-то весьма немного желающих помочь – умотались. Реально действующих “общественно-полезных” единиц у меня две – Серёжка Островский и Жека: первый, для порядка чуточку поскрипев, занялся костром, второй “сходил” за водой. Островский вроде как на пост Цезаря претендует, во всём успевает посильно поучаствовать: случайно подметив попытку набора воды в той же самой заводи, где доброволец-водоноша минутой раньше “слил радиатор”, отправляет Женьку за водой вторично, на этот раз выше по течению, тщательно контролируя (правым глазом) место водозабора.

Собравши в кулак всю наличную волю, Сережка Романюк вооружается фальш-попой и начинает разыгрывать из себя кузнечные меха. Вика, Попов с Андрюхой и Тарас отсиживаются по палаткам. Последнему, впрочем, за эту самую полянку я готов простить всё, что угодно. Заправляю “Турист-2”, через силу заставляю себя привстать и отставить баклажку с бензином подальше – нет с нами Костика Руденко, который даже на полном автопилоте, как у меня сейчас, сможет адекватно выполнить команду “Вине ла мине!” (см.последние 3 абзаца "Крыманьяк-2000"). Вновь встаю (ой, как меня все эти лишние телодвижения достали!), сваливаю наличные продукты в кучу у самых ног, чтобы впредь лишний раз не вставать, не без удовольствия припадаю к своему клинообразному насесту и... осознаю, что умираю – хочу пить.

“Прозрачной воды” не осталось, “костер Романюка-Островского” всё еще больше чадит, чем горит - чаю не дождаться ну ни в жисть. Решаюсь нарушить тщательно соблюдаемый режим гигиены и испить прямо из зеленой “Мутноречки”. Тщательно экранируя мысли о холере, гепатите-А, утонувших в водохране зверушках и страдающих недержанием выше по течению, ковыляю четыре бесконечно длящихся шага, коленопреклоняюсь и от души хлебаю прямо из речки. Этакий натужно сопящий кабанчик. Ничего - думаю, - , “Имодиум” у меня не израсходован, завтра выходим в цивилизацию, а там - уже и до дома недалече.

Народ категорически восстает против макарон с рыбой (даже те, кто все еще отлёживается в палатках), непременно желая гречки с тушенкой. Ладно, уважу притязания общественности, уж как-нить вытерплю лишних 25 минут прикладного кашеварства. После установки закопченной кастрюли мир съежился до размеров полутораметрового круга голубовато-оранжевых отсветов примуса. Левее меня, за камнем, есть еще один очаг пульсирующей жизни – стохастические переливы угольев костра, который в очередной раз приказал долго жить. Пока закипает, можно откинуться назад, закрыть глаза и расслабиться, пытаясь найти общие ритмы в шуме примуса, ночного леса и турбулентном движении невидимых вод в сердце Каньона.

Отключиться полностью не получается – отвлекают “пляски с бубном” и пенкой вокруг второй кастрюли - чайника. Потихоньку к свету и теплу подтягиваются все, держа в руках кружки, ложки, кулечки с жалкими остатками сахара, пакетики с черным-зеленым-красным чаем и даже растворимым кофе с молоком. Первый “замес” чая приходуется до еды. С ничуть не меньшей скоростью исчезает полная 3-х литровая кастрюля гречки, в которой нашли свой конец две 350г банки тушенки. Все это закусывается толстыми шматками розового донецкого сальца. Смачно облизываются жирные пальцы. Медленно изжёвывается полупрозрачная шкурка с колющими язык остатками щетины. Жизнь налаживается!

22.00 “Контрольно выстрелив” по организму ударной порцией каркаде, сытые народные массы медленно расползаются по норкам. Еще один день прожит. Автор, к счастью, не сохранился, но кому-то в покрытой ночным мраком Черноречке была навеяна угрюмая идея...

...рюкзака в форме гроба с лямками, который несут товарищи.

Вот вам и Черноречка...

День Десятый